Габриэль
— Не думаю, что они хорошо это восприняли, — говорит Джейк, когда мы собираемся в церкви. Я смотрю на часы на стене за его спиной, затем на массивный металлический знак под ними, на котором изображена эмблема нашего клуба. Смертоносный череп волка, который каждый день напоминает мне, почему я здесь сижу.
— Наркологическая служба в районе Честнат, открывшаяся месяц назад, действительно начала наводить порядок на улицах. Думаю, их «голубой» бизнес страдает, — добавляет он, используя уличное название фентанила17 в Саванне.
— Что же, хоть одна хорошая новость, — говорю я.
Мы только что вернулись со встречи с нашим поставщиком из Канады. Метадон там в изобилии, и его легко переправить через границу, если у вас есть нужные связи. Мы собрали достаточно средств, чтобы обеспечить еще две клиники в районе Саванны на ближайшее будущее. Благодаря поступлениям от прибыли, которые возвращаются в сообщество через одну из наших отмывочных организаций, мы можем платить зарплату еще двум консультантам. Мы, конечно, продаем наркотики нелегально, но не так, как многие думают. Я сделал миссией своей жизни обеспечить нуждающихся более доступными препаратами для отвыкания, такими как метадон, которые помогают очистить организм наркоманов, и услугами, помогающими им выздороветь. Кто-то скажет, что торговля этим видом наркотиков незаконна, я же говорю, что это сокращает бюрократическую волокиту. К тому же это очень выгодно. Так что, выигрыш — выигрыш.
Конечно, «Адептам Греха» — поставщикам фентанила и героина и всего остального, что они привозят из Эль-Пасо, — не нравится, когда мы приходим на их территорию и открываем клиники, помогая очищать улицы, где они пытаются торговать. Это плохо для бизнеса, потому что у наркоманов появляются другие варианты и ресурсы.
— Как обстоят дела с доставкой нашего послания? — спрашиваю я.
— Сегодня утром в больницу Пичвуда в Саванне поступил проспект «Адептов Греха», его доставил серебристый фургон. Макс сказал, что к нему никто не заходил, так что я бы сказал, что сообщение громкое и ясное, — говорит Флипп, упоминая одного из наших проспектов, которого мы отправили следить за прибывающими в больницу.
— Он еще долго будет молчать. Трудно говорить без языка и писать без пальцев. — Кай усмехается. — Думаю, в ближайшее время он не будет стрелять из пистолета или взрывать что-нибудь.
Я качаю головой.
— Его поймали, он должен быть мертв. Это бессмысленно, — говорю я, потирая рукой челюсть. — Но они зачем-то оставляют его в живых.
— Наверное, пытаются понять, как вытянуть из него побольше информации, — отвечает Кай, закуривая.
— Я бы не стал об этом беспокоиться, — добавляет Джейк. — Кстати, о том, что он должен быть мертв… — Он переводит взгляд на меня. — Мы все пытаемся понять, что, черт возьми, с тобой происходит.
— Что ты имеешь в виду? — отвечаю я. Мне не нравится, когда меня допрашивают.
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я о девушке. Она слишком много знает… то есть она должна быть мертва. Я не давил на тебя прошлой ночью, но этот клуб принадлежит всем нам. Мы хотим знать, как ты собираешься сделать так, чтобы она нас не сдала.
Я сжимаю кулак под столом, чтобы сохранить спокойствие.
— Эта девушка — моя проблема, — говорю я.
Все сидящие за столом смотрят на меня так, будто не знают, что и думать.
— Я знаю, что это необычно. — Я не собираюсь демонстрировать им ни малейшего признака слабости. То, как я хочу эту женщину, необъяснимо и это не их собачье дело. — Она может оказаться полезной, — говорю я, просто чтобы заткнуть их всех. — Вы должны мне доверять. Не спрашивайте меня больше.
Джейк сжимает челюсть.
Я поворачиваюсь к Аксу.
— Когда ты перевез Лейлу к себе домой всего через две недели, никто не задавал тебе вопросов.
— Лейла теперь моя жена, — отвечает Акс.
— Жена. Что это вообще такое? Бумажка? Тогда она ею не была. Вы все сомневаетесь только потому, что это я, — отрезаю я.
«Да» и «точно», — в той или иной форме говорит каждый из них.
— Это на тебя не похоже, босс, ты же знаешь. Мы просто хотим убедиться, что ты мыслишь здраво. С таким лицом я не выживу в Хендерсоне, — говорит Кай, упоминая местную тюрьму.
— Девушка — моя проблема, — повторяю я. — Кто-нибудь из вас сомневается в моих решениях? В моем лидерстве? — Мой кулак с грохотом опускается на стол.
— Вовсе нет, босс, — первым говорит Кай, остальные либо качают головой, либо говорят «нет» вместе с ним.
— Мы все тебе доверяем… просто… хотим убедиться, что она не отвлекает, — говорит Джейк.
— Она не отвлекает, — отвечаю я.
— Почему она? — спрашивает Кай с неподдельным любопытством.
Я смотрю на них.
— Когда я, блядь, пойму это, я дам тебе знать. А до тех пор она — моя проблема, и я не собираюсь отвлекаться.
С этими словами я хлопаю ладонью по столу и закрываю вопрос, приказывая им всем заткнуться нахрен.
Я добираюсь до угла Незервуд и Спрюс как раз в тот момент, когда солнце начинает садиться. Бригада усердно трудится, как им и было велено.
Широкое старое крыльцо ее большого столетнего дома уже почти полностью снесено, а ведь прошел всего день. Новый кедр лежит на поддонах у крыльца, внедорожника Шанталь давно нет, но мотоцикл на подъездной дорожке и мой проспект, сидящий в кресле под деревом, говорят о том, что Бринли здесь. Я сказал ей, что у меня дела и что она должна поехать домой с Лейлой и другими девушками и собрать свои вещи, все, что она хочет взять с собой.
Я вижу, как задергивается занавеска на кухне, когда я глушу мотоцикл. Мне становится интересно, что происходит внутри. Во что она будет одета? Она послушалась меня, собрала вещи и готова уехать, или же она будет злиться и сопротивляться? Будет ли она благодарна мне за то, что я привел бригаду, чтобы починить ее крыльцо, или вспылит, что я ввязался не в свое дело?
— Спасибо, брат, — говорю я Остину, нашему новому проспекту, под звуки пил и разговоры строителей. Я похлопываю его по плечу. — Вы, ребята, можете заканчивать, порадуйте соседей, уже поздно.
— Круто, просто ты сказал — как можно быстрее, так что мы не собирались останавливаться, пока ты не разрешишь.
Я киваю. Хороший человек.
— Парни или Шелл собираются приготовить барбекю сегодня вечером? — спрашивает он.
— Возможно, не стесняйся, поезжай туда, — говорю я, пока он застегивает шлем.
Я оборачиваюсь и киваю бригаде на крыльце: двум другим проспектам клуба, пожилому члену, который уже почти не ездит, и его внуку, лицензированному плотнику.
— Отличная работа, ребята, — говорю я им, направляясь к выходу.
— К завтрашнему дню мы разберем оставшуюся часть старого крыльца и начнем строить новое.
— Отвезите обрезки дерева на ферму Миллерса, пусть выставят мне счет, — говорю я и киваю, чтобы они уходили.
Я толкаю сетчатую дверь и вхожу в полутемный дом, на улице раздаются звуки инструментов, которые складывают в ящики, а также шум заводящихся грузовиков и мотоциклов.
Я оглядываю двухэтажный холл. Дом большой, слишком большой для одного человека. Однако в нем чисто, пахнет смесью спертого воздуха и лимона или цитрусовых, но вся мебель чистая и не покрытая, а стены бледно-серые.
— Ты зря теряешь время. Надеюсь, ты понимаешь, что нет ни единого шанса на мой переезд в твой клуб.
Я оборачиваюсь на вызывающий голос, раздающийся у меня за спиной. Бринли стоит босиком, в маленьких льняных шортах и черной укороченной майке, с растрепанными волосами, рассыпавшимися по плечам. Ее соски натягивают майку, а руки сложены под грудью, словно поддерживая ее. Ее лицо вызывающе нахмурено, давая мне понять, что она будет сопротивляться.
Черт возьми, она потрясающая, когда злится.
Я смотрю на нее с другого конца холла.
В одном она права. Я зря трачу время, но не в том смысле, в котором она думает.
Я никогда не смогу преодолеть свою тягу к ней.
Ее не спасти.
Ее дыхание сбивается, а язык высовывается на мгновение, чтобы облизать нижнюю губу. Внешне она держится уверенно, в ее светло-голубых глазах кипит злость. Но когда они встречаются с моими, я замечаю мелькнувший в них страх.
Эта доля секунды — все, что нужно моему телу, чтобы основной, первобытный инстинкт взял верх. Инстинкт охоты на нее, инстинкт полного обладания ею.
Последняя ниточка моего контроля рвется, и я понимаю, что пути назад нет.