Выпускник

Глава 33

До столицы доезжаю без происшествий, еду прямиком в общежитие, где провожу время за зубрежкой литературы зарубежной.

В тысячный раз ругаю себя за то, что на первом курсе так много общеобразовательных предметов и ни черта нет ничего того, что пригодится в жизни.

Даже военная кафедра и та начнется со второго курса, смотрю на парней из общаги, как они в четверг бегут на эту самую кафедра, а в среду ложатся спать как в пионерлагере по отбою от вожатой.

Завидую малек.

Понимаю, что не стоит торопить время, но ничего с характером поделать не могу. Такой он у меня, немного взрывной, это внешне я всегда уравновешен, а матери даже кажется, что холоден.

Но я не такой, да не эмпат, женские мысли вовсе не умею читать и понимать, это даже к лучшему, так спокойнее живется.

— Как съездил? — интересуется Серега.

— Нормально, — отвечаю односложно, выгружая на стол банки с соленьями и вареньями от матери и жены дяди Вити.

После сытного ужина и зубрежки ложусь спать, перед тем как заснуть, ощупываю портфель, стоящий под кроватью, набитый под завязку материалами дела, которое в будущем назовут «рыбным».

На душе спокойно, зреет уверенность в том, что сделал что-то хорошее.

Наутро всё происходит как всегда — завтрак, учеба, обед, учеба, вечером еду на встречу с человеком из ОБХСС, в руках сжимаю заветный потертый портфель.

Немного не по себе.

Самому напроситься на встречу с сотрудником самой страшной спецслужбы СССР — как минимум, неосмотрительно.

До середины 1930-х годов в стране не было никакой такой мощной службы, которая справилась бы с организованной преступностью. Но началась индустриализация и коллективизация, те что сильнее отбирали у тех, кто слабее, а другие — у них, и так по кругу. Вся эта некрасивая история вызвала появление масштабных хищений и спекуляцию. Людишки на теплых местах грелись, наносили непоправимый ущерб экономике СССР.

В результате в структуре НКВД был создан особый отдел.

16 марта 1937 года был издан приказ наркома внутренних дел Николая Ежова. Так появился ОБХСС — отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, возглавил его капитан госбезопасности Самуил Ратнер.

Служба была сформирована за счет сотрудников уголовного розыска, имевших опыт работы с такими правонарушениями, как взяточничество, расхищение, фальшивомонетничество.

К 1940 году трудилось в системе более ста тысяч человек, а им помогали десятки тысяч осведомителей, как правило, это были работники рынков и магазинов.

Вот и я — попаданец затесался в их ряды. Хмыкаю.

ОБХСС развивался, даже в годы ВОВ работал, несмотря на то, что большинство сотрудников ушли на фронт. А когда вернулись, их ждала тяжелая работа — страна в руинах, страшный подъем преступности из-за бедности.

В 1950-х боролись с водочными махинаторами, когда спиртное продавалось с наценкой в пятьдесят процентов, ушлые парни скупали в магазинах водку и продавали в рюмочных по бешеной цене.

Страна процветала, шел подъем, но тут что-то снова пошло не так. И к середине 1970-х снова расцвет теневой рынок, а с ним и хищения. Есть спрос, значит, нужно ковать предложение. А где брать? Воровать.

На зарплату в СССР никто не живет все воруют или вагоны разгружают, как-то так.

Изучив историю ОБХСС, я такой смелый и безбашеный иду на встречу со страхами всех советских торгашей.

Сердце громко стучит, что если они там всё неверно поймут, решат, что вовсе я не расследование вел, а сам деньги зарабатывал нечестным путем.

Вдох-выдох.

Успокаиваюсь.

Пускай попробуют меня тронуть, им же хуже, в следующий раз не буду помогать!

На Старом Арбате вечером многолюдно, гуляют парочки, и спустя десять минут, уже закрадывается мысль, неужели загадочный товарищ так и не придет.

Моего плеча едва касаются… оборачиваюсь, встречаюсь глазами с человеком в шляпе, надвинутой на лицо. В темном пальто. Он протягивает руку и кратко представляется:

— От Вити — рыбака.

Смешной позывной.

Жму ему руку. Представляюсь нормально.

— Макар Сомов, внештатный корреспондент газеты «Правда», студент журфака МГУ.

— Портфель, — мужчина протягивает руку, и я машинально отпускаю свою.

— Спасибо, — отвечает он односложно, и разворачивается, чтобы уйти.

— Вам не нужны устные пояснения?

— А тебе надо, чтобы тебя видели со мной?

Мотаю отрицательно головой.

— То-то оно. Твой дядя сказал, ты умный парень, я уверен, что доказательств достаточно, чтобы мы своих людей снарядили на это дело.

— Более чем достаточно! — отвечаю с гордостью.

Мужчина в темном пальто и шляпе уходит так быстро, что через пару минут я забываю о существовании портфеля. Остается вычеркнуть из жизни несколько месяцев, прожитых ради дела.

Твою мать!

Делаю тяжелый выдох — я снова без денег, те что заработал на икре полностью отдал только что, почти полностью, но факт есть факт, снова придется жить на стипендию в пятьдесят рублей.

Пока не придумаю, как зарабатывать дальше.

С другой стороны, я свободен для новой жизни.

Бью рукой себя по карману куртки, возвращаюсь к метро, чтобы добраться до общаги.

Настоящее

— Макар! Меня подожди! Ты куда убежал! — голос Синичкиной врывается в мои воспоминания.

Только что я общался с суровым мужиком из ОБХСС, а сейчас сижу на скамейке у дома?

Закрываю глаза, снова открываю.

Понять не могу, я всё это время, пока вспоминал, сидел на ледяной скамейке?

Поднимаю голову, осматриваюсь. Я всё еще сижу на скамейке у дома, в котором спряталась девушка, когда я ушел к психиатру.

Валя стоит напротив меня с портфелем, готовым уничтожить нас в любой момент.

— Ты где была? — поднимаюсь со скамейки, хватаю обеими руками девчонку за грудки, приподнимаю над землей, трясу.

— Я сидела на ступеньках, вышел дед с мусорным ведром, сказал, что не по-людски это, позвал к себе. Чаем поил, рассказывал истории фронтовые, фотографии показывал, а когда я время увидела, поняла, что ты давно вернулся.

Вот я и прибежала.

— Понимаешь, что я за час черт-те что передумал!

— Испугался? — улыбается самодовольно.

— Все вы бабы — дуры! — выдыхаю в сердцах.

— Так уж все? — смотрит прищурившись.

— Ты — особенная, — говорю ей то, что хочет услышать.

Ощупываю в кармане коробок спичек. На месте. Хватаю за руку девушку, тащу ее к ближайшим гаражам.

— Ты чего, Макар? — в ужасе округляет глаза.

— От бумаг надо избавиться, с ними даже в метро не войдешь. Опасно. Как бомба замедленного действия. Может рвануть в любой момент.

Находим отдельно стоящие гаражи за домами. Жестяные домики для машин, за гаражами опушка, никто нас не увидит.

Разводим огонь, накидываем в него бумаг.

Валя воспринимает всё как игру, бьет в ладоши, водит хороводы вокруг огня. Я же озираюсь вокруг, чтобы вовремя скрыть следы — затоптать всё это безобразие, если кто увидит.

Последний клочок бумаги сгорает, и я притоптываю огонь, накидываю снега.

В этот самый момент мне за шиворот прилетает снежок.

— Валь, ну ты че как ребенок?

Хихикает игриво.

— К тебе поедем?

— У меня есть нечего. И денег почти не осталось. Может, поедем к моим родителям? Познакомлю с отцом.

— Угу, с заводчанином, — усмехаюсь я.

— Ну прости, что соврала. Папа не любит, когда я его именем прикрываюсь. И я терпеть не могу жить за счет него.

— Отец — майор милиции — тебе надо гордиться батей!

— Я горжусь. Только парни всегда боялись и сбегали с первого свидания, едва слышали о нем.

— Прости, малыш, но я не скажу, что мне жаль. Я рад, что они сбежали, — подтаскиваю девушку к себе, целую горячо в губы.

— Правда? — обвивает меня руками загребущими вокруг шеи.

— Угу, — впиваюсь в пухлые губы. Шарю рукой в области груди девушки, засунув руку погреться.

— Сварим гречку или макароны? — предлагает она.

— До лучших времен придется питаться как крестьяне, но к твоему отцу я пока не готов ехать.

— Почему?

— Не дави на меня, ладно?

Кивает.

Склоняюсь, шепчу ей в лицо:

— Ты пахнешь костром.

— Макар, если ты подумал, что я хочу женить тебя на себе, запугав отцом, то ты заблуждаешься! Я хотела покормить тебя.

— Поверь, с этого и начинается, — смеюсь я. — Как только женщина хочет накормить своего мужчину, во что бы то ни стало, так готовься к свадебному маршу.

— Откуда тебе известно так много? — глядит, прищурившись.

Усмехаюсь, вспоминая, откуда именно. Вслух же отвечаю другое:

— Мама рассказывала.

Мы едем домой к Вале, всю дорогу молчим, уставшие от похода, который закончился не пойми, чем.

Варим гречневую кашу, суп из худой курицы, картошки, моркошки, пока Валя общипывает и поджигает волоски на курице, я как истинный джентльмен чищу овощи.

— Резать кубиками будешь сама, у меня не выходит ровно. Давай я лучше курицу на пару частей разрублю. Так быстрее сварится.

Пока едва варится, мы молча смотрим по первому каналу индийский фильм.

Я даже не вникаю, что там происходит, сколько близняшек, кто из них где живет, тогда как Валька, откинулась на мое плечо и с огромным интересом наблюдает за экраном.

— Не уходи, останься до утра, — просит она.

— Хорошо, — отвечаю так, будто одолжение делаю. На самом деле я и не хотел уходить.

Мы проводим вечер тихо, почти по-семейному, и это немного пугает меня. Атмосферу близости дополняет свет торшера, и выключенный верхний свет.

Мягкий свет, почти приглушенный, едва касающийся лиц. Наши взгляды наполнены теплотой и доверием, а каждое прикосновение — словно обещание бережности и заботы. Мы движемся медленно, как будто танцуем, не спеша и наслаждаясь каждым мгновением рядом. Легкие прикосновения, взволнованные шепоты и едва уловимый аромат чувств — все складывается в мелодию, которая принадлежит только нам двоим. В этом моменте нет ничего, кроме их нежности друг к другу и желаний, сливаясь в уютную гармонию, где слова уже не нужны.

— Не уходи, — после душа Валя снова напоминает мне, что я хотел остаться.

Мы перемещаемся в комнату, где снова я люблю Валю.

Я целую ее кожу, оставляя на ней горячие следы губ.

Девушка в ответ нежно гладит меня по плечам и груди. Мне же хочется большего, но просить ее об этом не могу. Впрочем, я и не знаю, существовали ли подобные ласки языком в Советском союзе.

То, что Клава делает подобные вещи легко и без принуждения, это одно, но Валька не такая.

Девушка тянется сама к моим губам, и наши языки сплетаются, а мои руки бессовестно ползут по ее упругой заднице.

Неожиданно Валя прикусывает мой язык.

Играет со мной? Это что-то новое.

— Ты теплый, пахнешь мужчиной и едой, — шепчет она эротично. Мне же становится смешно, но я сдерживаюсь.

— Я тоже люблю твой запах, — кладу девушку на кровать, сбрасываю одежду, сам ложусь рядом, в следующее мгновение Валя распускает волосы и русая копна падает, касаясь моей груди, когда девушка усаживается на меня сверху.

— М-м, — ёрзает на мне.

Я же наклоняю ее к себе, веду языком по шее, опускаюсь ниже.

Наши пальцы сплетаются, мы издаем нечленораздельные звуки.

Вот чего уж точно не было в СССР — это стонущих и орущих во свою глотку любовников, занимающихся сексом при открытых форточках.

Спустя десять минут Валя уже лежит рядом. Уставшая и счастливая.

Так продолжается вся ночь.

Вверх-вниз, горько-сладко. Дыхание учащается и снова замедляется. Комната наполняется запахами.

Дразнящие поцелуи Вали — дорожки вниз и снова наверх.

Спутанные волосы. Глухие стоны. Сбивчивое дыхание.

Валя выгибает спинку, и медленно опускается.

Наши пальцы снова переплетаются, кто-то кого-то кусает в приступе эйфории.

Новый раскат стонов под утро.

Невероятная страсть, не ожидал такого от девчонки.

Руки, ноги, язычки — всё снова сплетается, а сердца стучат громко и в унисон, пот капает с моей груди на ее.

Валька впивается ногтями в мою спину, оставляет на ней полосы.

Больше не контролируем друг друга.

Засыпаем удовлетворенные.

Наутро всё по накатанной — завтрак макаронами, совместная зарядка, секс, снова еда, еще раз секс. За обедом прошу Валю выслушать мое предложение.

— Я позаботился о том, чтобы получить новую работу. Денег немного, по-прежнему будем за штатом. Зато никаких интриг и расследований!

— Ты уходишь из «Правды»? — Валя явно огорчилась.

— Нет, не я, мы втроем уходим. Я, ты, Лёня.

— Куда?

— В ТАСС!

— Шутишь?

— Нет, я серьезен.

Валька бросается мне на шею, целует, а потом… садится передо мной на колени, расстегивает молнию брюк.

В шоке гляжу на нее, но она продолжает.

Хочу сказать банальные слова: — если не хочешь не делай, а вообще, делай, тебе понравится.

Но язык не поворачивается отказать себе в удовольствии, поэтому я лишь прикусываю губу, когда становится очень хорошо.

Конечно, Валюшка еще ни черта не умеет, и пускает в ход зубы, но лучше так, чем никак.

К вечеру говорю ей:

— Едем к Королевой, нужно объясниться с дамочкой.

Спустя час уже находимся в комфортной квартире начальницы. Она в шелковом домашнем халатике, при бигудях, видно, что не нас ждала, удивлена шибко.

— Мы ненадолго. Поговорить.

— О чем? Почему не в рабочее время? — шелестит нервно.

— Про подставу, например.

— Всё не то, чем кажется! — кричит нервно Ника, на пороге которой мы застряли с Валентиной Синичкиной.

Ну да, всё реально не то, чем видится. Наше восприятие мира и окружающих людей субъективно и искажено априори нашими представлениями об этом мире.

Мы смотрим на происходящее через призму своих собственных возможностей — того, как мы чувствуем, насколько образованы иинтеллектуально развиты. Всё зависит от нашей психики и скорости реакции, — так бы сказал психолог. Но в моем случае, я ограничен еще и опытом, тем самым, который принес с собой из далека.

Но даже этот опыт не дал мне увидеть полную картину происходящего, всё что я помнил об СССР было искаженной картиной, созданной моим мозгом, благодаря старым воспоминаниям из детства, телевизионными программами.

Не помогло.

Окунувшись в реальность 1976 года, познакомившись с настоящими людьми, я понял, что мало что знаю о них.

Столкнувшись с иной логикой, иррациональным мышлением и необъяснимым для меня поведением Рытвина я осознал, что не понимаю мразей, готовых наживаться на информации из прошлого, используя советских доверчивых людей.

Мне стало их жалко?

Нет, дело не в этом, я почувствовал единение с ними.

Шестнадцатого мая 1976 года я внезапно ворвался в этот мир, он казался мне чуждым. Прошло чуть более полугода, и я осознал, что являюсь гражданином Советского Союза, Макаром Сомовым — студентом журфака.

Сегодня я пришел Королевой, чтобы объявить ей, что мы с Валей увольняемся, нас берут в ТАСС, уже летом мы едем на БАМ в Тынду. А еще мы забираем с собой Леньку — фотографа.

Тяжело выдыхаю. Но вспоминая, что меня ждет работа в ТАСС, поездка в стройотряд на БАМ, подготовка к Олимпиаде, Олимпиада — 80, и много других свершений Союза, которые я увижу собственными глазами, о которых напишу десятки статей, настроение улучшается.

В последнее время действительно так много всего произошло, в этом, казалось бы, простом советском бесхитростном мире, где каждый человек друг другу брат, ну или сестра.

После истории с лже-Рытвиным, и узнаванием истинного лица моего дяди Виктора, я решаю дать Королевой слово.

Конечно, пока шел к ней, передумал десятки мыслей и проговорил про себя сотни фраз, как я ее пошлю на три буквы и пожелаю ей всего самого-самого, а еще мужа, который будет держать ее всю сознательную молодую жизнь в ежовых рукавицах, заставит одеваться в советских магазинах, и всё такое. В целом арсенал наказания женщин у меня оказался ограниченным, поэтому я склонялся к мысли, что одевать Нику в одежду колхозниц до конца ее дней — это уже наказание, для девушки с утонченным вкусом.

Но сейчас Королева заламывает руки, утверждая, что не виноватая она.

— Где бумаги, которые я тебе дала? — Ника вцепляется в рукав курки.

— Пусти, порвешь, — выдираю у нее руку. — Сжег я твои бумаги!

— Зачем? — заламывает руки.

— Ты меня хотела подставить.

— Не хотела. Мне нужна помощь, мужу подруги моей матери очень сильно нужна помощь. Я подумала, ты такой бесстрашный, что пойдешь до конца.

— Ты хотела меня подставить, — настаиваю я.

— Нет!

— Издеваешься, ты хотела, чтобы профессор признал, что в нашей стране диагнозы инакомыслящим ставят психиатры. Западники тебя наняли?

— Никто меня не нанимал!..

От автора:

Новинка. Назад в СССР. Я был теневым перевозчиком, но погиб и переродился в Союзе, в 80ых. Теперь я должен стать лучшим гонщиком в СССР. Спорт! Риск! Красивые девушки! https://author.today/work/376899