Витязь в тигровой шкуре

Как-то раз с царем Фридоном мы охотились и вскоре

Поднялись на мыс высокий, сильно выдвинутый в море.

Новый друг мой был задумчив и сказал мне в разговоре:

"Удивительные вещи видел я на этом взгорье".

И свои воспоминанья он доверить мне решился:

"Раз на этом я утесе отдохнуть остановился;

Конь мой плавал, словно утка, в поле соколом носился.

Слал смотреть я, как над морем коршун в воздухе кружился.

Я поглядывал на небо и на море заодно.

Вдруг на море показалось чуть заметное пятно.

Приближаясь к побережью, быстро двигалось оно.

Отгадать, то зверь иль птица, было сверху мудрено.

Но не зверь то был, не птица — лодка на море мелькала,

В той ладье ковчег виднелся, на ковчеге — покрывало.

Два раба чернее сажи лодкой правили устало.

Заключенное в ковчеге, солнце дивное сияло.

Лодка берега достигла, вышла на берег девица.

Я ее увидел косы и не мог не подивиться:

Что могло на белом свете с красотой ее сравниться!

Перед блеском этих молний потускнела б и денница.

Задрожал я в нетерпенье, полный страстного огня, —

Роза, инеем покрыта, в сердце ранила меня!

И решил я этих стражей захватить средь бела дня, —

Мне казалось: было трудно убежать им от коня.

Тростники ломая с треском, закусил мой конь удило.

Стража топот услыхала и меня опередила.

Прискакал я и увидел заходящий луч светила:

Наполняя сердце горем, лодка в море уходила!"

Услыхав рассказ Фридона, позабыл я о покое

И с коня упал на землю, осрамившись при герое.

Кровь ланит моих струилась на оружье дорогое.

"Пусть умру, коль я не знаю это дерево алоэ!"

Невдомек Фридону было, почему его рассказ

Породил во мне безумье и отчаяньем потряс.

Словно сын, ко мне на помощь витязь бросился тотчас,

Градом сладостных жемчужин слезы хлынули из глаз.

"Горе мне! — воскликнул витязь. — Для чего сказал я это!"

"Не печалься, — я ответил. — Уж таков обычай света.

Я с прекрасной той луною связан узами обета.

Ныне я твои расспросы не оставлю без ответа".

И поведал я Фридону о судьбе моей злосчастной.

Он сказал: "Зачем не скрыл я этой новости опасной!

Прибыл ты ко мне по делу, царь индийцев полновластный,

Ты владеть достоин троном и страной своей прекрасной!

Бог, который дал герою кипариса стройный вид,

Истерзав герою сердце, нож от сердца удалит.

Он пошлет скитальцу милость, он избавит от обид,

Словно гром, слетев из тучи, горе в радость обратит".

Орошенные слезами, во дворце мы рядом сели.

Я сказал Фридону: "Витязь, помоги мне в этом деле!

Ведь таких, как ты, героев в мире не было доселе,

Мы вдвоем всего достигнем, что бы мы ни захотели.

Отплачу тебе я, витязь, крепкой дружбой нерушимой,

Но сперва пускай твой разум даст ответ необходимый.

Посоветуй, что мне делать, чтобы снова быть с любимой?

Без возлюбленной царевны я умру, судьбой гонимый".

Мне Фридон сказал на это: "Возвеличен я судьбой

Тем, что ты, владыка индов, ныне прибыл в город мой.

О какой могу мечтать я благодарности иной?

Я, как раб, служить готовый, здесь стою перед тобой.

Всем купцам и мореходам здесь проезжая дорога,

Дивных новостей и слухов к нам они привозят много.

Не дойдет ли весть о деве и до нашего чертога,

Чтобы все свои страданья ты забыл по воле бога?

Мы отправим мореходов по различным дальним странам,

Пусть они разыщут деву — ту, которая нужна нам.

Будь дотоле терпеливым вопреки душевным ранам!

Человеческое горе не бывает постоянным!"

И тотчас же мореходам он велел объехать свет.

"Все моря избороздите! — приказал он им вослед. —

Отыщите нам царевну — ту, которой краше нет,

Семь иль восемь бед изведав, не страшитесь сотен бед!"

Говорил он этим людям, в дальний путь их отпуская:

"Вас на верный след царевны наведет молва людская!"

Позабыл я о печалях, мореходов ожидая, —

До сих пор, припомнив это, умираю от стыда я.

И престол в чертоге царском был поставлен мне Фридоном.

"Я узнал тебя не сразу, — молвил витязь мне с поклоном, —

Ты — великий царь индийцев, ты владеть достоин троном.

Где тот смертный, кто не хочет быть рабом твоим законным?"

Тяжко длить повествованье! Возвратились корабли,

Понапрасну мореходы исходили край земли, —

Никаких следов царевны эти люди не нашли...

По моим ланитам снова слезы горя потекли.

Я сказал Фридону: "Витязь, нелегко сказать словами,

Как ужасно это горе, приключившееся с нами!

Без тебя мне нет утехи, дни сливаются с ночами,

Сердце сковано печалью, очи залиты слезами.

Так как ныне о царевне ничего не мог узнать я,

Должен я тебя покинуть. Мы расстанемся, как братья!"

Царь Фридон, услышав это, заключил меня в объятья.

Он сказал: "Ужель с тобою не порадуюсь опять я?"

И меня, как ни старался, не сумел он удержать.

Преклонив в пыли колени, предо мной стояла рать,

Обнимала, целовала, говорила мне опять:

"За тебя мы все готовы наши головы отдать!"

Я сказал: "Расстаться с вами нелегко и мне, конечно,

Но увы, без солнцеликой я терзаться буду вечно.

Если сами эту деву вы жалеете сердечно,

Не задерживайте гостя, чтобы жил он здесь беспечно!"

И тогда Фридон, прощаясь, подарил мне вороного.

Он сказал: "Тебе, о солнце, послужить душа готова,

Ты, однако, подношенья не возьмешь себе другого.

Пусть же конь мой быстроногий скорбь твою развеет снова!

Провожаемый Фридоном, погрузился я в печаль,

И ему, и мне, скитальцу, расставаться было жаль.

Горько плакала дружина, но коня пустил я вдаль, —

Воспитатели и дети так прощаются едва ль...

Я уехал от Фридона и, скитаясь в зной и стужу,

Вместе с верными рабами обошел моря и сушу.

Но вестями о царевне исцелить не мог я душу,

И подобен стал я зверю, а не доблестному мужу.

И подумал я, несчастный: "Для чего скитаться доле?

Может быть, я успокоюсь средь зверей в пустынном поле?"

И к Асмат я обратился, и к рабам своим: "Доколе

Вслед за мною вам влачиться и страдать по доброй воле?

Вы меня теперь оставьте и заботьтесь о себе,

Одному мне должно плакать и взывать к моей судьбе!"

Но рабы мне отвечали, искушенные в борьбе:

"Не гони нас, солнцеликий! Все мы преданы тебе!

Пожелать себе не можем мы другого господина,

С прахом ног твоих, о витязь, мы сольемся воедино.

Нас с тобою, столь прекрасным, разлучит одна кончина.

Злобный рок, коль он захочет, сокрушит и исполина!"

Так остался я с рабами, внял моленьям их и стонам,

Но с тех пор не стал скитаться по долинам населенным.

Я в урочища оленьи убежал по горным склонам,

Обошел луга и горы по тропам уединенным.

Дэвы высекли пещеры посредине этих скал,

Я нашел их и чудовищ перебил и разогнал,

Но рабы мои погибли, не спустив своих забрал, —

Злобный рок меня, скитальца, снова кровью запятнал.

Вот, мой брат, с тех пор в пещере и живу я горемыкой,

По полям брожу окрестным и томлюсь в пустыне дикой.

Лишь Асмат одна со мною делит скорбь о солнцеликой...

Смерть — одна моя отрада в этой немощи великой.

Образ пламенной тигрицы сходен с девою моей,

Потому мне шкура тигра из одежд всего милей.

Мне Асмат ее сшивает, плачет, сетует над ней,

И не в силах я покончить с жизнью горестной своей!

Лишь мудрец мою царевну оценил бы в полной мере!

Я терплю земные муки, вспоминая о потере,

Я брожу, подобно зверю, там, где бродят злые звери,

Об одном прошу я бога — умертвить меня в пещере!"

Тариэл умолк, терзая розу щек своих, и стала

Янтарем прозрачным роза, и распался блеск кристалла.

Утешая Тариэла, на колени дева пала,

Автандил, внимая другу, огорчался сам немало.

И к нему, изнемогая, обратился Тариэл:

"Рассказал тебе я, витязь, то, что ты узнать хотел.

Ты достиг сегодня цели, я же плакал и скорбел.

Возвращайся же к светилу: час свиданья подоспел".

Автандил ему ответил: "Я не вынесу разлуки,

Коль расстанусь я с тобою, обезумею от муки.

Но поверь мне: ты обязан побороть свои недуги,

Смерть твоя не будет счастьем для потерянной подруги.

Не сердись на эту смелость, но мое послушай слово:

Если лекарь заболеет, он зовет к себе другого.

Тот причину всякой боли объяснит ему толково, —

Посторонний знает лучше, как лечить ему больного.

Мудрым словом я отвечу на печальный твой рассказ.

Ты не раз его обдумай, поразмысли сотни раз:

Пылкость пламенного сердца не спасет от горя вас.

Я ж к царице возвратиться должен, выполнив приказ.

Чтоб любовь ее окрепла, я обязан возвратиться.

Пусть о всех твоих печалях знает юная царица.

Но с тобою, бог свидетель, не хочу я разлучиться.

Поклянемся же друг другу в нашей дружбе утвердиться.

Если ты мне обещаешь ждать меня на этом месте,

Я тебя уже не брошу, уверяю словом чести.

Я вернусь в твою пещеру, чтоб с тобой скитаться вместе,

Не позволю убиваться и верну тебя невесте".

"Как же ты, — воскликнул витязь, — стал чужому как родной?

Соловью расстаться с розой легче, чем тебе со мной.

Я навек тебя запомню, не забуду образ твой.

Дай мне бог тебя дождаться, кипарис мой молодой!

Если ты, подобно древу, лик ко мне приклонишь снова,

Сердце, сделавшись оленем, не уйдет от зверолова.

Коль солгу, пускай погибну от десницы всеблагого!

Ты меня своим приездом исцелишь от горя злого".

Поклялись они друг другу помнить эти обещанья.

Лалы стали их янтарны, затуманилось сознанье,

Но огонь любви взаимной жег сердца их на прощанье,

И в пещере до рассвета продолжалось их свиданье.

С приближением рассвета встрепенулся Автандил

И простился с Тариэлом, опечален и уныл.

Тариэл не знал, что делать, он утратил прежний пыл.

Друг его, минуя чащу, слезы горестные лил.

Лишь одна Асмат, рыдая, Автандила провожала,

В знак мольбы простосердечной палец горестно сгибала,

Возвратиться умоляла, как фиалка, увядала...

"О сестра, — ответил витязь, — будет так, как ты сказала.

Я вернусь без промедленья, не останусь долго дома.

Наблюдай, чтоб не скитался витязь в чаще бурелома.

Мне двух месяцев довольно, ведь дорога мне знакома.

Не приду — так, значит, буду я убит ударом грома".

Но как только он отъехал, испустил протяжный стон.

Острой палицей десницы окровавил роз бутон.

Звери кровь его лизали, набежав со всех сторон,

И неистовою скачкой сокращал пространство он.