Витязь в тигровой шкуре

Переехав через море на попутной той галере,

Автандил с веселым сердцем поскакал верхом к пещере.

Торопясь на помощь к другу, был он счастлив в полной мере,

И, вздымая к небу руки, по своей молился вере.

Наступало время лета, трав весенних прозябанья.

В доме Рака восседало солнце, полное сиянья.

Уж цвели повсюду розы, приближая миг свиданья,

И вздыхал над ними витязь, погружен в воспоминанья.

Небо вешнее гремело, ночью падала роса.

Розой уст лобзал он розу, проезжая сквозь леса.

Он шептал ей: "Вместо девы лишь тебя, моя краса,

В собеседницы сегодня мне послали небеса!"

Витязь, друга вспоминая, много видел бедствий новых.

По дороге к Тариэлу он блуждал в местах суровых,

И в пустынях он скитался, и в неведомых дубровах,

Убивал он львов и тигров в диких чащах тростниковых.

Увидав вдали пещеру, он сказал: "Мой друг любимый

Здесь живет вдали от мира, лютым пламенем палимый.

Мой рассказ его излечит от болезни нестерпимой.

Если ж нет его на месте, что я сделаю, гонимый?

Здесь, в пещере, без сомненья, он бывает только миг,

Он в степи обычно рыщет, словно зверь, угрюм и дик.

Лучше мне объехать поле, где колышется тростник!"

И коня направил витязь к тем трущобам напрямик.

Он скакал туда, и сердце ликовало в нем и пело,

Громко кликал он собрата, чтоб свое поведать дело.

Наконец, подъехав ближе, он увидел Тариэла.

Тот стоял у края чащи, и лицо его горело.

Перед ним, сраженный насмерть, лев виднелся бездыханный,

Обагряла меч героя кровь, исторгнутая раной.

Услыхав в степи далекой окрик витязя нежданный,

Тариэл забыл мгновенно о своей потехе бранной.

Поспешил он встретить гостя, и, исполнив свой обет,

Слез с коня пред ним соперник звезд небесных и планет.

И опять скрестили выи тот страдалец и спаспет.

И, открывшись, роза розе слала сладостный привет.

Благозвучны и красивы были сетованья брата:

"Без тебя в багрец окрасил я ресницы из агата,

Без тебя поил слезами я алоэ в час заката,

Но с тобой я забываю, что душа тоской объята!"

И в ответ на эти речи вкруг отверстого коралла

Автандилова улыбка, словно молния, сверкала!

"Не с худой я прибыл вестью! Я хочу, чтоб засияла

И воскресла наша роза — та, что раньше увядала!"

"Брат, — миджнур ему промолвил, — мне достаточно того,

Что, приехав, облегчил ты тяжесть горя моего.

Пусть, скитаясь на чужбине, не узнал ты ничего, —

Если нет от бога счастья, не найти и нам его!"

Недоверчивости друга Автандил не стал дивиться,

Но с известием о деве он решил поторопиться.

Вынул он вуаль царевны, дал ей медленно развиться,

И страдалец к той вуали не замедлил устремиться.

Он схватил ее, расправил, и увидел в ней посланье,

И, прижав его к ланитам, пал на землю без сознанья.

По сравненью с этим горем недостойны описанья

Саламановы печали и Каисовы страданья.

В этот миг, когда, как мертвый, распростерся Тариэл,

Автандил к нему на помощь, словно птица, подлетел.

Но не мог он, как ни бился, облегчить его удел:

Дар царевны солнцеликой жизнью друга овладел.

Автандил сладкоголосый зарыдал: беда пришла!

Стаю воронов согнал он — кудри черные с чела.

Расколол уста-рубины взмах алмазного жезла,

Кровь коралловым потоком по ланитам потекла.

Он терзал свои ланиты, умирая от испуга:

"Что наделал я, безумец! Я убил сегодня друга!

Разве можно столь поспешно заливать огонь недуга?

Неожиданная радость — человеку не услуга.

Погубила побратима слишком радостная весть!

Поспешил я, неразумный, не обдумал все как есть...

Из беды глупец не может выход правильный обресть.

В жизни надобно терпенье, а не спешку предпочесть".

Тариэл лежал безмолвно, как застигнутый кончиной,

И воды не видно было в этой местности пустынной.

Автандил, блуждая взглядом, снова труп заметил львиный,

И на грудь больного друга брызнул кровью он звериной.

И ко льву вернулась сила, кровью львиною согрета.

Задрожали над очами стрелы траурного цвета.

Тариэл открыл зеницы и увидел вновь спаспета.

Луч луны казался синим в блеске солнечного света.

Розам смерть несут зимою и морозы и ветра.

Летом, в засуху, на солнце убивает их жара.

И хотя весной над ними соловьи поют с утра,

Ни зимой нельзя, ни летом от судьбы им ждать добра.

Человек, подобно розе, обделен своей судьбою.

Ведь ни в радости, ни в горе не в ладу он сам с собою.

Весь израненный, разбитый, вечно занят он борьбою...

Недруг тот себе, кто миру доверяет всей душою!

Тариэл читал посланье той, что жизнь его разбила.

Речь ее томила сердце и с ума его сводила.

Перед витязем сквозь слезы мерк туманный луч светила.

И великая досада охватила Автандила.

Он сказал: "Коль ты разумен, отчего не рад письму?

Не к лицу счастливцу слезы! Счастье выпало ему!

Встань, пойдем поищем солнце, заключенное в тюрьму,

Я сведу тебя к светилу дорогому твоему.

Ныне мы должны покончить с безутешными слезами

И к твердыне злобных каджей проложить дорогу сами.

Пусть одни мечи стальные служат нам проводниками.

Мы сюда еще вернемся, если справимся с врагами".

И тогда миджнур, воспрянув, понял, что вокруг творится,

И в очах его блеснула черно-белая зарница.

Как рубин на ярком солнце, снова начал он светиться.

Милосердна к человеку всемогущая десница!

Прочитав посланье девы, он прославил пришлеца:

"Чем воздам тебе, достойный восхвалений мудреца?

Ты поишь цветок долины, утешаешь ты сердца,

Осушаешь ты нарциссы истомленного лица!

Отплатить тебе достойно не сумею никогда я.

Пусть хранит тебя создатель, за любовь вознаграждая!"

Братья двинулись к пещере, и рабыня молодая

Наконец вкусила счастья, по утехам голодая.

Дева, сидя близ пещеры, не совсем была одета.

Вдруг бедняжка увидала амирбара и спаспета.

Оба пели соловьями, что поют в начале лета.

И рабыню испугала радость пламенная эта.

До сих пор миджнур являлся, проливая реки слез, —

Ныне пел он, и смеялся, и не рвал своих волос.

И Асмат была не в силах ни один задать вопрос

И, как пьяная, гадала, что с собою он принес.

И улыбка побратимов перед нею засветилась.

"О Асмат! — вскричали братья. — Снизошла к нам божья милость!

Обрели мы в этом мире то, к чему душа стремилась!

Наш огонь теперь погаснет: горе в радость превратилось!"

Автандил сошел на землю и, счастливый, обнял деву,

И она его лобзала, прислонясь к алоэ-древу,

И твердила, удивляясь непривычному напеву:

"Отчего поешь ты, витязь, не внимая божью гневу?"

И письмо луны плененной, побледневшей от утрат,

Показал с улыбкой витязь недогадливой Асмат:

"Вот что пишет Тариэлу претерпевшая стократ!

Скоро дивное светило возвратится к нам назад".

Увидав знакомый почерк госпожи своей гонимой,

Громко вскрикнула рабыня и, подобно одержимой,

Затряслась, как в лихорадке, и сказала: "Брат любимый,

Неужели это правда — твой рассказ непостижимый?"

Автандил сказал: "Не бойся, справедливо это дело!

Снова к нам явилось счастье, а несчастье отлетело,

Встало солнце над землею, бездна мрака просветлела,

Зло убито добротою, доброте же нет предела!"

И Асмат и царь индийцев, слыша эти чудеса,

Обнимались и сливали воедино голоса.

С перьев ворона на розы снова капала роса...

Тех, кто помощи достоин, не покинут небеса!

Простирая к небу руки, все твердили в умиленье:

"Не беду нам бог готовил, но от скорби исцеленье!"

И вошли друзья в пещеру, забывая утомленье,

И рабыня им, голодным, предложила угощенье.

И промолвил витязь гостю: "Поделюсь с тобою тайной,

Ибо друг тебе я верный и рассказчик не случайный.

С той поры, как завладел я этой дикою окрайной,

Перешел ко мне от дэвов некий клад необычайный.

Я его еще не видел, разгромив своих врагов,

Но теперь с тобою вместе осмотреть его готов".

И друзья, позвав рабыню и не тратя лишних слов,

Сорок входов отворили в сорок дальних тайников.

Помещенья эти были переполнены казною.

Самоцветы там лежали, кучей свалены сплошною.

Много было там жемчужин с крупный мяч величиною.

Кто несчитанное злато оценить бы мог ценою!

Но в палате для оружья было редкостей поболе,

И, вступив в нее, два брата удивились поневоле:

Там покоились доспехи, словно овощи в засоле,

И стоял ковчег чудесный, запечатанный дотоле.

И была на крышке надпись: "Здесь, врагу наперекор,

Острый меч лежит басрийский и военный весь убор.

Дэвы витязей каджетских отобьют от этих гор,

Но убьет царя, кто крышку приподнимет до тех пор".

Тариэл приподнял крышку. В ложах, сделанных из лала,

Там бесценное оружье, словно молния, сверкало:

Три меча и три кольчуги, три шелома, три забрала —

То, в чем быть на поле битвы трем героям надлежало.

И когда они оделись, сразу выяснила проба,

Что невиданным оружьем одарила их трущоба:

Словно тонкую бумагу, сталь они рубили оба.

А ведь меч дороже жизни ценят витязи до гроба!

"Славный знак! — сказали братья. — Видно, бог, увидев нас,

Ниспослал нам эту милость и помог на этот раз".

И чудесные доспехи братья вынесли тотчас

И оружие Фридону захватили про запас.

Отобрав пригоршню перлов, чтоб на всю хватило братью,

Побратимы сорок входов опечатали печатью.

Гость сказал: "С моей ладонью меч мой сросся рукоятью.

Завтра выедем в дорогу, чтоб сразиться с вражьей ратью".