Выпускник

Глава 2

Солнце печет во всю. И сознание растекается. Похоже на сотряс. Темнеет в глазах.

Понимаю, что надо добраться до дома и хорошенько отоспаться.

Мать твою.

Сцепив крепко челюсти, шагаю вперед. Подхожу к подъезду пятиэтажки. Откуда–то знаю, что я у цели.

Откуда?

Запрокинув голову, смотрю наверх на балконы пятого этажа. Где — то там мой?

С чего такая уверенность? Да, кто его знает.

Захожу в подъезд. Стены окрашены зеленой масляной краской до середины, сверху побелены.

Жутко пахнет краской. Запах въедливый, тошнотворный.

Стараясь не дышать, поднимаюсь по лестнице наверх.

Шатает чуток, и я, не бахвалясь стойкостью молодого организма, хватаюсь рукой за перила.

— Шарахаюсь целый день по жаре, вот и разморило. Ко сну тянет, — бубню себе под нос.

Сцепляю челюсти так сильно, что слышу скрежет зубов. Ускоряюсь. Чем скорее поднимусь, тем быстрее найду четвероногого друга, и плюхнусь на него. Пока не рухнул где–то на грязной площадке подъезда.

В этот самый момент невольно сравниваю подъезд в своей пятнадцатиэтажке, и здешний. Всё–таки есть смак в том, чтобы жить в двадцать первом веке — везде лифты. Ну бывают отключения, но всё же, чаще работают, чем отдыхают без запчастей.

На площадке пятого этажа застываю перед дверью, обитой коричневым дерматином. Звоню.

Дверь почти сразу открывает старушка.

— Макар, что с тобой? — восклицает она, увидев меня.

— Я в порядке.

Захожу в прихожую, скидываю обувь, машинально направляюсь в большую комнату.

Здесь вижу одно спальное место. Не спрашиваю, чье оно, не пугаю бабулю, а без раздумий падаю на него.

Просыпаюсь с ощущением, что лучше бы продолжил спать.

Голова гудит, словно в ней играют на барабанах, а глаза не хотят открываться.

Может я в коме? Всё остальное мне померещилось?

Если в коме, то шанс очнуться у меня еще есть. Так бывает. Вот и я завтра очнусь и мир станет прежним. Будет мне рыбалка в воскресенье, в субботу футбол с ребятами с работы. Потом банька. В теплой дружеской компании расскажу, как тут в коме весело. Жизнь кипит и бьет ключом, прям как в молодости.

Шевелю руками, ногами, ощупываю то, на чем лежу. Другом этот диван назвать сложно. Не такой уж он дружелюбный. Мать его! Еще и звуки издает странные.

Лежу на твёрдом диване, обитым старым, потёртым материалом.

Открыв глаза, разглядываю комнату — вижу низкий потолок чужой квартире.

На стенах выцветшие обои с цветочным узором, в углу на тумбе стоит радиоприёмник «Спидола», а рядом с ним раскинулся шкаф с хрустальной посудой и старинными фарфоровыми статуэтками.

Перевожу взгляд.

На столе стоит перекидной календарь. И вижу дату, на которой он открыт — шестнадцатое мая тысяча девятьсот семьдесят шестого года.

Похоже, всё, приехали. Это реально — семьдесят шестой!

И мне досталось новое тело. Как бонус за хорошо проделанную работу? Ребенка–то я спас.

Все вокруг становится более реальным, детали начинают оживать. Чувствую себя частью происходящего. И мое тело реагирует на всё, что вокруг происходит.

Подтягиваюсь, сажусь на диване.

В этот самый момент в комнату заходит красивая женщина.

— Как ты, Макар? — спрашивает незнакомка, садясь рядом, заботливо прикладывает руку к моему лбу.

Удивленно смотрю на молодую женщину.

Почему она волнуется за меня? Я ведь ей чужой человек.

— Кто вы? — интересуюсь я.

— Что значит — кто? — хмурится расстроенно. — Я твоя мама. Макар, не пугай меня. Или ты разыгрываешь?

Разыгрываю?

— Ты что–нибудь помнишь о папе, обо мне, о бабуле? — женщина смотрит на меня настороженно.

Мотаю усиленно головой. Как я могу помнить ту часть жизни, где не жил? Я же не экстрасенс. К тому же тут ни интернета, ни соцсетей, ни искусственного интеллекта, чтобы получить любую информацию о жителе этого мира.

— Дядю помнишь? Вы с ним неделю назад на охоту ездили?

Снова мотаю головой.

В комнату входит старушка, которую я видел накануне. Выглядит знакомо, но ее я тоже не знаю.

Похоже, она моя бабушка, — интуитивно вычисляю я.

— Ты как? — спрашивает старушка.

— Извини, — бормочу. — Немного запутался. Голова, — виновато улыбаясь, стучу себя по черепушке.

— Макар, ты вчера просто перенервничал. Наверное, из–за того, что ударился головой о мостовую. Хорошо хоть под машину не угодил. Водитель грузовика просто оставил его в неположенном месте, а ты видимо, спешил, вот и влетел под него.

— Наверно, — соглашаюсь я, хотя в глубине души понимаю, что не все так просто. Я попал под колеса внедорожника, а очнулся под колесом грузовика в этом мире. Если там меня расплющило, то здесь только одежду зацепило.

Уже осознаю, что нахожусь в прошлом — в 1976 году.

В жизни, которая мне незнакома, но которая теперь моя. Я Макар Сомов и мне сейчас семнадцать лет.

В этом году заканчиваю школу.

Выпускник.

— Давайте завтракать, — говорит мать, поднимаясь и направляясь на кухню.

Встаю с дивана, всё ещё чувствуя лёгкое головокружение, но все четче осознаю реальность, в которой отныне живу.

Захожу на кухню, выхватываю взглядом небольшое пространство. Кухня пять квадратов, тесно, вся мебель стоит впритык. Один только громоздкий старинный буфет чего стоит. Рядом тарахтит пузатый холодильник «Юрюзань». Перед окном — обеденный стол, накрытый клеенкой в синюю клетку.

— Ты чего застыл в дверях? Залезай на свое место, кивает мама на стул в углу, между холодильником и стеной.

Взираю на узкую щель — неужели я в нее влезу? За последние десять лет я чуть раздался в плечах, и не только. Пенный напиток по пятницам, жёнины котлетки на ночь сделали свое темное дело.

— Макар, полезай! — торопит бабуля, и я делаю аккуратный шаг вперед. Надо же, прохожу! Даже не застреваю.

— Или кухню тоже не узнаешь? — строго спрашивает она, раздосадованная моим состоянием. — Твоему отцу дали эту двухкомнатную квартиру — хрущевку. До этого мы жили в бараке, там было просторно, но все удобства во дворе. И общая баня была строго по воскресеньям. А тут хоть и смежный санузел, но мыться можно, сколько угодно. И тебе всегда это нравилось.

— Я тороплюсь, — смотрю на часы с кукушкой, висящие на стене. Стрелка неумолимо приближается к восьми.

— Куда ты торопишься? Сегодня в школу не пойдешь. Я записку напишу. Возможно, ты сотрясение головного мозга получил.

— Отлежаться, — отличная идея, — говорю я. Про себя думаю о том, что неплохо КТ головного мозга сделать, но не могу вспомнить был ли томограф в столичных больницах в семьдесят шестом.

Черт! Вот бы сюда интернет — я бы изучил этот чертов год вдоль и поперек. А так гадай как на кофейной гуще.

Устраиваюсь за столом. Комфортно, однако.

Никто тебя не толкает, не шпыняет со словами «Папа, принеси то, подай это». Мы с женой Маринкой и двумя сыновьями всю жизнь прожили в двушке, которая досталась мне от отца. Сыновья уже женились, один переехал в однушку, за которую мы всей семьей гасим ипотеку, а второй с семьей живет с нами.

О чем это я?

Теперь в нашей с Маринкой квартире места стало больше — меня же больше с ними нет.

Не хочу о грустном. Пацаны у меня башковитые, я их нормальными мужиками воспитал, так что могу положиться на них.

А мне надо ценить тот шанс, что дали.

Возвращаюсь в реальность.

Передо мной в тарелке рисовая каша. На удивление очень вкусная. Беру ломоть свежевыпеченного хлеба, густо намазанного сливочным маслом.

Офигеть. Отвал башки.

Обалденный давно забытый вкус.

В эмалированной кастрюльке с облупившимся краями плавают три жирных безумно аппетитных сардельки, и я жадно поглощаю их взглядом. Понятное дело, что сардельки три и нас трое, но бабушка с мамой делят между собой одну пополам. А мне достаются целых две!

— Никогда не ел ничего вкуснее, — бормочу я.

Быстро справившись с завтраком, поднимаюсь с места.

— Спасибо, пойду полежу.

В комнате падаю на диван. Хорошо–то как.

Внезапно вспоминаю бабушкину квартиру, где в детстве проводил каникулы. Обстановка здесь сильно напоминает её дом. Только здесь нет телевизора, а на тумбочке стоит огромный радиоприемник.

Залипаю на календаре, и у меня в голове звучит набатом именно один вопрос: — Почему меня загнали именно в семьдесят шестой?

Может, потому, что Макару Сомову нужна помощь, и кто–то там в небесной канцелярии решил сделать из меня его заступника?

Всё равно моя песенка была спета, так почему бы и не попробовать?

Как по мне, так лучше драться, чем в пятьдесят лет отправляться черт–те куда на небо. Еще неизвестно, в рай тебя определят или в ад.

Тяжело выдохнув, поднимаюсь, подхожу к окну, отдергиваю шторы. Натыкаюсь на дверь, открываю и выхожу на балкон. Висну на перилах, смотрю вниз.

Во дворе дети играют в классики, женщины в цветастых платьях идут с сетками для продуктов. Барышни такие все красивые, стройные с аппетитными формами. Мда, в прошлом женщины были сплошь и поголовно стройняшками, потому, что двигались много, и еда была настоящей, без всяких–разных заменителей.

Мой взгляд царапнул стоянку. Машины — старые «Копейки», запорожцы, москвичи выстроились в рядок. Кроме сожаления и ностальгии ничего я к ним не почувствовал. Конечно, у меня тоже авто не самое дорогое, но хотя бы не нужно аккумулятор домой на ночь тащить в мороз.

Слышу звонят в дверь. Иду открывать. На пороге — девушка блондинка. Стройная, миловидная.

Улыбается и хлопает густо накрашенными ресницами.

— Макар, я к тебе, — рвется войти в квартиру.

Ух ты. А Сомов–то нарасхват.

Не спешу, стою в проеме двери, упираясь руками в косяк. Куда мне спешить? Насколько я понял, от баб здесь одни неприятности.

Впрочем, с этим всё как обычно, у нас там в двадцать четвертом тоже работает этот девиз «баба на корабле — к беде».

— Ты кто? — спрашиваю я.

— Сом, ты чего? Своих не узнаешь? — недоумевает она.

— А с чего я должен тебя узнавать? Меня машина вчера сбила, ударился головой об асфальт. Частичная потеря памяти. Так что в моих файлах тебя нет.

— В каких еще файлах? — перепугано спрашивает девушка.

— В файлах памяти.

Она недовольно морщит нос.

— Я — Света Горшкова, из соседней квартиры.

Освобождаю дверной проем, пропуская ее в квартиру.

Красотка дерзкая, прямиком идет на мой балкон. Следую за ней по пятам.

— Ну, давай рассказывай, — говорю я, хмуро сдвинув брови на переносице.

Горшкова растеряно хлопает глазами.

Рассчитывала на прежнего Сома. А он теперь совсем другой человек. И по жизни ему нравятся брюнетки. И как минимум, барышни без хвоста проблем, как у этой.

— Ладно, Света, забей. Говори, почему Коваль выкатил претензии в твой адрес? Может стоит рассказать все Лёне?

Улыбка мгновенно сползает с лица Горшковой. Она хмурится и опускается бессильно на табурет, за которым стоит большой эмалированный бак, от которого разит чем–то кислым.

То ли бражка, то ли квашенная капуста. Я еще не проверил.

— Макар, я тебе уже говорила, я не могу ничего сказать Лёне. Он из интеллигентной семьи, сразу бросит меня.

Света шмыгает носом и смахивает слезы с лица.

— Леня — это моя путевка в новую жизнь, — закатывает она глаза к небу. — Сам знаешь, мне не поступить ни в один вуз. Ты мне что предлагаешь — идти на фабрику работать?

Блондинка обиженно поджимает розовые губки, морщит недовольно курносый носик, отворачивается.

— Не бойся, выручу в последний раз, — строго говорю я. — Так что у тебя там с Ковалем приключилось?

Света бледнеет, оглядывается по сторонам, будто кто–то может нас услышать.

— Гришка проходу мне не давал весь год, — тихо говорит она. — Ну, я и согласилась с ним встречаться. Но он такой борзый, что меня хватило только на месяц. Коваль хотел от меня слишком многого. Ну сам понимаешь… — моргает глазами, сигналит мне, чтобы я понял, о чем точно идет речь. — А я не могу дать ему «это», я замуж хочу.

— Понятно, — тяну я. С горечью думаю о том, что неважно, какой год на дворе, где ты живешь — в Союзе или в другой стране, на уме у молодого парня всегда одно — красивая девушка.

Выталкиваю легонько надоедливую Горшкову из квартиры, сам тоже выхожу.

Пора уже осваиваться в городе. Не могу же я прятаться от действительности, какой бы она не была.

Иду по улицам родного города, и ни черта не узнаю. Всё здесь чужое. Всё сродни абсурду.

Скольжу взглядом по плакатам с лозунгами о пятилетках и производственных достижениях.

Твою ж мать!

Могли бы мы сейчас так жить? Вряд ли. Когда не знаешь, что с тобой произойдет завтра, как можно строить план на пять лет?

В голове не укладывается, как кому–то такое в голову пришло? Я закончил школу тридцать три года назад, надо думать, что уже ни черта не помню. Но всё же, в мозгу всплывает, что именно Косыгин разрабатывал плановую экономику, и внедрял ее.

К лешему эти воспоминания. Продолжаю свой ход вперед.

Свежеокрашенные стены домов удивляют. Помню, еще моя бабушка рассказывала, что всегда к первому мая дома, выходящие фасадами на проспекты, тщательно красили. Хватало ровно на год.

Смотрю на продавщиц в киосках с мороженым, на женщин постарше, продающих газеты, хочется им улыбнуться, милые женщины, на мужчин, спешащих на остановку с газетой «Правда» под мышкой.

Воздух наполняет запах свежего хлеба из булочной на углу.

— Сомов! — за спиной раздается хриплый мужской голос.

Разворачиваюсь — передо мной стоит молодой мужчина.

Я знаю этого человека из своего прошлого. Но как оно может пересечься с настоящим Макара Сомова?

Это Артур, известный каратист, чемпион.

— В чем дело? — спрашиваю, не тушуясь.

Артур морщит лоб.

— Ты хотел ходить на тренировки. Я решил дать тебе шанс. Знаешь, где мы занимаемся?

Догадываюсь, что в каком — то подвале. Карате в семидесятые годы в СССР было запрещено. Под запретом была философия карате, впрочем, как и всякая другая философия. Соответственно, официально секции карате открыть было невозможно. Занимались подпольно и под соусом дзюдо, бокс.

— Спасибо. Диктуй адрес, обязательно приду.

Я помню навыки из прошлой жизни, в чём уже успел убедиться. Служил в десантуре. А десантников бывших не бывает. Но обогатить боевой арсенал новыми приемами весьма недурное предложение, главное, своевременное.

Долго хожу по городу, адаптируюсь. Акклиматизация проходит успешно. Неожиданно натыкаюсь на ограду танцплощадки в городском парке. На всю округу гремит модный шлягер семидесятых годов. Песню ансамбля «Пламя» сменяет песня «Синей птицы».

На танцплощадке тусуется местная молодежь, и я разглядываю ее представителей с интересом.

Парни в брюках клёш, в джинсах и рубашках немыслимых расцветок. Девушки в платьях броских расцветок, в блузках и мини юбках.

Смотреть на девушек приятно — стройные ноги от ушей, тонкая талия, выпуклости, где надо.

Покупаю билет в кассе за тридцать пять копеек, прохожу внутрь.

— Белый танец. Дамы приглашают кавалеров! — объявляет диджей в микрофон. Или как там их раньше называли? Диск–жокеями, вроде.

На танцполе появляются первые пары.

Удивленно смотрю, как партнеры танцуют на расстоянии, положив руки на плечи друг другу, переминаются с ноги на ногу.

Вот бы современная молодежь разочаровалась в подобной дискотеке. Что за танцы без обжиманий?

Хотя, мы с Мариной тоже познакомились в клубе при заводе. Всё что я позволил себе в первый раз — положить руки ей на талию.

Мой взгляд привлекает более наглая парочка — в которой парень крепко прижимает к себе девушку. Возможно, они уже женаты? — мелькает в голове.

Неожиданно понимаю по току, проходящему в моем теле, что я тоже не прочь прижаться к красивой молодой барышне.

Твою ж мать! Маринка, прости, это походу, гормоны бушуют в молодом теле Сома. Эти маленькие гаденыши заставляют меня рыскать глазами в глубоких декольте девчонок, шнырять жадно глазами по загорелым оголенным ножкам.

Нервно сглатываю.

Организм требует утолить голод.

Скольжу взглядом по толпе нарядных барышень.

— Разрешите пригласить, — слышу одновременно два женских голоса.

Наклоняю голову и разглядываю девушек как под микроскопом, сравниваю, у которой грудь больше, и губы пышнее.

Твою дивизию. Когда это я стал таким ненасытным и придирчивым к женской красоте?

У жены я ничего давно не требовал.

Маринке пятьдесят, она давно располнела, морщинки испещрили ее красивое в молодости лицо. Но она никогда не жаловалась, не требовала денег на пластические операции, знала, что нам надо еще сыновей от себя отселить. Экономила мои деньги.

Я ведь десять лет назад уволился с завода, там мало платили, не повышали в должности. Последние десять лет отработал менеджером по продажам. Шатко–валко, а денег хватало на оплату услуг, еду, хотелок внучки. А всё остальное уходило в счет уплаты гребаной ипотеки. Будь она не ладна!

Сейчас же передо мной стоят две бесподобные нимфы, и я ничего к ним не ощущаю, кроме желания познакомиться.

Первая жгучая брюнетка с распущенными по пояс волосами, вторая блондинка с кудрявой головой.

— Девушки, с обеими потанцую, — многозначительно улыбаюсь. — По очереди…

— Я первая, — сверкая глазами, говорит светленькая, потряхивая кудряшками.

— Нет, он меня выбрал, — не сдается брюнетка.

Девушки настроены воинственно, как амазонки.

— Ты, Галка, всегда дорогу мне переходишь! — визжит брюнетка.

Да они, оказывается, уже знакомы.

— Это ты, Валька, увидела, что я к нему выдвинулась. И тут же мне наперерез рванула. Ты как черная кошка.

— Ничего я не видела. Очень ты мне нужна!

Я удивляюсь все больше, глядя на то, как соперницы вцепляются друг другу в волосы. И начинают таскать одна другую.

— Только не здесь, — командным голосом говорю я.

На мгновение они теряются и переводят взгляд на свой «трофей» — на меня.

Мне хватает этого времени, чтобы разнять их.

— Если хотите продолжить, то пожалуйста туда, — киваю за ограду.

Сурово смотрю на девчат.

— Выйдем? — предлагает одна другой.

— Да.

Пока девчонки погрязли в своих разборках, не теряя времени, уверенно иду в сторону других девчат. Выбираю симпатичную девчонку, которая сама не отрывает от меня глаз.

— Разрешите пригласить, — делаю кивок и подаю руку.

— Да, Макар, — девушка вкладывает свою.

— Мы знакомы?

— Сомов, ты затеял какую–то игру? — смеется девушка.

Твою ж за ногу! Только не Вера! — восклицает все внутри меня.

Но мне не везет, и это оказывается именно Вера.

— Вера?

— Наконец–то! — облегченно вздыхает.

Облом. Не ту я выбрал девушку.

Вера Никитина, совсем не подходит для того времяпровождения, ради которого я сюда притащился.

Но гормонам без разницы, они бушуют внутри меня. Притягиваю партнершу все ближе к себе, она упирается упругой двоечкой в мою грудь.

Не выдерживаю пытки, наклоняюсь, целую Веру в щеку. На мгновенье она замирает, и я неправильно понимаю ее ступор, целую в шею.

— Сомов, ты что себе позволяешь? — упирается ладонями мне в грудь. Лицо ее залито краской.

— Прости, случайно вышло. Музыка такая ностальгическая, расслабился.

— Случайно. Ностальгическая? Это новый шлягер Аллы. Ты что несешь? — глаза Верочки гневно сверкают.

— Сом, не ожидала от тебя такого. А еще комсомолец! — как пощечину припечатывает Никитина.

— Ты меня еще на комсомольском собрании пропесочь, — злюсь я.

Вера вспыхивает и резко отходит от меня.

Психанула из–за невинного поцелуя, и даже не в губы. Детский сад, честное слово.

Пойду домой. Здесь мне сегодня явно не светит. У женщин поголовно у всех те самые нервные дни.

Радует тот факт, что удалось убедиться — девчонкам нравлюсь.

А то после Светки Горшковой, так называемой подруги детства, которая в парни выбрала себе другого, чуть комплексы не развились, — усмехнувшись, направляюсь к выходу.

Фонари одиноко и тускло освещают дорогу. Но я сокращаю путь, проходя через дворы. Тут и вовсе нет фонарей, но так короче. Не до утра же топать до дома.

Город гудит где–то на фоне, как старый, недовольный сосед за стеной. Приближаюсь к своему дому.

Остается пройти через арку, но у меня на душе кошки скребут и воздух вокруг наэлектризован. Что–то не так… делаю шаг на серые плиты тротуара, и мой взгляд тут же цепляется за троих.

Они стоят в тени у самой стены. Фотографирую их взглядом. Первый — высокий и худой. У него такая странная голова — напоминает череп, обтянутый кожей. Второй — пониже ростом, но мощный, с широкими плечами и руками, которые выглядят так, будто могут с лёгкостью согнуть металл. Третий — стоит позади, в тени. Его фигура сливается с ночной темнотой, оставляя лишь две светящиеся точки глаз, как у хищника в ночи.

— Куда путь держишь, герой? — голос первого звучит с сарказмом. — Не надо так спешить. Мы давно здесь тебя ждём.

Делаю шаг назад, медленно разворачиваясь так, чтобы видеть всех троих.

Бандит резко бросается вперёд, вытягивая руку для удара. Я чувствую, как его кулак летит мне в лицо, но инстинкт ведёт меня, и я уклоняюсь. Удар рассекает воздух рядом.

Тут же всаживаю локоть парню в лицо. Встречный удар приходится точно в скулу — я чувствую, как хрустнуло под кожей, похоже, зубы. Мужик пошатывается, хватается за лицо.

Второй здоровяк двигается в следующую секунду, не давая мне времени на передышку. Он размахивается, и его кулак нацеливается мне в грудь. Я успеваю подставить обе руки, блокируя удар. Почти моментально проворачиваюсь, проскальзывая под его второй рукой, и наношу резкий удар кулаком в бок — прямо под рёбра.

— Гнида! — шипит он.

Вздрагивает, отступая, но тут же пытается нанести встречный удар. Я опять уворачиваюсь и добавляю удар коленом ему в живот. Он сгибается пополам, хватая ртом воздух, и я резко всаживаю локоть ему в затылок. Он валится на колени, скуля от боли.

Третий спокойно стоит в стороне, наблюдает со стороны. Но я чувствую его хищный взгляд. Он ждёт, пока я устану, ослаблю внимание, потеряю хватку.

Первый приходит в себя и снова кидается на меня. Его удары становятся быстрее, резче, но я уже привык к его манере. Уворачиваюсь, держу дистанцию, не подпускаю его слишком близко. Он пробует нанести мне удар в живот, но я ловлю его руку, заворачиваю её за спину и резко ударяю его в лопатки.

Он кричит, но я выкручиваю его руку сильнее. В этот момент углом зрения замечаю движение третьего. Он бросается на меня, и я успеваю заметить его руку, готовую нанести удар.

Секунда — и меня хватают за плечо, отбрасывают в сторону. Первый падает, вырываясь из моего захвата, но удар третьего настигает меня. Я чувствую боль в ребрах, отскакиваю назад, спотыкаясь, но удерживаю равновесие. Теперь мне приходится уворачиваться от двух нападающих.

Не знаю, кто они такие, но явно непростые уличные хулиганы. Этот третий — настоящий боец, двигается почти бесшумно, бьет точно и сильно. Надо что–то придумать.

— Ну что, герой, уже не такой смелый? — Первый — бандит, восстановив дыхание, начинает подниматься.

Неожиданно слышу резкий свист.

Прямо за спиной появляется фигура — широкоплечий мужик, амбал с оскалом на лице. Сильный, опытный, и, судя по всему, тоже появился здесь не случайно, а про мою душу.

Этот факт заставляет меня напрячься.

Какого ляда им всем надо от меня, то есть от Макара?

— В сторону, — коротко бросает незнакомец, толкая меня плечом.

Бандиты нервно переглядываются, словно псы, учуявшие вожака.

— Уйди в сторону, — командует, не глядя, как будто это не просьба, а приказ.

Не подчиняюсь. Кто он такой, чтобы мне приказывать?

Чувствую себя, словно разъяренный бык на арене, схватка которого еще не завершена.

А дух внутри меня сопротивляется подчинению.

Бандиты нервно переглядываются.

Амбал, на удивление, двигается как пантера. Сначала он направляется к первому бандиту, который пытается размахнуться, но он резко перехватывает его движение, выкручивая руку и резко бьёт локтем в горло. Тот падает на землю, судорожно хватая воздух.

Второй здоровяк пытается напасть со спины, но качок поворачивается и наносит удар ногой прямо в живот, от чего тот отлетает к стене и сползает на землю.

Третий, наконец, выходит из тени.

Он пытается что–то вытащить из кармана, тут я мгновенно сокращаю расстояние между нами, бью его в лицо, выбивая нож, который тот успел достать.

Бандит падает на землю, и через мгновение я нависаю над ним, держа его за горло.

— Паскуда, не двигайся, если хочешь жить.

Он медленно кивает, и я отпускает его.

Бандюганы решают не испытывать судьбу и бегут прочь, словно крысы с тонущего корабля.

Мы остаемся вдвоем — я и амбал, он разворачивается ко мне.

— Мы ещё с тобой не закончили. Не уходи, — бросает через плечо.

— Что тебе нужно? — спрашиваю, исподлобья наблюдая за ним.

В голове всё ещё звучит эхо недавней драки, а в крови гудит адреналин.

— Что–то я не припомню, чтобы просил о помощи, — цежу сквозь зубы, стряхивая пыль с одежды.

— Серьезные люди прислали меня, — произносит он, подходя ближе. — Хотят, чтобы ты на них работал. Так что, тебе парень повезло, что кому–то нужны твои мозги, и то, что досталось тебе от отца…

Он ухмыляется, вытирая кровь с руки.

— Нет, я отказываюсь, — прямо отвечаю, не отводя взгляда.

— Ты можешь отказаться, Сомов, но у тебя нет другого выбора, — холодно произносит он. Взгляд его тяжелеет, это не просто предложение — это ультиматум. — Думаю, ты уже понял, что это не шутки, — жестко говорит он.

— Я тоже не шучу, — резко отвечаю. — Передай своему начальству, что видал я их.

Он усмехается, его лицо на миг смягчается, но глаза остаются холодными.

— Хочешь сам убедиться, что выбора нет? — смотрит на меня свирепым взглядом. — Знаешь, кем был твой отец?

«Не твое дело», — крутится на языке.

Но говорю то, что неожиданно приходит в голову.

— Хотели запугать меня, чтобы сговорчивее был? — усмехаюсь, кивая в сторону ретировавшихся бандитов.

Молча разглядывает меня в упор.

Накал напряжения растет, кажется чиркни спичкой, рванет.

— Уж точно не полковник КГБ, — усмехаюсь я.

Просчитываю все «за» и «против» сделанного вывода, если бы отец Сомова был опером из комитета, они бы не жили так, как живут.

— У меня свои планы на жизнь, — говорю жестко и разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Ну–ну, смотри, как бы тебе не обломали твои планы, — зло цедит вслед.

Оборачиваюсь, бросаю через плечо.

— Ты что ли — такой борзый?

Незнакомец смотрит на меня с прищуром, усмехается.

— Давай вперед, выпускник. Мы еще с тобой встретимся. Куда ты намыливаешься поступить? Журналистом мечтаешь стать? Посмотрим. Шел бы по стопам отца, а мы тебе поможем.

Похоже, у кого–то есть планы, изрядно подпортить мне эту жизнь. Кто–то решил всё за меня?

Почему им понадобился именно я?

Так много вопросов, но ответов нет.