Витязь в тигровой шкуре

"Я, Рамаз, — писал властитель, — извещаю Тариэла:

Удивляюсь, как дерзнул ты говорить со мною смело.

Разве ты указчик хану, чьим владеньям нет предела?

Прекрати свои писанья, до тебя мне нету дела!"

И тотчас же за войсками понеслись мои старшины.

Многочисленны, как звезды, были Индии дружины.

Из далеких мест и близких устремились их лавины

И заполнили собою горы, скалы и долины.

Не задерживаясь дома, шли они на голос мой.

Я собравшемуся войску смотр устроил боевой.

Похвалил его убранство, быстроту и ратный строй,

Хорезмийское оружье, легкость конницы лихой.

Тут я поднял над войсками стяг владыки черно-красный

И велел без промедленья собираться в путь опасный,

Сам же плакал и томился, удручен судьбой злосчастной:

"Как покину я столицу, не увидевши прекрасной?"

Я пришел домой, не в силах превозмочь сердечной скуки,

И сочились из запруды слезы горести и муки.

"О судьба, к чему ты клонишь? — я твердил, ломая руки. —

Для чего безумцу роза, если с нею он в разлуке?"

И письмо — не диво ль это! — подал мне слуга опять.

И опять Асмат писала мне, возглавившему рать:

"Приходи! Тебя царевна снова хочет увидать.

Это лучше, чем томиться и в разлуке увядать!"

И воспрянул я душою, положив конец заботам.

Были сумерки, когда я подъезжал к ее воротам.

Кроме девушки-рабыни, я не встретил никого там.

"Поспеши, о лев, к светилу и дивись его щедротам!"

В многоярусную башню я поднялся вслед за нею

И увидел то светило, о котором пламенею.

В изумрудном одеянье, средь ковров, любимых ею,

Мне напомнила царевна станом стройную лилею.

Близ ковра остановившись, перед нею я поник,

Свет блаженства и надежды, словно столп, в душе возник.

Был красив, как луч светила, молодой царевны лик,

Но она его стыдливо приоткрыла лишь на миг.

"Дай, Асмат, подушку гостю", — дева вдруг проговорила.

Я послушно сел напротив той, чей лик светлей светила.

Сердце, отданное року, радость снова озарила.

Удивляюсь, как живу я, вспоминая то, что было!

"Витязь мой, — сказала дева, — я тебе при первой встрече

Не промолвила ни слова, презирая красноречье.

Увядал ты, как растенье, от возлюбленной далече,

Но и мне ведь подобали скромность и чистосердечье.

Знаю: женщины обычно пред мужчинами молчат,

Но молчать о тайнах сердца тяжелее во сто крат.

Для людей я улыбалась, а в душе таила яд.

Вот зачем к тебе, мой витязь, посылала я Асмат.

С той поры, когда ты страстью воспылал ко мне мгновенно,

Одного тебя, мой витязь, я любила неизменно.

Девяти небес лишая, пусть сожжет меня геенна!

И клянусь: коль в этих чувствах вдруг наступит перемена, —

Стали дерзкими хатавы, рвутся к нашему порогу, —

Поезжай, разбей хатавов, если то угодно богу!

Только что я буду делать, погруженная в тревогу?

Ах, оставь свое мне сердце, а мое возьми в дорогу!"

Я сказал: "Такого счастья ждать доселе я не мог.

Коль меня ты полюбила, значит, так устроил бог.

Ты наполнила лучами сердце, полное тревог.

Буду я твоим, доколе не наступит смерти срок".

Клялся я над книгой клятвы, и она клялась со мною,

Подтвердив свои признанья этой клятвою святою.

"Если я, — она сказала, — изменю тебе, герою,

Пусть убьет меня создатель всемогущею рукою".

Ели сладкие плоды мы в этот сладкий миг свиданья,

Столь же сладостными были наши нежные признанья.

И, когда настало время горьких слез и расставанья,

От лучей ее горело сердце, полное сиянья.

Трудно было мне расстаться с лалом девственных ланит.

Мне казалось: мир мгновенный принимает новый вид.

Мне казалось: солнце в небе для меня лучи струит...

Ныне сердце без любимой затвердело, как гранит!

На коня вскочил я утром и велел трубить к походу.

Рать моя была готова сквозь огонь пройти и воду.

Лев, я вел ее к хатавам, деве царственной в угоду,

По нехоженым дорогам, недоступным пешеходу.

Я прошел рубеж индийский, шел с восхода до заката.

Мне посол навстречу вышел от Рамаза-супостата.

Речь его была искусна и притом замысловата:

"Задерут волков хатавских индостанские козлята".

Мне подарок драгоценный повелел вручить Рамаз

Со словами: "Умоляю, не ходи с войной на нас!

Мы, с ярмом твоим на шее, обещаем в этот раз,

Что детей и все богатство отдадим тебе тотчас.

Ты прости нас и не сетуй на былые прегрешенья.

Если ты страну избавишь от войны и разрушенья,

Можешь с малою дружиной к нам прийти без промедленья:

Мы сдадим тебе без боя крепостные укрепленья".

Я собрал моих вазиров, и вазиры мне сказали:

"Витязь, ты покуда молод, и поймешь врагов едва ли,

Мы ж коварство их на деле, как ты знаешь, испытали!

Смерть тебе они готовят, нам же — скорби и печали.

Ты возьми с собой дружину копьеносцев удалых,

Пусть войска идут за вами, посылая к вам связных.

Коль хатавы не обманут, ты заставь поклясться их,

А не так — великим гневом покарай врагов своих".

Я послушался вазиров и послал известье хану:

"Мне твои известны мысли, спорить я с тобой не стану.

Жизнь тебе дороже смерти, — бойся, если я нагряну!

Нынче с малою дружиной к твоему я еду стану".

Триста витязей отважных я в своей оставил свите,

Но поблизости велел я войску следовать в укрытье.

Я сказал: "Куда б ни шел я, вслед за мною вы идите

И, когда пошлю за вами, мне немедля помогите".

Шел три дня я, и навстречу новый выехал гонец.

Хан мне слал одежд немало, и запястий, и колец.

Он писал мне: "Поскорее приезжай ко мне, храбрец, —

Всех даров моих прекрасных не вмещает мой дворец".

Он писал еще яснее: "Верь мне, витязь с сердцем львиным:

Я спешу к тебе навстречу по горам и по долинам".

"По душе мне, — я ответил, — повидаться с властелином,

Встретив радостно друг друга, будем мы отцом и сыном".

Раз, когда мы задержались на окраине дубравы,

Снова, кланяясь бесстыдно, подошли ко мне хатавы,

Привели коней в подарок и воскликнули, лукавы:

"Хан тебя желает видеть, ибо ты достоин славы!

Хан клянется амирбару, что, забыв свои пиры,

Завтра встретит он героя и вручит ему дары".

Я из войлока поставил тем посланникам шатры,

Принял ласково и выдал для ночлега им ковры.

Не проходит в этом мире дело доброе бесследно!

Раз один из тех хатавов к нам пробрался незаметно.

"Послужить тебе, — сказал он, — я давно пытаюсь тщетно,

Оказать тебе услугу, ибо предан беззаветно.

Дело в том, что твой родитель воспитал меня когда-то.

Я обязан об измене известить тебя, как брата.

Страшно мне, что будет роза ныне сорвана и смята.

Слушай, я тебе открою замышленья супостата.

Знай, мой витязь: эти люди обмануть тебя хотят.

В неком месте их сигнала ждет стотысячный отряд.

Втрое большая дружина выйдет к вам наперехват.

Если ты не примешь меры — не воротишься назад.

Хан тебя с дарами встретит, будет льстить и унижаться.

Усыпив твое вниманье, хитрецы вооружатся.

Войско выйдет из засады, лишь костры их задымятся.

Если ж тысячи нагрянут — одному куда деваться?"

Благодарностью ответил я на это извещенье.

Я сказал: "Коль уцелею, дам тебе вознагражденье.

Уходи теперь обратно, чтоб не вызвать подозренья,

Если я тебя забуду, буду проклят в тот же день я".

Тайну вражескую эту не открыл я никому, —

Будь что будет, все советы одинаковы уму!

Но приказ с гонцом надежным выслал войску моему:

"Поспешите через горы к амирбару своему!"

Утром я велел хатавам передать письмо Рамазу:

"Хан Рамаз, спеши навстречу, я явился по указу!"

Снова шел я до обеда, не боясь дурного глазу,

Ведь кого судьба захочет, все равно прикончит сразу.

Наконец завесу пыли заприметил я с кургана.

"Вот идет Рамаз, — сказал я, — он раскинул сеть обмана,

Пусть мой меч непобедимый поразит злодея-хана!"

И тогда мою дружину со всего собрал я стана.

Я сказал дружине: "Братья, наши недруги — лгуны,

Обессилеть наши руки перед ними не должны.

Те, кто пал за государя, — к небесам вознесены.

Нам ли меч таскать без дела, коль настали дни войны?"

Зычным голосом в доспехи приказал себя облечь я,

И надели мы кольчуги, и надвинули оплечья,

И построил я дружину, и повесил сбоку меч я,

И обрек в тот день хатавов на страданья и увечья.

Мы приблизились. Хатавы, увидав сверканье стали,

Мне с великою досадой приближенного послали:

"Почему вы не свершили, то, что нам пообещали?

Видя вас в вооруженье, мы в заботе и печали".

Я велел сказать Рамазу: "Знаю умысел я твой,

Но не быть тому, изменник, что задумано тобой!

Как велит обычай предков, выходи на смертный бой!

Взял я меч — и, значит, скоро ты простишься с головой!"

Удалился тот посланец, и его не слали боле.

Выдав замысел Рамаза, дым столбом поднялся в поле.

Войско вышло из засады, незаметное дотоле,

Но нанесть мне пораженье не смогло по божьей воле.

Взяв копье, простер я руку и закрыл лицо забралом

И в сраженье, полный рвенья, полетел с отрядом малым.

Я продвинулся на стадий в наступленье небывалом.

Но враги стояли твердо, образуя вал за валом.

Увидав густые толпы, прямо к ним рванулся я.

"Он безумец!" — закричали люди, в грудь себя бия.

Я пронзил передового, но сломал конец копья.

Меч! Хвала руке, которой сталь наточена твоя!

Я на стаю куропаток как орел слетел могучий,

Я бросал их друг на друга, громоздил из трупов кучи.

Те, кого метал я в воздух, камнем падали из тучи.

Перебил я в двух отрядах цвет их войска наилучший.

Но враги сомкнулись снова, окружив меня толпою,

Я разил их без пощады, проливая кровь рекою.

На седло мертвец валился переметною сумою.

Где лишь я ни появлялся, все бежало предо мною.

Поздно вечером с кургана крикнул вражий караул:

"Не задерживайтесь боле! Божий гнев на нас дохнул!

Пыль над полем заклубилась, слышен грохот там и гул.

Неужели, вызвав войско, нас противник обманул?"

Оказалось: в самом деле, то индийцы подоспели,

День и ночь они спешили, чтоб помочь мне в трудном деле.

Не вмещали их долины, не хватало им ущелий,

Громко били их литавры, выли трубы и свирели.

В бегство кинулись хатавы, не противясь нашей силе,

По полям кровавой битвы мы в погоню поспешили.

Из седла я выбил хана, мы мечи в бою скрестили,

Подоспевшие отряды всех людей его пленили.

Замыкающие наши брали всадников в полон,

Перепуганных и бледных, из седла их рвали вон.

За труды бессонной ночи каждый был вознагражден:

Вопль испуганных хатавов долетал со всех сторон.

Наконец с коней усталых мы сошли на поле брани.

Я, мечом поранен в руку, не заботился о ране.

Вкруг меня, дивясь, толпились все мои однополчане

И в восторге не решались нарушать мое молчанье.

И великого почета был тогда я удостоен:

Мне свои благословенья слал, ликуя, каждый воин.

Воспитатели дивились, как урок их был усвоен,

Ибо много я оставил ран глубоких и пробоин.

Я отряды за добычей разослал кого куда,

И они, обогатившись, возвратились без труда.

Тех, кто жаждал нашей крови, усмирил я навсегда,

И без боя предо мною отворились города.

Обратился я к Рамазу: "О твоей я знал измене!

Постарайся же загладить это злое преступленье,

Сдай войскам моим немедля крепостные укрепленья,

Если будешь препираться, не видать тебе прощенья".

Отвечал Рамаз: "Отныне нет конца моим невзгодам,

Но доверь ты мне вельможу из моих владений родом,

Я пошлю его с указом к подчиненным воеводам,

Чтобы мог ты утвердиться над страною и народом".

С тем доверенным вельможей я послал моих людей.

Крепостные воеводы появились у дверей.

И сдалось мне без сраженья много разных крепостей...

С чем сравню я груды злата в новой вотчине моей!

Лишь тогда по Хатаети я прошел как победитель.

Мне казну сдавал немедля в каждом городе правитель.

Я сказал: "Пускай индийцев не страшится мирный житель,

Я людей не жгу лучами, ибо я не погубитель!"

Все сокровищницы были переполнены казною.

Я не мог бы перечислить всех богатств, добытых мною, —

Там пленился покрывалом рядом с шубкой дорогою, —

Ты и сам бы восхитился дивной прелестью такою!

Из какой, не понимаю, изготовленные ткани,

Всех они очаровали, как небесное созданье.

Ни парчи они, ни пряжи не имели в основанье,

Но подобны были стали, изливающей сиянье.

Их для девы светоносной я в подарок приберег,

И на тысяче верблюдов отослал царю оброк, —

Был любой из тех верблюдов и красив и крепконог...

Я хотел, чтоб доброй вести царь порадоваться мог.