Выпускник

Глава 23

— Вы кто? — спрашиваю, но с места не схожу. Понимаю, что слишком скользко, а подошва у меня явно без шипов.

— Я — твоя смерть, — цедит силуэт. И в этот момент тяжелая дверь открывается и оттуда выходит Маша Сергеева собственной персоной.

— Машка? Ты куда на ночь глядя?

— Тебя встречать.

— Чай не женаты, зачем тебе меня встречать.

На Маше осенняя куртка, на голове платок. На ногах туфли.

— Замерзнешь, дурында, — говорю без эмоций.

Но на лице девчонки появляется улыбка. Ей явно импонирует, что я беспокоюсь на ее счет.

— Я хотела с тобой поговорить.

— Давай не сейчас…

— Сейчас! — настаивает, губы надувает.

Оборачиваюсь, смотрю на того, кто мне пять минут назад угрожал, но его уже след простыл.

Испугался свидетеля? Его проблемы.

— Идем, — беру девушку под руку, завожу в здание.

— Я не хочу, чтобы нас видели, — шепчет она, вглядываясь в длинный коридор.

— Предлагаешь затаиться в уголке? — усмехаюсь я, и в моих мыслях явно нет ничего доброго или злого, я без умысла спрашиваю. А девчонка реально тащит меня в угол. — Лучше так, лишь бы не видели.

— Послушай, Маша, да не наша, у меня нет к тебе симпатий как к женщине, понимаешь? Мы товарищи, вместе учимся. Я к тебе тепло отношусь потому, что мы с тобой советские люди, должны заботиться друг о друге. Ведь не чужие, у нас мораль одна, цель общая — коммунизм строить мы с тобой должны.

— Ты здоров? — Маша накрывает мой лоб теплой ладонью. Я бы ее оттолкнул и ладонь сбросил, но здесь темно, в том самом углу, куда она меня затолкала, поэтому я не брыкаюсь.

— Здоров. А ты чего?

— Я хотела сказать, что комсорг ходит по всему общежитию, ищет того, кто вместе с ней против тебя пойдет. Но девчата просили меня передать тебе, чтобы ты не волновался, мы с тобой. Никто из девочек против тебя не выступит.

— Вот оно что, — выдыхаю с облегчением. — Я и не волновался. Знаю, что ребята за меня горой встанут.

— Мы комиссарше так и сказали, если посмеет, бойкот ей объявим. Сама будет свои стенгазеты рисовать, петь, хороводы водить, на митинги ходить.

— Спасибо тебе Маш, и за варенье, и за добрые слова.

— Это тебе, Макар спасибо. Если бы не ты и Сашка, я бы в беду попала. А так я всё поняла, осознала. Теперь, когда мне скучно, не ищу приключений, а учусь.

— Чему учишься?

— Вязать. Крючком. Спицами.

Мой немного сбитый с толку взгляд заставляет Сергееву уточнить информацию:

— Я по Журналу Мод вяжу, там обучают, как связать вещь. Хочешь я тебе шарф свяжу или рукавицы?

Чтобы поскорее отвязаться от Машки, киваю.

— Расходимся по одному, — командую я.

— Слушай, а чего эта Веселова прицепилась к тебе? Вы поцапались с ней?

— Нет. Она вдруг решила, что мою душу нужно очистить от капиталистических замашек, и привести ее за руку к светлому коммунистическому будущему.

— Ты с ней в партию идешь?

— Нет. Я никуда не иду, поняла? Заруби это себе на носу. Я сам решаю, куда мне идти в этой жизни.

Твою мать! Что же это такое.

Я в новой жизни, а женщины здесь пытаются сказать мне, куда идти? Не бывать такому.

В той жизни жена меня со списком в магазин пыталась отправлять. Я не хотел ругаться по пустякам, молчал. Мужику полтинник, а она ему список на мобильный шлет. Даже не открывал его. Делал покупки на свое усмотрение. Жена лишь вздыхала, глядя на них.

Никто из женщин мне не указ.

Так что, бабоньки, летите на свой шабаш одни. А мы — мужики сами пойдем своей дорогой туда, куда шли — в светлое будущее.

Расставшись с Машей возвращаюсь к себе.

— Здорово, пацаны.

— Здорово, Макар.

Почистив зубы, забираюсь в кровать и моментально засыпаю. Меня больше не волнует ни надвигающаяся сессия, ни угрозы Лидии разоблачить, ни подкаты Марии, ни угрозы неизвестных мистеров. Я даже на время забываю о расследовании и пропавшей Марине.

Наутро всё, как обычно.

Просыпаюсь, умываюсь холодной водой из крана, чтобы сразу в себя прийти.

На столе в комнате меня уже поджидает вчерашняя гречневая каша и кусок чёрного хлеба.

По дороге как обычно встречаем девчонок, перекидываемся парой слов и шуток.

Шумная компания в коротких юбчонках удаляется от нас быстро, а я отмечаю про себя, что Лидии с ними нет. Маша Сергеева даже не посмотрела в мою сторону, это уже радует.

— Давайте быстрее, а то на пару опоздаем, — торопит нас Колян.

— Когда это ты об учебе стал заботиться? — цокает на него Миша.

— Сейчас пара у Медузы, она женщина железная, не пустит в аудиторию, если опоздаешь.

— Понятно, струсил перед ней, — хохмлю я.

— Да ну тебя, я на полном серьезе.

Успеваем до звонка занять места.

После последней пары возвращаемся в общежитие, по дороге меня отлавливает тетя Рая.

— Сомов, тебя тут с собаками разыскивали.

— Кто? — напрягаюсь я.

— Звонили от главреда «Правды» Мартынова.

— Серьезно?

— Нет, шутки шучу, — тетя Рая упирается руками в бока, зыркает на меня гневно.

— Этот человек Мартынова что–то просил передать мне?

— Еще как, только не просил, а требовал, чтобы ты немедленно бросал учебу и ехал в редакцию, — лицо женщины краснеет.

И я немного переживаю за нее, как бы ей плохо не стало. Поговорила с посланцем от важного человека, решила, что она теперь винт в большой машине. Будто это её главред вызвал к себе на ковёр. Тётя Рая уж точно не в редакции работает, так что чего ей переживать?

Ясное дело — ответственность чувствует человек на своем посту.

Эх, если бы все у нас на своих местах ощущали себя так, мы бы в светлое коммунистическое утро уже завтра пришли!

Быстрым шагом устремляюсь в комнату, на ходу нахлобучиваю на голову шапку, натягиваю куртку, хватаю в руки старый кожаный портфель, подаренный мне дядей Витей.

Выхожу на улицу — дождь, мелкий такой, со снегом, мерзкий, тот, который быстро превращает дороги в месиво.

Когда уже эта зима, наконец, придет.

Вопрос риторический. С природой не поспоришь.

До редакции добираюсь, как обычно, на метро. Захожу в здание и у дверей встречаю Валентину. В строгом трикотажном платье, с пуговичками под горло, в светлых сапогах, она тревожно смотрит на меня серыми пронзительными, спрашивает тихо, почти шёпотом, как будто мы в заговоре:

— Во что ты влип, Макар? Почему тебя вызывают?

Пожимаю плечами, честно отвечаю:

— Не знаю.

Но внутри–то всё переворачивается.

Неужели из–за той самой открытки–приглашения на экскурсию? Может, пожаловался кто? Хотя… Да не могли же! Ну чего такого, никакой крамолы.

Поднимаю голову, повыше задираю подбородок, спину выпрямляю, уверенным шагом иду в светлое будущее — то есть в кабинет к Мартынову захожу.

Секундное ощущение, что вошёл в логово зверя. Главред сидит, набычившись. На меня не смотрит, но как зверь чует, что кто-то вступил на его территорию.

Спустя мгновение он уже на ногах, подходит уверенным шагом к окну, снова возвращается на место.

Злой как черт, даже не скрывает своего рабочего настроя.

Молчу, не двигаюсь, жду, пока наконец заговорит.

— Ты, — Мартынов наконец бросает на меня взгляд, — материал по фабрике хорошо знаешь?

— Да. Я его готовил. Сегодня фотографии привёз. Отличные, вышли снимки. Хотите посмотреть?

Киваю на портфель, где лежат фотографии. Работа приличная, мы с Лёней постарались.

Мартынов машет рукой в сторону двери.

— Редактору покажи.

— Не понял? — переспрашиваю.

— Ника заболела, — говорит так, будто это всё — моя вина. — В больницу попала с аппендицитом. Сегодня ночью. А у меня аврал, работать некому.

Мартынов замолкает, глядит на меня с недовольством:

— Так что речь тебе толкать, товарищ Сомов, вот и посмотрим, на что ты годен! Твоя судьба сегодня решается, ты уж постарайся.

Вот это поворот! Я же думал, что приеду, материалы для статьи сдам, и всё, а тут — речь толкать.

Мечта — выступить с трибуны — осуществилась благодаря Нике? Поверить не могу.

Многие сотрудники «Правды» за всю жизнь удостаиваются чести написать всего несколько статей. В результате свой талант тратят на написание книг в стол. Кому повезет — кто членским билетом вышел, того печатают.

Сто процентов, что кто-то за меня похлопотал, но я этого точно не узнаю от Мартынова.

Я с виду спокоен, как удав. Главное — не показывать, что внутри всё колотится, как в паровозе на полном ходу.

— Так может, — говорю я с лёгким намёком, — статью про школу Валентина Синичкина напишет?

Вспоминаю, как Валя смотрела на меня — с таким молящим, беззащитным взглядом. Понимаю, что сейчас или подставлю ее, или выиграю для нее бонус. Иду ва–банк.

Мартынов вскидывается, сверкает глазами:

— Кто она такая, эта Валентина? Кот в мешке. Я ее не знаю. Ника знает, но ее же нет, чтобы она поручилась за девчонку.

А проверять за вами двоими ваши писульки я не буду. Редактора-то нет. А я главред или кто?

— Умная она. Я могу поручиться.

— Влюбился, что ли? — ухмыляется руководитель, сверкая глазами.

— Нет.

— А глаза–то хитрые.

— Мне ещё рано влюбляться, — говорю спокойно. — Я же не штатный корреспондент, зарплата мизерная.

— Жук, ты! Иди уже, пиши статью. И Вале своей скажи, только после нее проверь, раз ты ее поручитель. Тебе отвечать. А я потом посмотрю, что вы там накуролесите. Нет, постой-ка, Мишину обе статьи отдайте, он подправит, как надо.

Понятно. Сцепляю зубы, чтобы не скрежетали. Мишин — коммунист до мозга костей, он наши статьи вымарает так, что мы их не узнаем. Статьи Королевой он не смел трогать.

Выдыхаю. Заставляю себя порадоваться и этому маленькому подарку судьбы.

Выхожу из кабинета, Валя по–прежнему ждёт. Вцепилась в стену руками, будто ей от этого станет легче.

Взгляд такой, будто хочет защитить меня от всего мира.

— Ну? — спрашивает взволнованно.

— Ника в больнице. Нам с тобой разрешили написать статьи, — говорю я, стараясь не выдать своего взбудораженного состояния.

— Ура! — Валя подпрыгивает от радости.

— Только выйдут они всё равно под именем Ники, и Мишин отредактирует их, — расстраиваю ее.

— Корректуру Мишин сделает?

— Нет, редактуру.

Девушка машет рукой:

— Пускай. Главное, самим можно написать!

Валя радуется как ребенок, и так громко, что из кабинета Мартынова доносится громкий голос:

— Совсем обнаглела молодёжь! Вы чего тут устроили? Марш работать!

До вечера сидим с Валентиной в редакции, корпим над статьями, стучим по клавишам печатной машинки. Вбиваем слова так, будто от этого зависит судьба мира, а не советской «Правды». Пальцы уже болят, но отступать не собираемся.

Вечером, когда за окном уже совсем темно, заканчиваем работу. С чувством выполненного долга кладем статьи на стол Мишину.

Идем до метро вместе, она поглядывает на меня, что–то явно хочет сказать. Я чувствую этот её взгляд, пресекаю любые поползновения в свою сторону жестким ответным взглядом.

— Холодно, — говорю, прощаясь коротко. Валя кивает, но не уходит. Ждёт чего–то ещё. Но ничего не будет.

Не хочу, чтобы она подумала, что я о ней хлопотал по какой–то причине. Это вышло просто так. Мы, советские люди, заботимся друг о друге. И точка. А Валя — она не только товарищ, но ещё и женщина. А это уже совсем другая история — опасная, которая нам не нужна. Во всяком случае, не сейчас.

Валентина принимает ситуацию спокойно, улыбается на прощание.

Еду на метро, потом на автобусе к дому Ники, думаю о майоре Волкове. Нужно срочно встретиться с ним, но где и как — без понятия. Остается надеяться только на чудо. Но кто знает, что будет дальше?

Приезжаю к дому Ники, уже совсем темно, ночь накрыла город будто чёрным одеялом.

Свет в её окнах, ясное дело, не горит. В чем я и не сомневался, Мартынова бы она не обманула про больницу, информация подтвержденная.

Как так совпало, не понятно. Может, не аппендицит, а отравилась чем? Об этом я узнаю позже. Для этого нужно в больницу наведаться, по телефону не скажут.

Стою у чужого подъезда, руки в карманах мерзнут, я же перчатки потерял. Брожу туда–сюда, вырисовывая круги на мерзлой земле, как будто что–то решаю.

Вариант, по моему мнению, один вырисовывается — не можешь решить уравнение с несколькими неизвестными, не знаешь формулу — экспериментируй.

Что мы имеем?

Волков должен был отправить оперативника проследить за Игнатовым, но майор мне не подчиняется, поэтому забыл доложить, чем дело закончилось. Возможно, он передал информацию через Королеву, но она выбыла из игры.

Я сам не пошел по тропам Гриши, чтобы не вспугнуть его. Ну залег бы он на дно, что дальше?

Сейчас приходит в голову умная мысль — я же мог Вальку отправить, она ради дела на любую амбразуру бросится.

Нет. Не пойдет так. Разбрасываться ценными кадрами не буду. Валентина еще пригодится в бою.

Где же взять контакты Волкова? — постукиваю коченевшими пальцами внутри кармана.

Чёрт бы побрал всех этих законников с их секретностью. Чувствую себя мальчишкой, который влез в темный чулан, а где дверь на выход не знает.

Может съездить в родной город, пообщаться с дядей Витей, уж он-то точно знает, где искать майора. Тоже не вариант. Это целый день займет.

Время позднее, усталость накатывает, да и общежитие скоро на ночь закроют.

Что делать? — тру висок рукой.

Думай, Сом, думай!

Один вариант остаётся — топать на переговорный пункт. Переговорные станции сейчас, конечно, работают по графику, но центральный–то должен быть открыт. Вот туда и двигаю.

На автобус успеваю в последний момент — ноги сами бегут, а голова будто отключилась. Все в транспорте угрюмые, уставшие. Пристраиваюсь в хвосте автобуса, прислоняюсь спиной. Погружаюсь в свои мысли, и мир вокруг перестает существовать.

Добираюсь до переговорного пункта, заказываю звонок. Сидят там дежурные тёти с серьёзными лицами — как будто я их отвлёк от чего–то важного, нехотя обслуживают.

Соединяют с дядей Витей быстро. Захожу в маленькую будку, где и совершается этот театральный акт. Трубку снимаю и с места в карьер:

— Дядя Витя! Где твоего майора искать? На Лубянке или в Управлении каком? Я с ног сбился.

— Чего орёшь? — голос его, как всегда, спокойный, даже ленивый. — В Управлении он работает. Сам ему позвоню утром по внутренней связи, а ты езжай в общежитие. Он тебя найдёт, если информация будет. Ты что же решил, что он перед тобой отчитываться должен?

— Так и я информатором не нанимался!

— Сам виноват.В журналистах всегда будешь последним после людей в погонах.

— Эй, — женский крикливый голос. — Вы кто такие? Трубку положите немедленно.

Кого-то ошибочно подключили к нашей линии. Злые тетки.

— Ясно. — Кладу трубку с чувством, что ничего ясного–то нет. В голове всё перемешалось — и майор этот таинственный, и Ника, и Валя со своими манящими глазами.

Встретиться с Волковым не получилось, лучше бы к Вальке поехал, — злюсь на себя.

Возвращаюсь в общежитие, голова тяжелая, но даю себе слово — жду ещё день, не больше, начинаю действовать самостоятельно. Если Волков меня не найдёт, сам пойду на поиски этого Игнатова. Сам возьму его с поличным.

Вот тогда посмотрим, кто кого!

Чем больше дней нет Марины, тем вероятнее, что Иван сиротой останется. А мне жиль мальчонку. Хороший он, перспективный.

На следующий день всё повторяется по заведенному сценарию — утро, подъём, холодный душ, учёба, тётя Рая со своими вечными советами про учёбу и жизнь.

По пути на пару мысли крутятся вокруг Волкова, Игнатова, этой чертовой игры, в которую я сам себя втянул. Ну и дела… Отдаю себе отчет в том, что всё это мало похоже на журналистское расследование. Если бы я сам мог близко подойти к этим людям, опросить их.

Но кто–то мне явно помешал. С самого начала обо мне распустили нехорошие слухи, что я стучу на фарцовщиков ментам.

Кому это было нужно?

Кто–то пытался убрать меня с дороги?

Может, они наоборот думали, что я занимаюсь журналистским расследованием, и не работаю с ментами?

Всё запуталось так, что этот узел мне пока не разрубить.

К университету подхожу, даже не заметив, как долго шел, в голове одни вопросы и невнятные ответы на них.

Почему Волков молчит? Может, труп Марины нашли? Тогда и расследование закончилось.

Или на него тоже давят сверху, а я тут пытаюсь что–то разрулить на своём уровне? Не знать, что творится — всё это как–то не по мне.

И почему Ника слегла в больницу именно сейчас, может ее любовник Волков заставил ее срочно выйти из этого дела и закосить под пациентку?

Кажется, сейчас голова взорвется.

В чем-то дядя прав, если бы я работал в милиции, у меня было бы больше возможностей для расследования. Сейчас их явно не хватает.

И тут меня окликает дежурная на входе, перекрывает дорогу.

— Ты Сомов Макар?

Гляжу на неё, хмурюсь:

— Я.

Она кивает, серьёзная, как на совещании в ЦК.

— Тебя спрашивают у входа.

— Кто?

— Дед Пыхто, — фыркает она. — Откуда мне знать? Мужчина.

Мужчина? У меня внутри будто щёлкает что–то. Волков⁈ Или его сотрудник.

В груди поднимается какая–то непонятная смесь облегчения и волнения.

Я киваю дежурной и направляюсь к выходу.

В голове уже крутятся возможные сценарии того, что он мне скажет, как будет говорить, что от меня захочет? Или просто скажет, спасибо, ты нам больше не нужен.

Выбираюсь на улицу, оглядываюсь.

И тут замечаю его — у входа стоит мужчина, не сказать, что слишком приметный. Среднего роста, серое пальто, шляпа на голове. Подходит ближе. Лицо волевое, но глаза холодные. Взгляд пристальный. Стальной.

Понятно. Еще один — человек из системы.

— Это вы меня караулили возле МГУ вчера. Потом исчезли.

— Ты Сомов? — спрашивает негромко, но уверенно.

Киваю.

— Рытвин, — представляется он, протягивая руку для рукопожатия.

Никаких лишних слов. Беру его руку, пожимаю.

— Следственный отдел КГБ.

Твою за ногу! — чертыхаюсь мысленно.

— Виктор сказал, ты умный парень. Мне именно такой нужен.

Снова дядя Витя, опять меня куда–то втравливает.

Я не задаю лишних вопросов, всё и так понятно. Он кивает.

— Пройдёмся, — предлагает Рытвин, кивая в сторону улицы.

Мы идём по тротуару, и я ощущаю, как напряжение нарастает. Он молчит, а я тоже не тороплюсь говорить. Слова сами не идут. Внутри только пульсирует вопрос — что дальше? Остановится ли он и выложит всё, что имеет? Или мне придётся вытаскивать из него информацию клещами?

— Ты, значит, сын Матвея Сомова? — начинает он наконец разговор, не глядя на меня.

— Да, так, — усмехаюсь.

— Твой дядя говорит, у тебя недюжинные способности. Почему в следователи не пошел?

— Мне и здесь хорошо.

Он кивает, будто ожидал такого ответа. Всё ещё не смотрит в мою сторону, размышляет о чём–то своём. Потом резко останавливается.

— Если ты готов к сотрудничеству, мы можем начать прямо сегодня.

— Я не уверен в том, что хочу.