Вульф

Глава 22

Бринли

Я никогда не думала, что, столкнувшись со своей смертью, я испытаю такое неверие. Как будто это не может быть реальностью, должен быть другой путь. Не может быть, чтобы это было все, для чего я была создана на этой земле. Что-то или кто-то должен спасти меня, не так ли? Неужели каждый мой поступок, каждый мой выбор привел меня сюда, как всегда предупреждали меня родители? Если бы я осталась с Эваном, я была бы дома, в безопасности, на диване в гостиной, а не пыталась убежать от психопата. Все эти мысли переполняют мой разум, когда я несусь в лес. Мои легкие горят, пока я бегу без остановки, неконтролируемые рыдания сотрясают тело, адреналин струится по венам.

Он убил того человека. А теперь, скорее всего, убил и второго. Убил. И их пытали неизвестно сколько времени. У них не хватало частей тела. Пальцев. Зубов. Гениталий? В голове мелькают образы, некоторые я могу разобрать. Живот большего мужчины был вспорот в нескольких местах, из него текла кровь, порезы были глубокими, один глаз опух. Рука второго мужчины была сломана в нескольких местах и безвольно свисала перед ним. Я моргаю, пытаясь избавиться от воспоминаний, и на глаза наворачиваются слезы.

Вот куда он отправился после ужина. Пытать и убивать этих людей. И выглядело это так, будто для него это совершенно естественно. Потому что так оно и есть. Голос в моей голове напоминает мне об этом.

Я позволила этому мужчине прикоснуться ко мне. Я хотела его. И даже когда он стоял над ними, как их личный жнец, как бы мне не было стыдно признаться, я все еще хотела его.

А теперь он собирается убить и меня, и, возможно, похоронить вместе с ними.

Время пролетает как в тумане. Я вся в порезах и царапинах, я много раз падала. Я не знаю, как долго я бегу. Я молюсь о том, чтобы найти дорогу или просвет в деревьях, чтобы позвать на помощь, но ничего не вижу. Мне некуда идти, и звук тяжелых ботинок за моей спиной говорит мне, что нужно продолжать бежать, но я так устала. Я должна остановиться.

— Бринли. — Я слышу, как низкий голос Вульфа эхом отражается от крон деревьев, он даже не запыхался. Он звучит спокойно. Я замираю, спина царапается о шершавую холодную кору, когда я пытаюсь спрятаться за деревом. Я чувствую, как грязь въедается в мою исцарапанную кожу, и стараюсь даже не дышать.

— Бежать бессмысленно, я, блядь, чувствую твой запах, колибри. — Его голос разносится по лесу, на этот раз ближе.

Я срываюсь с места и бегу так долго, как только могу, не раз рискуя подвернуть лодыжку на пересеченной местности. Ветки хрустят под моими босоножками, и я понимаю, что долго не продержусь. Все это время я слышу его, звука его ровных и уверенных шагов по опавшим листьям, когда он преследует меня по лесу, почти достаточно, чтобы заставить меня закричать. Но крики мне сейчас не помогут. Я не уверена, что хоть что-то поможет.

Я останавливаюсь, когда вижу свет сквозь деревья, и отчаянно надеюсь, что это дорога или другой коттедж, что угодно, где есть люди и возможность спастись. Я бросаюсь к ней, переставляя израненные, уставшие ноги так быстро, как только могу, и заставляя себя дышать как можно тише, чтобы он не услышал.

Не успеваю я сделать и пяти шагов, как сильная рука обхватывает мое горло, и я впечатываюсь затылком в толстый ствол дуба. Другая рука, закинутая за голову, не дает мне удариться, но кора впивается в плечи.

— Прекрати бороться со мной, — вырывается у Вульфа.

Я не слушаю, я начинаю вырываться, царапая его в знак протеста. Страх перед неминуемой смертью подстегивает меня.

— Не борись со мной, — говорит он, когда я вскрикиваю. Он убирает руку с моего затылка и перехватывает оба моих запястья, удерживая их перед собой, чтобы я не могла продолжать царапать его, а вторую большую ладонь кладет мне на грудь.

— Дыши, — произносит он почти успокаивающим тоном.

Я пытаюсь глубоко вдохнуть, понимая, что так хищники успокаивают свою жертву перед тем, как убить ее.

— Ты собираешься… Ты убил… — всхлипываю я. — Тех бедных, невинных…

— Не смей, мать твою. Не смей называть этих ублюдков невинными, — тихо рычит Вульф, его ладонь скользит по моей вздымающейся груди и сжимает горло. Даже в темноте я вижу, как его серые глаза буравят меня. Он зол, но мне уже не так страшно. Мой отец назвал бы меня мазохисткой. Глупо успокаивать жертву, если собираешься причинить ей боль.

Рука на моем горле ослабевает, и Вульф почти нежно проводит по нему костяшками пальцев, словно пытаясь решить, задушить меня или успокоить. Я не могу понять смысла этих движений.

— Один из них взорвал грузовик Джейка прошлым вечером. Там мог стоять кто угодно, находиться внутри, но я оставил этого ублюдка в живых. Он передаст послание от нас своему дерьмовому лидеру.

У меня перехватывает дыхание, когда я пытаюсь понять то, что он говорит.

— Второй. Эта мразь, которую я застрелил, почти год назад соблазнил, накачал наркотиками и изнасиловал шестнадцатилетнюю девочку, а потом выложил в общий доступ фотографии и видео. Он практически разрушил ее жизнь. Она не выходила из дома несколько месяцев.

У меня сводит желудок, а время словно замирает. Внезапно на меня накатывает такая же злость.

— И она — член семьи. Одна из младших сестер моего клубного брата. — Его ладонь покидает мою шею и снова ложится на мою грудь, она продолжает лихорадочно подниматься и опускаться. — Это был конкурирующий клуб. Они были недовольны. Мы сделали кое-что, что нанесло ущерб их бизнесу в Атланте, в одном из самых прибыльных районов.

— Я не могу это слышать. Я не хочу это знать. — Паникую я.

Если я это услышу, я умру.

— Девочка была младшей сестрой Мейсона — это была самая дерьмовая месть, и она противоречит всему, за что выступают такие мужчины, как мы. Позволил ли я ее брату творить с ним непостижимые вещи? Да.

Сестра Мейсона? Я содрогаюсь, думая о том, в каком гневе Мейсон. Я задаюсь вопросом, все ли в порядке с этой девушкой, которую я даже не знаю.

Пока он говорит, Вульф начинает гладить меня рукой, лежащей на груди, костяшки его пальцев неторопливо скользят по ключице, затем по плечу, в то время как другая рука все еще сжимает мои запястья, и я понимаю, что мое дыхание замедляется. Его твердое тело прижимается к моему, и какая-то долбанутая часть меня хочет, чтобы он был здесь, чувствует себя в большей безопасности, когда он прижимается ко мне.

Его губы спускаются к моей шее, и он шокирует меня, медленно проводя языком вверх по моей коже, пробуя на вкус мой пот. Я без раздумий сжимаю в кулак нижнюю часть его теплой рубашки, просовывая все еще сцепленные руки под его жилет.

— И после того как я позволил ее брату пытать его и делать с ним все, что он хотел, я хладнокровно застрелил его? — Вульф освобождает меня, опуская обе руки, чтобы скользнуть вверх по внешней стороне моих бедер, задирая платье, мимо трусиков, чтобы обхватить мою голую талию.

Мое невменяемое тело воспламеняется от этого мягкого, интимного прикосновения. Этот момент, уверена, я буду помнить, как травматический до конца жизни, но я задыхаюсь, когда его большие пальцы проводят по моему животу.

— Чертовски верно, я сделал это. И я бы сделал снова. Я не жалею об этом. Ни одну гребаную секунду. Я жалею только о том, что мы не могли помучить его подольше, — рычит Вульф, и этот зловещий тон проникает в меня.

Я стону, когда Вульф притягивает меня к себе, сжимая руками мою талию. Его губы находят мою шею, затем ключицы, его язык скользит по моей коже. Я крепче сжимаю его рубашку, но не могу понять, отталкиваю я его или притягиваю ближе. Есть ли смысл бороться? Я обессиленно падаю на него, побежденная. Его рот исследует мои плечи, покусывая, посасывая, словно он не может контролировать себя также, как я. Мои руки проскальзывают под его рубашку, и я снова стону. Его твердое мускулистое тело такое теплое под моими ладонями.

Он слишком силен, и если я все равно умру, то я предпочту, чтобы со мной обращались вот так, с такой страстью, какой я никогда в жизни не испытывала. Он прикасается ко мне с таким голодом, о существовании которого я даже не подозревала.

Я не могу объяснить происходящее. Я не могу понять. Черт, я даже не могу осознать, что все это на самом деле. Я даже не задаюсь вопросом, почему я дрожу от желания, когда Вульф срывает с меня мои хлопковые трусики так же, как он это сделал прошлой ночью. Только на этот раз он подносит их ближе к своему лицу. Я знаю, что они насквозь мокрые — все доказательства, которые ему нужны, чтобы подтвердить, что, как бы это ни было хреново, хочу я это признать или нет, но я хочу его. Будь проклята его тьма.

Он закрывает глаза и вдыхает, затем медленно выдыхает с глубоким стоном, потирая влажный хлопок между большим и двумя первыми пальцами, словно оценивая, насколько они мокрые. Я завороженно наблюдаю за тем, как Вульф подносит их ко рту, словно собираясь высосать из них мое возбуждение, и именно это он и делает. Я просто пялюсь на него, когда он переводит взгляд на меня и порочно ухмыляется.

— Ты понимаешь, что означает то, что ты только что стала свидетельницей дел моего клуба? — говорит он, засовывая мои промокшие и порванные трусики в карман своего жилета.

Я слабо киваю, понимая, что это конец. Я начинаю паниковать.

— Я ничего не скажу, я…

— Шшш, — говорит он, проводя большим пальцем по моей нижней губе, мгновенно успокаивая меня.

Я беззвучно молюсь, чтобы не было больно.

— Послушай меня. У тебя есть два варианта, маленькая колибри. Ты умрешь или станешь моей в этом лесу.

Я моргаю, уставившись на него.

— Когда я говорю — моей, — Вульф отступает назад, расстегивая ремень. Я понятия не имею, что он собирается делать, но он удивляет меня, снимая с него большой нож в ножнах. Мое дыхание учащается и снова становится судорожным, когда его рука возвращается к моим бедрам: — Я имею в виду, что все, что я сделал сегодня ночью, — теперь это и твой крест, который тебе придется нести.

— Почему? Почему ты хочешь…

— Не спрашивай меня, блядь, почему. — Вульф прижимает меня к дереву, его голос срывается и хрипит. Кора впивается в мою кожу.

Он бережно убирает волосы с моего влажного лба и на мгновение закрывает глаза, словно пытаясь успокоиться.

— Я понятия не имею, почему я не могу перестать думать о тебе. Почему я так сильно хочу тебя, — ровно говорит он.

Одной рукой он крепко держит меня за талию, а другой стягивает верхнюю часть платья, обнажая грудь, и я со стоном откидываю голову на дерево. Его горячий рот находит мой сосок и прикусывает его, моя киска пульсирует от испытываемой боли. Прежде чем я успеваю вскрикнуть, он снова втягивает его в рот, проводит по нему языком и успокаивает боль, заставляя меня пылать. Я снова фантазирую о том, каково это — почувствовать его губы на своих губах.

— Почему я выбираю не убивать тебя прямо здесь? Почему я хочу взять тебя, пометить и оставить себе? — Два пальца скользят внутрь моей постыдно мокрой киски, и в этой же руке он держит свой нож. Я чувствую, как рукоятка прижимается ко мне в такт движению его пальцев. Страх, охватывающий меня при мысли о том, что он может сделать, распаляет меня. Глухое рычание вырывается из его груди, когда он погружает свои пальцы глубже в меня.

— По той же причине ты вся мокрая… течешь для меня. — Вульф поднимает пальцы вверх и размазывает влагу по моей нижней губе, а затем снова опускается вниз и медленно проводит костяшками пальцев по моему клитору.

Вульф втягивает мою нижнюю губу в рот. Я ощущаю свой вкус на его губах и понимаю, насколько это ужасно, что я молю о поцелуе убийцы.

— Поэтическая справедливость заключается в том, что мы всегда жаждем того, чем не являемся. — Он прикусывает губу, и я всхлипываю, внезапно понимая, что, так же, как я жажду его тьмы, в какой-то мере он должен желать моего света. Я толкаюсь бедрами в его руку, готовая на что угодно, лишь бы усилить трение, ощутить больше его, больше этого.

От того, как умело он то ласкает мой клитор, то проникает в меня пальцами, моя киска сжимается, грозя отправить меня через край в течение нескольких секунд.

— Я живу, чтобы брать то, чего не должен хотеть, чего не заслуживаю. Я никогда не задаюсь вопросом, почему я этого хочу. — Его глубокий, бархатный голос окутывает меня, моя киска сжимается вокруг его пальцев, звук цикад и мои отчаянные стоны наполняют воздух, отражаясь от деревьев, как саундтрек, саундтрек того, что он играет на моем теле, как на самом интимном инструменте. — Если ты выберешь смерть, то никогда не узнаешь…

Я так близка к тому, чтобы кончить от его пальцев.

— Вульф… — всхлипываю я.

— Если ты выберешь быть моей, то научишься принимать себя такой, какая ты есть… — Он резко вынимает из меня пальцы и проводит гладкой рукояткой своего прохладного ножа по моей киске, двигая им вверх и вниз по скользкому возбуждению. Мой мозг протестует.

Внутри я кричу.

Я крепче сжимаю его жилет и притягиваю ближе.

— Точно так же, как твое сердце не спрашивает, почему оно бьется быстрее из-за меня, я не спрашиваю себя, почему я хочу тебя. Я просто беру, колибри.

Он сжимает кожаные ножны клинка и вводит рукоять глубже. Я вскрикиваю от этого вторжения, но все равно не говорю ему остановиться. Я не могу сказать ему, чтобы он остановился.

— Мне жаль, что я видела… — Это вырывается из меня. — Я никому не скажу. — Мои глаза расширяются, когда он толкает рукоять еще глубже в меня.

— Мне не нужны твои сожаления, — говорит Вульф, проталкивая нож еще на дюйм. — Мне нужно, чтобы ты стала соучастницей, — рычит он, вводя нож до упора, и я задыхаюсь от ощущения того, что он полностью во мне. Он вынимает его и начинает трахать меня им с невероятной скоростью. Другая его рука покидает мою талию, он подносит большой палец к моему клитору и начинает кружить по нему с идеальным давлением, давая мне именно то, что нужно. Я дрожу, когда экстаз и адреналин проносятся сквозь меня.

— Мне нужно, чтобы эта киска жаждала меня. Чтобы она умоляла меня взять ее так, как я захочу.

Я слышу его, но чувствую, что моя душа покинула тело. Его безумные действия отправляют меня в места, в которых раньше я бывала только в моих самых темных снах.

— Мне нужно, чтобы ты жаждала меня так же, как я жажду тебя.

Он смотрит на меня и ухмыляется, его зрачки широко расширяются и наполняются неистовой жаждой крови.

— Сделай правильный выбор, Бринли, чтобы мне не пришлось переворачивать этот нож и перерезать им твое прекрасное горло.

Мои ноги начинают дрожать, и мой протест умирает, не успев сорваться с губ, когда я уступаю ему. Мой оргазм неизбежен, и я теряюсь в том, чтобы это ни было, чем бы я ни была, с ним.

Сердце бешено бьется в груди, когда слегка изогнутая ручка упирается в то самое место глубоко внутри меня, и мне кажется, что я могу взорваться или потерять контроль над мочевым пузырем — или и то, и другое.

Я наклоняю голову вперед и встречаюсь с ним взглядом, протягиваю руку к его сильной челюсти и провожу большим пальцем по скуле.

— Я не хочу умирать, — тихо стону я.

— Тогда кончи, маленькая колибри, с моим именем на губах, — приказывает он.

Моя рука выглядит такой хрупкой на его лице, и нежное прикосновение, которое я предлагаю ему в этот момент, кажется неправильным, но его глаза видят желание на моем лице, и становятся темными, как будто он может поглотить меня.

— Я не знаю твоего имени, — говорю я, не дыша. — Скажи мне, — добавляю я, пока тугая спираль тепла закручивается в моем животе, бедрах, душе.

— Габриэль, — тихо отвечает он, прижимаясь губами к моему уху.

— Габриэль… — Я впервые шепчу его имя, и звук, который он издает, похож на звериный. Этого достаточно, чтобы упасть за край, провалиться в его темные, бурные глубины, когда я пульсирую вокруг рукоятки его ножа.

— Габриэль, — снова кричу я, на этот раз громче, и в ответ из его груди вырывается глубокое рычание.

— Еще раз, — приказывает он, и я делаю то, что он говорит, называя его имя, когда эйфорическая волна взрывного оргазма устремляется к моему центру из каждой клеточки моего тела, и я кончаю сильнее, чем когда-либо, на рукоять его ножа и сжимающую его руку.

Не видя конца, я снова зову его по имени, повторяя что-то вроде «пожалуйста, еще» и «не останавливайся», и все это время ненавидя себя за то, что хочу его, этого незнакомого мужчину с глубокими серыми глазами.

Когда я наконец открываю глаза и слышу наше дыхание, единственное, что я вижу, — это верхушки деревьев, мой позор и звезды.

Кто я в этот момент? Кто эта женщина, которая только что самозабвенно кончала на тупой конец ножа убийцы? И где та мука, которую я должна испытывать?

Габриэль вытаскивает из меня нож, и я опускаю взгляд — он так сильно сжимал лезвие в ножнах, что порезал руку, и кровь капает с его ладони на поросшую травой землю. Он убирает нож на место и скользит кровоточащими пальцами внутрь моей набухшей киски. Он метит меня, заявляет свои права. Затем медленно вынимает их, подносит руку к моему лицу, и размазывает свою кровь и мое возбуждение по губам, словно рисуя свой шедевр.

— Теперь я внутри тебя, маленькая колибри, — говорит он, наклоняясь и глядя на меня, его глаза цвета ртути сосредоточены на моих губах, и все, что я слышу, — это его дыхание. В его глазах разгорается борьба, а его рука скользит к моему затылку, где он по-хозяйски обхватывает шею, прежде чем его контроль над собой ослабевает, и он с силой сжимает в кулак мои волосы. Он резко дергает за корни, откидывая мою голову назад, а затем овладевает моим ртом.

Я перестаю дышать, не готовая к поцелую, которого не ожидала. Я мгновенно становлюсь послушной и подстраиваюсь под него. Вульф целует меня так, словно ему отчаянно хочется попробовать меня на вкус. Его губы прижимаются к моим, а язык жадно проникает внутрь. Я встречаю его с такой же жаркой страстью. Вкус меди и моего собственного возбуждения проникает в мой рот, и он стонет в мои губы, прежде чем отпустить меня, оставляя меня совершенно беззащитной.

Он наслаждался мной всего несколько секунд, но это был самый невероятный поцелуй из всех, что я когда-либо испытывала, такой, который подчинил себе все мое тело.

Наблюдая за тем, как он пытается взять себя в руки, я понимаю, что какая-то его часть, пусть и небольшая, вполне способна потерять контроль.

— Черт… — говорит он, отворачиваясь от меня. Когда он снова смотрит мне в глаза, его взгляд снова бесстрастный, лишенный каких-либо эмоций. Он сжимает мое горло.

— Ты сделаешь то, что я скажу, и останешься в живых, — тихо говорит Вульф.

Он поворачивается и уходит, уверенный, что я последую за ним, а я задаюсь вопросом, что только что произошло. Как легко он управляет своими эмоциями и становится таким холодным и безэмоциональным. Страх возвращается почти мгновенно. Туман от моего оргазма и поцелуя рассеивается с каждой секундой, снова проясняя ситуацию.

Я понимаю, что на самом деле понятия не имею, что значит принадлежать ему, и мысль о том, чтобы выяснить это, приводит меня в ужас. Выходя вслед за Габриэлем из леса, я понимаю, что женщина, которой я была до нашей встречи, так же мертва, как и человек, которого он только что убил.