Вульф

Глава 26

Габриэль

Когда я наконец встречаюсь со своими людьми в глубине леса за домиком для обслуживающего персонала, уже около трех часов ночи. Я пришел сюда один, чтобы проветрить свою гребаную голову.

До встречи с ней я был сосредоточен. Я все просчитывал. Сейчас у меня в голове — гребаное ментальное дерьмо из ее лица, ее сжимающейся киски, ее голоса и огня, который я вижу в ее глазах. Чертово желание. Она должна быть мертва, но единственное, о чем я мог думать, когда Кай предложил пойти за ней сегодня вечером, это о том, что никто, кроме меня не тронет ни один волос на ее голове.

Свадебный прием уже закончился, хотя гости все еще веселятся в своих домиках, разбросанных по территории, когда я прохожу мимо. Акс уехал на ночь, так что у нас не хватает одного человека. Кай, Робби, Мейсон и Флипп уже выкопали пару футов. Осталось еще четыре. Копать вручную быстро не получается. Особенно если это глина Джорджии.

Они останавливаются, увидев мое приближение. Я смотрю на то, что осталось от Гатора. Он лежит на брезенте, отрезанные части тела разбросаны вокруг него. Он уже начинает застывать.

— Босс, у тебя есть план, о котором мы не знаем? Не хочешь рассказать нам о себе и этой маленькой фее? — спрашивает Кай.

— Она все еще жива… у тебя есть идеи, о которых ты не сообщаешь остальным? — спрашивает Флипп.

Должно быть, чертов Джейк им рассказал.

— Она видела. Она должна умереть, — добавляет Робби.

— Она почти аристократка. Хорошая девочка, но проблема, — бормочет Флипп, его обветренное лицо морщится.

— Хватит, — рычу я. — Она — соучастница, да, но она — моя соучастница. Понятно?

Все до единого понимающе кивают. Бринли, блядь, под запретом. Только я решаю, умрет она или нет, и когда, а до тех пор они будут относиться к ней с тем же уважением, что и ко мне. Настроение меняется, когда каждый из них без лишних вопросов соглашается с тем, что теперь их работа — защищать ее. Я беру лопату, прислоненную к кузову грузовика.

— У кого-нибудь есть с этим проблемы? — спрашиваю я.

— Нет, босс, — бормочут они.

— Тогда возвращайтесь к работе. Все вы, — говорю я. Я подхожу к неглубокой могиле. Мысленно я пытаюсь оправдать то, что не убил ее, пока работаю в тишине вместе со своими людьми. Я не знаю, что делать с этой непреодолимой потребностью защитить ее, потому что я испытывал это чувство раньше только в отношении одной женщины. И она погибла от рук моего отца и этого самого клуба.

Я должен убить Бринли. Если бы я не был таким эгоистичным ублюдком, я бы так и сделал.

Но я такой, и уже слишком поздно. Я уже зависим.

Спустя три часа Гатор был предан земле, где черви смогут полакомиться его плотью или тем, что от нее осталось. Я возвращаюсь в домик и стягиваю с себя грязные ботинки. Делаю шаг, и что-то острое вонзается мне в ступню. Я беззвучно ругаюсь, вытаскивая осколок, порезав при этом два пальца, а затем оглядываю комнату. Стекло по всему полу.

Я ничего не могу с собой поделать и ухмыляюсь. Все-таки у моей маленькой колибри есть характер. Осколки мерцают в тусклом свете. Я снова надеваю ботинки. Утром Бринли придется все это убрать. Это воспитательный момент. Вспышки гнева имеют последствия.

Я весь в грязи, но мне абсолютно наплевать. Я опускаюсь в кресло напротив крепко спящей Бринли, и вдыхаю аромат ее чистой кожи, но что-то не так. От нее слишком сильно пахнет гостиничным мылом, смешанным с дымом и моим одеколоном. Мне это не нравится, так не пойдет. Я оглядываю комнату в поисках ее сумки и, не задумываясь, иду к ней, нащупывая внутри ее духи. Я достаю их из маленькой косметички в цветочек и снимаю колпачок с флакона. Я вдыхаю сладкий аромат жасмина, а затем наношу немного на большой палец — он смешивается с моей кровью и жжет, но мне кажется, что в меня проникает немного ее света. Вернувшись к кровати, я сажусь на край и осторожно наношу духи на ее точку пульса и ключицу. Я наклоняюсь и вдыхаю, она издает легкий звук, шевелится и начинает просыпаться. Я все еще чувствую запах гостиничного мыла. Не идеально, но уже лучше.

Руки Бринли сложены под ее милым личиком, рот слегка приоткрыт, а волосы цвета оникса разметались по подушке. Некоторое время я просто любуюсь ей, изучая мелкие детали — крошечную ямочку на подбородке, то, как подрагивают ее длинные ресницы, ее пухлые губы, понимая, что они меня просто гипнотизируют.

Я сжимаю кулаки и пытаюсь понять, почему странное чувство, которое я могу описать только как умиротворение, охватывает мое холодное, свинцовое сердце, когда я прикасаюсь к Бринли. Понятия не имею, как долго я просто смотрю, как она спит, поглаживая ее шею, подбородок. Ее глаза распахиваются, и у меня в груди все сжимается, когда ее взгляд встречается с моим.

Она слишком хороша. Она слишком чиста, и все, что я хочу сделать, — это испортить ее.

В тот момент, когда я возьму ее, я изменюсь. Возможно, навсегда. И я знаю это каждой клеточкой своего существа. Но я не умею отказывать себе в том, чего хочу, поэтому время не на ее стороне.