Семнадцать с половиной лет спустя
Габриэль
— Вот так, медленно и аккуратно, — говорю я своему старшему сыну Себастьяну. — Легко нажимай на курок, не стоит делать это слишком быстро, иначе ты все испортишь и тебе придется начинать сначала.
Он сосредоточенно хмурится, разглядывая тонкие линии, которые он наметил на бензобаке своего мотоцикла, который мы дорабатывали. Мотоцикл, на котором он сможет свободно ездить всего через два месяца, когда все будет готово и ему исполнится семнадцать лет. К тому времени он сможет получить полный класс «М». Он уже три месяца катается с разрешением, и у него это получается так, словно он рожден для этого. Это заставляет его брата сходить с ума от нетерпения, чтобы получить свое разрешение, но ему придется ждать еще два года.
— Блядь, — вырывается у него, когда он выходит за пределы линии, нанося краску.
— Эй, — говорю я ему ворчливо. — Только не в присутствии твоей матери.
За спиной моя великолепная невеста, с которой мы прожили пятнадцать лет, усмехается, ее уверенность в себе только возросла за эти годы, как и ее красота. В сорок один она выглядит лучше, чем любая двадцатипятилетняя девушка, и говорит, что это благодаря тому, что всегда была сексуально удовлетворена. Говорит, что это источник молодости, и, наверное, она права, потому что я совершенно не чувствую тяжести своих почти сорока девяти лет.
— Извини, — бормочет Себ.
— Я каждый раз говорю одно и то же, Себ, — не спеши, не торопись. Думаешь, твой отец добился бы такого успеха, если бы торопился? — спрашивает Бринли. — И кстати, если вы двое думаете, что я не знаю, как вы разговариваете, когда меня нет рядом, то вы просто сумасшедшие. — Она подмигивает. — Приведите себя в порядок через час, я не хочу, чтобы на выпускном у моей дочери были грязные механики, — говорит она и тянется, чтобы поцеловать меня в губы.
Ее фирменный жасминовый аромат — как запах рая в моей мастерской.
Я притягиваю ее к себе и задерживаю ее еще немного.
— Отвратительно, — говорит Мика, наш почти пятнадцатилетний сын, когда заходит в мастерскую. Он уже слишком велик для костюма, который на нем, а ведь мы купили его в прошлом году для его собственного выпускного в средней школе. Оба моих мальчика почти такие же крупные, как я, гораздо крупнее, чем я был в их возрасте, и когда-нибудь они станут командой, с которой придется считаться.
— Согласен, не могли бы вы оба прекратить это дерьмо, — говорит Себ, не поднимая глаз.
— Радуйтесь, мы любим друг друга, — говорит Бринли, потрепав Себа по затылку.
— Мам, теперь мне придется начинать эту линию сначала.
— Думаю, это научит тебя хорошим манерам, не так ли? — спрашивает она, приподняв бровь.
— Давай-ка, выпустим подгибку, — говорит она Мике, разглядывая его брюки. На ней маленький сарафанчик, и я не без труда удерживаюсь от того, чтобы не вышвырнуть отсюда обоих парней и не взять ее прямо на верстаке. Позже, говорю я себе.
Семнадцать лет с этой женщиной, трое детей, два бизнеса, клубная жизнь, и единственное, что не меняется, — это то, как я ее хочу. Жизнь течет вокруг нас. Дети растут, люди живут, люди умирают, люди уезжают, наш бизнес растет.
Моя мастерская по ремонту переехала. После того как Себ начал ходить в детский сад, мы расширились, чтобы мы с Каем могли работать и по-прежнему отводить детей в школу, в то время как Бринли развила свой бизнес «Hummingbird Designs» и сделала его одной из самых востребованных компаний по дизайну интерьеров в Саванне.
Клуб менялся, мы принимали новых членов, видели, как члены клуба уходят из жизни, уходят на пенсию. У нас были и мирные, и тревожные времена, но несмотря на все это, я никогда не переставал желать ее и всегда старался, чтобы Бринли и наша семья были в центре моего внимания. Для меня было величайшим счастьем растить наших детей вместе с ней и сохранить мою клубную семью.
Я наблюдаю за тем, как Себ начинает заново, в нем есть та страсть, которая была у меня в его возрасте. Он такой же крупный, как я, но привлекательный, поэтому девушки уже начинают заглядываться на него. Он горит желанием учиться и стремится пойти по моим стопам, и эта мысль наполняет меня гордостью и в то же время тревожит.
— Да, блядь, — говорит он, заканчивая свою сетку. Дизайн просто потрясающий, надо отдать ему должное. Даже Кай впечатлен его мастерством.
— На этом байке я смогу заполучить каждую гребаную девчонку в школе, — говорит он.
Я усмехаюсь и снимаю маску.
— Трудно будет заполучить любую девушку, если твоя мать убьет тебя за то, что ты не собрался вовремя.
— Мы можем вернуться сюда вечером? Когда вечеринка закончится? — спрашивает он, выглядя одновременно взрослым и таким юным.
— Да, давай. Если мы не поторопимся, они обе набросятся на нас, — говорю я.
Себ вздрагивает.
— Звучит как кошмар. — Он смеется, зная, что его младшая сестра такая же вздорная, как и его мать.
Я смеюсь еще сильнее и похлопываю его по плечу, пока мы идем. В такие моменты я жалею лишь о том, что моя мама никогда не увидит ту жизнь, которой я живу. Хотя, если верить моей все еще верующей жене, она присматривает за нами и привела меня к моей маленькой колибри в тот день, когда ее длинные черные волосы, сияющие на солнце, привлекли мое внимание. В тот день моя жизнь изменилась навсегда.
Бринли
На нашем заднем дворе шумно после обильного ужина с барбекю, в котором принимают участие все члены клуба «Гончие Ада», друзья наших детей и люди, празднующие выпускной нашей четырнадцатилетней дочери Харлоу в средней школе.
Вот уже девятнадцать лет Габриэль является президентом «Гончих Ада», и никогда еще жизнь клуба не была такой процветающей и спокойной. За последние шестнадцать лет он основал еще три клиники в районах Саванны и Атланты, сейчас в общей сложности их девять, и они доставляют в клиники Флориды препараты для восстановления.
Он наладил контакты с нужными людьми для защиты и работает на общее благо. Он также на связи со всеми ветеранами, которым нужна помощь или нужно выговориться после возвращения домой с действительной службы.
Мой муж вне закона? Да. Совершает ли он поступки, которые периодически заставляют меня усомниться в его здравомыслии? Еще раз да. Но он гордый человек, который делает гораздо больше хорошего, чем плохого.
Я стою на окраине леса, где длинные ряды столов уставлены закусками и бумажными тарелками, и наблюдаю, как наша семья и друзья разговаривают и смеются под звуки музыки. Кто-то из детей танцует, а кто-то плавает в бассейне, который Габриэль установил десять лет назад, когда построил пристройку к дому, чтобы вместить всех наших детей.
Они все выросли как дети клуба, но Харлоу — наша особенная малышка, и абсолютно все сдувают с нее пылинки с самого ее рождения, а почему бы и нет?
Я смотрю на нее сейчас, в ее розовом выпускном платье, которое Габриэль счел слишком коротким, она держит на бедре трехлетнего сына Шона и Лейлы Макса, пока разговаривает с Шелли и некоторыми старейшинами клуба. Харлоу искрится радостью с самого рождения — веселая, всегда улыбается, всегда готова помочь. Она лучше, чем мы с Гейбом, это точно. И, как ни странно, у нее отзывчивое сердце. Она сотрудничает с местной Армией спасения и их общественными программами в Саванне, и в свои четырнадцать лет работает волонтером больше, чем большинство ее друзей вместе взятых.
Габриэль считает, что когда-нибудь она изменит мир, и я не могу с ним не согласиться, но есть в ней одна черта, которая меня забавляет. Она унаследовала от своего отца дерзкую позицию «мне на все насрать». С ней никто не шутит. Внешне она милая крошка. Она очень похожа на меня в молодости, с длинными черными волосами, но она в тысячу раз красивее, чем я. Габриэлю не дает покоя тот факт, что скоро на нее начнут заглядываться мальчики.
Я фыркаю от смеха каждый раз, когда думаю об этом. Удачи ей с братьями и Габриэлем за спиной. Ей исполнится тридцать раньше, чем эта бедняжка найдет себе пару.
— Как она может быть такой взрослой? — Мой муж обнимает меня, как всегда, сзади, и целует в шею.
— Время летит незаметно, когда ты веселишься, малыш. — Я поворачиваюсь к нему лицом и поглаживаю замысловатую татуировку колибри, которая занимает значительную площадь под его левым ухом над точкой пульса. Каждый раз, когда я смотрю на нее, это служит напоминанием, что даже если он немногословен, его действия и проявления заботы всегда были и остаются его языком любви. С тех пор как я с Габриэлем, не было ни одного момента, когда бы я не чувствовала, что обо мне заботятся и любят без меры.
Я смотрю на озеро, где солнце опускается за горизонт, пока продолжается наша вечеринка.
— Скоро мы с Себом поедем в мастерскую. Я обещал ему, что мы еще поработаем над его мотоциклом, — говорит он мне.
Я хихикаю.
— Я почти уверена, что Себ целуется с внучкой Робби в его комнате, они в следующем году будут учиться в одном классе. Видимо, они сблизились из-за этого, — говорю я. — Он думает, что я не заметила, как они улизнули вместе.
Габриэль тихо смеется мне в ухо.
— Он не такой ловкий, каким себя считает, — хрипло говорит он.
— Я был таким же, как он, в этом возрасте, думал только о девушках. Он не зайдет слишком далеко, он знает границы. — Он целует меня. — Полагаю, это означает, что мы отложим работу над мотоциклом до завтра.
— Угу, — отвечаю я. — Я даже думать об этом не хочу, это по твоей части, но я не собираюсь становиться сорокалетней бабушкой. Черт, некоторые женщины только начинают заводить детей в моем возрасте.
— Ммм, — стонет Габриэль, вжимаясь в меня и разжигая между нами огонь. — Ты этого хочешь, чтобы в этой утробе появился еще один ребенок? — спрашивает он голосом, который до сих пор сводит меня с ума. Его большая рука по-хозяйски прижимается к моему животу.
Меня не перестает удивлять, как этот мужчина может в свои почти сорок девять лет оставаться в лучшей форме, чем большинство мужчин вдвое моложе его. Габриэль даже выглядит так же, только нити серебра пробиваются кое-где в его темных волосах. На мой взгляд, он не постарел, а стал только мужественнее.
— Странно, что мне приходится повторять это дважды за день, но… отвратительно, — говорит Мика, проходя мимо нас и качая головой.
Мы с Габриэлем хихикаем, когда он направляется к старшему сыну Шона и Лейлы, который младше его всего на год.
— Тост, — обращается Шелли к группе из более чем ста человек, когда солнечные лампы Эдисона, развешанные по всему нашему двору, мерцают в лучах заходящего солнца. — За нашу малышку, Харлоу.
Мы все поворачиваемся лицом к Харлоу, которая улыбается своей прекрасной улыбкой и очень смущается от такого внимания.
— Нана! — хнычет она, но Шелли отмахивается от нее.
— Прекрати, детка, ты получишь тост, хочешь ты этого или нет.
Харлоу опускает Макса и идет к Шелли через двор. Я замечаю Делла и его жену, с которой он живет уже десять лет, и киваю. С ним по-прежнему приятно советоваться, и он наконец-то перестал смотреть на меня так, будто я совершила ошибку, когда выбрала Габриэля.
— За самую милую душу, которую мы знаем, за то, что в следующем году она пойдет в старшую школу. Разбей несколько сердец, повеселись, и, ради бога, если ты собираешься завести мальчика, не приводи его сюда, если хочешь, чтобы он выжил.
По толпе проносится возмущенный ропот голосов Шона, Кая, Робби, Мейсона, Флиппа и Габриэля, сопровождаемый смехом.
Мы встречаемся взглядами с моей малышкой, и она закатывает глаза от мысли, что сверхзаботливые мужчины в ее жизни ведут себя как пещерные люди. Все произносят тосты, и вечеринка продолжается, нас окружают только близкие люди. Может, мы и не идеальны, но, черт возьми, мы все любим друг друга сильнее, чем любая другая семья, которую я когда-либо знала.
Я смеюсь и слегка похлопываю ее отца по мускулистой груди.
Габриэль щиплет меня за талию, пока вокруг продолжается веселье. Я впиваюсь ногтями в его предплечья, а он крепко обнимает меня, притягивая к себе, и я чувствую, как его член уже начинает твердеть.
— Ты в настроении пошалить, маленькая колибри? — спрашивает он, оттаскивая меня подальше от стола и прижимаясь губами к моей шее. — Все заняты…
— Угу… похоже на то. — Я ухмыляюсь, когда Габриэль тянет меня за собой в лес.
— Думаешь, ты до сих пор можешь поймать меня, През? — Я поворачиваюсь к нему лицом, и его губы касаются моих только один раз, прежде чем я слышу его хриплый шепот и готовлюсь взлететь.
— Полагаю, мы скоро это выясним, порочная девчонка… Беги.
КОНЕЦ.