Ветер Безлюдья

Закладки пространств

Дворы созданы давно. А вот кем — неизвестно. Не одним человеком, не сразу, в течение нескольких десятилетий прошлого века. Сейчас об источниках трудно судить, здесь хроник не писали, так — одни сказки остались.

И они не были всегда такими, какие есть — менялись, перестраивались, расширялись — очень медленно и в зависимости от количества людей, которые жили тут. Дворы походили на особые закладки в пространстве — течение времени одно, а каждый попасть не может.

Человек должен быть светлым, положительным, добрым, без тени зла — тогда пустит. Но и это не просто — ходы менялись из месяца в месяц, открывались не на весь день, а на несколько часов, и кочевали по адресам старого Сиверска, так что тот еще лабиринт.

— Удивительно, — Ефим Фимыч рассказывал задумчиво, смакуя и получая удовольствие не меньше чем от вина, — как ни были эти пространства противны прогрессу, но и Дворы менялись с эпохами. Как видишь, в итоге и телевизор сюда пришел и дома стали современными относительно первых построек — другая коммуникация, другая мебель. Двигается мир, живем и мы, меняемся и мы. Никто сейчас не может сказать, сами ли сложились законы этих пространств? А приходится подчиняться некоторым правилам — вот постороннему сюда так просто не попасть, нужна особая человеческая душевность и потребность в бегстве оттуда. Раз ты здесь, Эльса, значит, признаешь, что там-то тебе не очень хорошо. Там тебе не совсем уютно.

Я слушала, но говорить что-то не торопилась. Не уверенна была, что Ефим Фимыч прав на все сто процентов.

— Дворы, это острова, тихие и спокойные, вдали от большого континента. Но мы не заперты, хочешь, — ходи гуляй по мегаполису. Витя у нас так сбегает иногда по своим делам, а мы нет. Не надо, нет потребности. Новых лиц тут дефицит, но, насколько я знаю, у вас там тоже. В смысле, что каждый сам по себе и что житель один, что в доме с тысячью соседями, все одно.

— Не у всех. Семьи же есть, и дружат люди. И даже с соседями общаются.

— Это ты про себя? Ты такой человек, что вокруг так получается — и друга завести и с соседом поздороваться и семейные связи держать. Ты думаешь, что это все есть у всех, но тебе так кажется, потому что ты кусочек тепла и рядом, волей не волей, а оттаивает мир и что-то пробивается, тянется к свету.

Мне стало неудобно. Я за собой такого эффекта не чувствовала, и мне даже не хотелось бы брать на себя такую роль. В конце концов коллеги у меня были раньше, но как только я ушла в одиночное плаванье, так ни с кем и не общалась. Их не то, что друзьями, подругами и приятелями-то было не назвать. А семья, — так я бегаю между тремя домами тети, отца и матери, без сил и желания собрать их вместе даже на ужин.

Виктор заметил мое замешательство, сказал:

— Засмущали.

Но я смутилась не от скромности, а от несоответствия того образа, что нарисовала его семья. Я не «кусочек тепла», я одинокий человек.

— Давайте пока пирог попробуем, а потом и дальше рассказывать будем, — вернулась Виктория Августовна с большим блюдом песочного пирога с клубничной открытой начинкой. — Варенье пятиминутка, ягоды как свежие.

— Мне не накладывайте, спасибо. Я так наелась, что не вместится.

— А ты ложечку, для пробы.

И хозяйка мне первой отрезала рассыпчатый кусок.

Чай тоже оказался сладким, я не успела ничего сказать, как в чашку налили кипятка, заварки, бросили два кубика сахара и подали через стол. Отказываться неудобно. Я и так из вежливости съела и курицу, вкусную, с хрустящей зажаренной коркой, и пюре, и все грибы под уксусом. Виктор подкладывал мне на блюдце ломти ржаного хлеба с семечками и уверял, что если не попробую все, то буду жалеть.

Ужин был праздничным, действительно вкусным. Но мой желудок не ожидал такой кухни и таких порций. Я привыкла есть раз в день, давно отказалась от круп, муки и сахара, мне было легко и комфортно в таком режиме. Поэтому тесто казалось слишком тяжелым, сладкое чересчур приторным, а несколько глотков вина только усугубили ужин.

— Неужели не нравится, — хозяйка пристально смотрела на мою дегустацию пирога и взгляд ее встревожился, — не вкусно?

— Очень вкусно. Но я не ем сладкого, а вечером обычно не ужинаю… — Натолкнувшись на непонимающий взгляд, решила добавить банальное: — Я, если честно, за фигуру боюсь.

— Да брось, что будет твоей фигуре? Женщину красит стать, а не косточки. Кушай-кушай. Такого ты ни в одном своем супермаркете не купишь. Домашнее.

Я вздохнула и отколупнула еще кусочек.

— Из каждого, — Ефим Фимыч свой кусок уже съел, быстро, и докладывал второй, продолжая разговор, — есть свой выход к другим двум или трем Дворам. Так что если вдруг надо попасть на Типографский или Гостиный, то или сразу в него через ход, либо через пару Дворов транзитом. Мы часто так в гости друг к другу ходим. Как раз в этих двух дворах есть наши друзья, семьями дружим, знаем друг друга давно. У одних пара сыновей, вот с ними Витя иногда общается. А у других дочь. Думали нашему сыну женой будет, но то наши мечты, а их личное дело другое. Не нравятся друг другу. Вот хоть девушку привел познакомиться в кои-то веки.

— Я же говорил, что тебя в невесты запишут.

Виктор улыбнулся, подмигнув мне и подливая еще чая, и я улыбнулась. Куда же без этого родительского беспокойства о том, что родненький сын или дочка, все еще так в холостом положении живут.

— Телефоны в каждой квартире есть, номер один на всех…

— А вы со мной связаться сможете, если что?

— Это нет. У нас связь только с трущобными линями. К сотовой связи никак.

— А что еще рассказать…

Ефим Фимыч и его жена продолжили говорить о некоторых Дворах, их особенностях и истории. Кто и чем характерен, сколько где жителей. Погода здесь была зимой холоднее, а летом прохладнее. Воздух чистый. Были Двор у реки, с выходом на набережную. Были окраинный — с лесным участком рядом. Но далеко все равно не заплыть и не зайти, есть у пространств какая-то граница.

— По реке, бывало плавали на прогулочных лодочках. Но так, чтобы на тот берег… нет. — Он замотал головой. — Даже молодые, даже самые смелые туда ни ногой! А вот, что странно, так это то, что для наших собак правила ходов не действуют!

— То есть?

— Вот сегодня, Эльса мы сюда пришли через подвал, — подхватил Виктор, — Потому что ход арочный закрылся, а новый как раз через него. Захотим вернуться, так обратно тоже только этим ходом, а вот Нюф или другая собака, переберутся туда, куда им надо — и через арку, и через подъезд, если кто двери откроет. Я слышал, что и по самим трущобам они могут бегать, сокращая пространства. У них есть свои, собачьи Мосты.

— Мосты?

Виктория Августовна, больше молчавшая, замахала ладонями:

— Это не про нас, это уже там. Ну их!

— А еще у вас какие тут чудеса бывают?

Меня так и подмывало спросить про чтение мыслей, но интуиция подсказывала, что два этих явления связаны быть не могут. У них тут гаджетов нет. И предчувствие шептало: «Это не всем, это только с тобой так».

Хозяйка рассказала еще про «чудеса», но это касалось лишь тв-трансляций с Театрального во все другие Дворы по антенной связи. И погода порой была очень разной, как будто не в одном городе жили. Где-то весна раньше приходила, а где-то неделю лили дожди. В двух однажды зима на месяц задержалась, а в одном лето быстро кончилось.

— А время у вас с нашим точно синхронно?

— Синхронно. Вот это день в день и минута в минуту. Календарь и часы не врут и никогда не путаются.

— Тогда мне пора. Хорошо у вас, очень. Но домой надо.

— Ты не пропадай надолго, приходи новый год встречать.

— Я со своими. Но, врать не буду, гостем у вас буду частым.

Провожали меня тепло. Вероника Августовна даже обняла, чего я не ожидала, потому что у меня даже мама так не прощалась. Виктор оделся проводить, а Нюф порывался выскочить в подъезд с нами. Но его вовремя схватили за хвост.

Прошли снова через подвал, вышли в трущобы. И разница почувствовалась особенно резко, — теплее, темнее и заброшеней. Как на кладбище ночью. Виктор на перемену внимания не обратил, это мне затосковалось немного. Он сунул мою руку себе под локоть и неспешно повел в сторону метро:

— Вот так погостишь-погостишь, а потом и переедешь. По лицу вижу, что тебе уже при втором посещении здешним воздухом не очень дышится. Это на ментальном уровне. У нас чище. Да, родители говорят, что я слишком часто выбираюсь на континент, но не потому, что мне там нравится. Я в архивную библиотеку хожу, всякие исторические детали выясняю. Хочу знать, если что-то подобное не только в Сиверске. Я… — он немного запнулся. — Я Путь ищу. А так, честно, мне и в метро тяжело ездить — поток информации сильный, как грязевой сель. Такая отовсюду навязчивость, реклама, невооруженным взглядом видно подмену ценностей. И люди в большинстве своем напоминают роботов, биологических существ с электроникой вместо мозга. Жить в таком улье, шумном и запрограммированном…

Виктор, казалось, говорил вещи правильные, но каждое его слово давало неприятный осадок. Я тоже так иногда думала. Да, он был в чем-то прав… но и не прав одновременно. Люди — не роботы, и не слишком мы и зацифрованны. Это может только так видеться со стороны — тем, кто не живет в «улье». Что еще скажет житель сказки о жизни в реальном мире?

Мне стало обидно за мой мегаполис Сиверск.

— Одна ты тут, как ромашка на руинах, красивый и простой цветок среди грязи.

Виктор хотел сделать мне комплимент, но усугубил ощущение. Он расстроил меня. Да и вдруг сравнил с ромашкой, как Гранид, неизвестно с чего, давший мне дурацкое прозвище. Но я, сделав над собой усилие, понимая, что Виктор ни в чем не виноват, улыбнулась ему и сказала:

— Я рада, что мы снова увиделись. Спасибо, что проводил.

— Не пропадай надолго. Связаться теперь знаешь как.

Он легко пожал мне ладонь своими двумя, и пошел обратно в трущобы, оставив меня рядом с проулком выхода на подземку. Я была вдвойне ему благодарна, что не полез с поцелуями. И вообще «не клеился». Мне сейчас меньше всего хотелось заводить отношения, а больше всего — по-человечески, по-дружески общаться.

В метро меня замутило. Персоник, давно оживший, транслировал ретро музыку в уши, под настроение, но я его отключила, как почувствовала неладное с желудком. Еще через станцию мне стало казаться, что тошнит от всего — от вагонного света, от запахов и даже звуков. Я немного продышалась на свежем воздухе, как добиралась домой. Но после лифта я едва успела добежать до туалета в квартире. Весь плотный и тяжелый ужин, лежавший камнем в животе за три спазма покинул меня, и стало легче. Сразу же.

Непривычная еда, ее количество, а, может, и волнение от встречи прибавилось, — все сказалось.

Я напилась воды после и почувствовала себя совсем хорошо. Будильник просигналил десять. Я ничего не успела сделать в этот вечер из запланированного, даже компьютер не включала. Разделась с уличного сразу догола и нырнула в постель. И тут внезапно пришло сообщение: «Здравствуйте. Не смог дозвониться, вы недоступны. Завтра с десяти до двух дня буду ждать вас в отделении для прояснения некоторых вопросов по делу Гранида Горна. Если не сможете быть в это время, дайте знать. Андерес Черкес»