Выпускник

Глава 8

На следующий день выхожу из милицейского участка на улицу, неспешно иду, хотя внутри у меня всё кипит. В кармане новые, пахнущие свежей типографской краской, триста рублей.

Деньги — как пропуск в другой мир, мир теневых сделок и обменов.

Сегодня я сам в роли фарцовщика. И по легенде — начинающий фарцовщик, который должен внедриться в эту среду

Адрес — дом на улице Большая Никитская. Четырехэтажный старой постройки, на первом этаже обычная «Булочная», но в одной из квартир кипит жизнь, которую трудно представить простому советскому человеку. Лестница скрипит под ногами, дверь третьего этажа открыта.

Вхожу.

Квартира — как музей западной роскоши. Обои с золотыми узорами, огромный кожаный диван, на котором растянулись несколько типов в модных джинсах и импортных свитерах.

На стене висит картина, явно не из обычного художественного магазина. В углу сверкает хрустальная люстра. Ощущение, что попал в другой мир, в другую реальность.

Делаю шаг внутрь, оглядываюсь. В глазах ребят мелькает интерес и недоверие. Небольшого роста парень с веснушками и хитрым взглядом, сразу бросается ко мне.

— Новенький? — спрашивает он с улыбкой. — Я Гном, — на зубах у него жёлтый налет. — Что интересует?

— Меня зовут Макар Сомов. Студент, — достаю из кармана деньги, делая вид, что это для меня обычное дело.

Киваю на товар за спиной.

— Хочу прикупить пару вещей, — отвечаю, глядя прямо ему в глаза. — Но сначала хотелось бы посмотреть, что у вас есть.

Гном щурится, словно приценивается к моим словам.

В это время в комнату входит высокий парень с густыми чёрными усами. Он несёт в руках большую сумку, явно тяжёлую.

— Алик, покажи новенькому, что у нас сегодня в ассортименте, — говорит Гном, кивая в мою сторону.

Алик опускает сумку на стол и открывает её. Оттуда выпадают джинсы, футболки с яркими принтами, кеды, которые в Союзе не найти днём с огнём.

Среди вещей — коробка с магнитофонными кассетами, на одной из них изображение Элвиса Пресли.

— Всё чистейшая западная продукция, — уверяет Алик, кидая взгляд на меня. — Это тебе не на рынке брать!

Киваю, делая вид, что заинтересован.

Но моя задача узнать, как можно больше о Максе Звонарёве

— Слышал, тут один парень знатно торгует импортными вещами для дам элиты, — начинаю осторожно. Макс Звонарёв. Кто–нибудь о нём знает?

Гном и Алик переглядываются.

На мгновение в комнате становится тише. Гном наклоняется ближе, понижая голос.

— Ты, новенький, много не спрашивай. Звонарь — человек серьёзный, не любит, когда о нём говорят за спиной. Если что–то нужно узнать, лучше обратись к Деду. Он главный по всем этим делам. Крышует нас.

— А как найти Деда? — интересуюсь, чувствуя, как напрягаются мышцы.

Алик достаёт из кармана клочок бумаги, быстро пишет адрес и протягивает мне.

— Пойдёшь туда, скажешь, что от нас. Но смотри, не вздумай ляпнуть лишнего.

Я принимаю бумажку, киваю. Ощущение, что попал в эпицентр урагана, и малейшее неверное движение может стоить мне жизни.

— Не понял, а товар– то брать будешь? — гнусавит Гном.

— Да, конечно.

Подбираю себе джинсы, футболку, свитер, кеды.

В ЦУМе такие не отхватишь.

— Так ты для себя приходил? — разочаровано тянет Гном.

— Давай упаковку с кассетами, загоню! — небрежно бросаю я, дабы не вызывать подозрений. — Остальное у Макса возьму.

На самом деле в кармане у меня уже пусто.

Парни снова переглядываются, но я делаю вид, что не замечаю.

Выйдя на улицу, вдыхаю полной грудью, достаю из кармана клочок бумаги с адресом Деда.

— Окраина города. Доберись туда поди.

Автобус еле тащится в другую часть города. По пути заскакиваю на вокзал и оставляю свои покупки в камере хранения.

Спустя час подъезжаю к дому Деда. Стою, застыв, как статуя перед огромным доминой.

Менты могли бы и предупредить, что, приступив к делу, окунусь в оазис шика, блеска и сумасшедших денег.

А ведь это чистой воды подстава, такой молодой человек, как я, только начавший свой трудовой путь, может и голову потерять, соскочить с паровоза, мчащегося в светлое будущее строителей коммунизма.

Но заказчики сами искали меня. А теперь испытывают на прочность?

Или уверены, что, имея такой «послужной список» отца за своими плечами, я точно не соскочу?

Не метнусь ни влево, ни право, а упершись рогом потащу «свой воз» прямо по колее.

Трясу головой, выныриваю на поверхность действительности.

Передо мной высокий забор из красного кирпича, с коваными воротами, обрамляющими вход. Толкаю калитку, она легко поддается. Прохожу через нее и по дорожке из гравия подхожу к самому дому.

Оказываюсь перед двухэтажным зданием с большими окнами, обрамлёнными резными наличниками. Фасад покрыт штукатуркой цвета топлёного молока, а крыша блестит тёмно–зелёной черепицей.

Приближаюсь к массивной дубовой двери.

Неожиданно два верзилы, как будто вырезанные из гранита, блокируют мне вход.

Один — темноволосый с квадратной челюстью и носом, похожим на сломанный раз пять, второй — лысый, с татуировкой дракона, извивающегося по его шее.

Оба в черных костюмах, словно они готовятся не к охране, а к похоронам.

— Ты куда собрался, дружище? — бурчит первый, перекрывая мне дорогу своим массивным телом.

— Мне нужно поговорить с Дедом, — отвечаю, стараясь держаться спокойно.

— Деда нет дома, — лысый ухмыляется, открывая ряд желтых зубов, как будто он каждый день завтракает гвоздями.

— Я знаю, что он дома, — делаю шаг вперед.

Верзилы переглядываются, чувствую, как атмосфера накаляется.

Первый верзила хватает меня за воротник, подтягивая к себе. Его горячее дыхание опаляет мое лицо.

— Ты, видимо, плохо слышишь, — хрипит он, и я понимаю, что пора действовать.

Я резко выбрасываю руку вверх, ударяя его по запястью. Он отпускает меня, и я бью его коленом в живот. Верзила сгибается пополам, а второй уже летит на меня, как грузовик без тормозов. Я уворачиваюсь, и он промахивается, ударяясь о стену.

— Да что ж вы такие неуклюжие, — усмехаюсь я, хотя внутри всё кипит от адреналина.

Лысый, шатаясь, поднимается и вновь бросается на меня. На этот раз я подсекаю его, и он падает, сбивая с ног своего напарника.

Пока они пытаются встать, я пробираюсь к двери и стучу с такой силой, что кажется, дверь вот–вот слетит с петель.

Дверь открывает Дед, его лицо выражает смесь удивления и раздражения.

— Что тут происходит? — рычит он, как потревоженный зверь.

— Мне нужно поговорить, — говорю, проскальзывая мимо него в дом, пока верзилы не пришли в себя.

Дед кивает охранникам, и те неохотно отступают, бросая на меня злые взгляды.

— Стой здесь, сейчас за тобой придут, — сурово произносит Дед и уходит вглубь дома.

Стою, как вкопанный в прихожей, вдыхая запах дерева и еще чего — то терпкого.

— Пойдемте я вас провожу, — спустя полминуты приходит за мной мужчина средних лет.

Идем через гостиную. Потолок высокий с массивной люстрой. На полу — толстый персидский ковёр. Мебель — тёмное дерево, обитое зелёным бархатом.

Камин облицован мрамором, а над ним — огромное зеркало в резной раме.

Черт! Куда я попал? А ведь там за воротами стоит тысяча девятьсот семьдесят шестой год.

На стенах висят старинные часы, в углу стоит бар с хрустальными графинами и бокалами.

На мгновение я замираю.

— Пойдемте! — торопит меня слуга– секретарь. — Нельзя заставлять хозяина ждать. Он этого не любит.

Вот, оказывается, как живут фарцовщики и валютчики.

По Деду тюрьма плачет. Но он походу уверен, что недосягаем.

До поры, до времени, Дедуля.

Хмуро свожу брови на переносице, скользя взглядом по стенам, украшенным картинами в золочёных рамах, словно в частной галерее. Впрочем, так оно и есть.

Меня прям ломает изнутри, корежит.

Дед встречает в своём кабинете. Стены здесь покрыты панелями из орехового дерева, книги на полках подобраны по цвету.

И тусклый свет от старинной лампы на столе оставляет лицо хозяина кабинета в тени.

Вглядываюсь внимательно.

Возле стола стоит высокий худой мужчина лет пятидесяти, одетый в полосатый костюм и ярко–красный галстук, как будто он сошел со страниц модного журнала 1976 года.

Пижон.

Мог бы быть и скромнее в своем возрасте–то.

Его лицо скрыто тенью, и когда он подходит ближе, я вижу его резкие черты и глубокие морщины.

— Что тебе нужно? — голос его низкий, чуть дрожащий, как старое радио, не попадающее в частоту.

— Я ищу Максима Звонарёва, — говорю уверенно, при этом сглатывая ком в горле.

Мужчина, которого все окрестили Дедом, кивает, как будто взвешивает каждое мое слово. Затем он тяжело вздыхает и опускается в кресло за столом.

— Звонарева убили. Кто — не знаем, — его глаза блестят в полумраке.

Он явно не договаривает.

Гулко стучит пульс у меня в висках.

— Что связывало тебя с Звонарёвым? — жестко спрашивает Дед, прищурив глаза.

Глубоко дышу, осознавая, что нужно быть честным от части.

— Журналистка Марина Ольховская ищет его. Я ей помогаю.

На этих словах лицо Деда становится каменным, как у статуи.

Он больше не смотрит мне в глаза, вместо этого отворачивается, словно увидел что–то более важное на стене.

— Марина была его любовницей, — глухо произносит он. — Хотя у Звонарёва есть семья — жена и две дочери.

Я удивлен и даже не скрываю этого.

Дед, заметив, ухмыляется.

— Вот адрес, где он жил, — он берёт листок бумаги, пишет на нём адрес и протягивает мне. — Больше ничего не знаю. Постараюсь узнать больше и тогда сообщу тебе.

Замолкает, ждет, когда я пойду к нему.

— Мне самому важно узнать причину убийства Максима. Боюсь, не копают ли под нас конкуренты, — задумчиво добавляет он.

Конкуренты? А вот с этого места поподробнее.

Но подробностей нет.

Дед встает, давая понять, что разговор окончен.

Приближаюсь к нему.

Он молчит, его глаза блуждают по комнате, как будто он ищет что–то, чего не может найти.

— Ладно, — наконец говорит он. — Но предупреждаю, что это может быть опасно.

Поднимается и идет к старинному комоду, вытаскивая из него кожаную папку. Дает её мне.

— Здесь копии документов, все, что я знаю, — говорит он. — Но будь осторожен, в этом деле замешаны люди, которых лучше не трогать.

Я открываю папку и вижу фотографии, документы, письма.

Зачем он все это даёт мне?

Тупо втравливает меня в это дело поглубже.

Все как пауки в банке, не поймешь, кто какие плетет сети.

— Спасибо, — сухо бросаю я.

Дед кивает, и я направляюсь к выходу.

— Марина никогда не говорила тебе, что у нее есть ребенок от Звонарева? — догоняет меня в спину хриплый голос хозяина кабинета.

Замираю на месте, ощущая, как холод пробегает по спине.

Это меняет весь расклад дела.

— Нет, не говорила, — отвечаю, поворачивая голову через плечо. — Почему вы решили сказать это сейчас?

Дед пожимает плечами.

— Думаю, тебе нужно знать, во что ты ввязываешься. Этот ребенок может быть ключом ко всему. Фотография ее сына есть в этой папке, — буднично произносит он.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — дежурно говорю я.

— Не спеши меня благодарить. Ты должен знать, что это дело опаснее, чем кажется.

— Я готов рискнуть.

— Тогда ты должен быть готов ко всему, — его голос становится серьёзным. — Те, кто стояли за смертью Звонарёва, не остановятся ни перед чем.

— Понял.

Медленно иду к двери, берусь за ручку.

Что я имею в сухом остатке?

Дед отдал мне важную папку в надежде, что я выведу их на убийцу Звонарёва?

Решил сделать приманкой… меня.

Тайны Макса Звонарёва оказались связаны не только с контрабандой и теневыми сделками, но и с личной жизнью.

Встреча с Дедом добавила новые фрагменты в пазл.

В голове крутится один вопрос. Зачем Королева использовала втемную Ольховскую?

С какой целью?

Хотела выдавать сенсации, не сходить с радаров ТV и первых полос газет?

Успешная умная талантливая журналистка. Вероника Королева.

Жаренные факты — получать с пылу, с жару напрямую из криминального мира, используя других.

Круто придумала.

Но тут явно что–то пошло не так.

У ее подопечной журналистки Ольховской закрутился роман с ключевым клиентом.

И все вышло из–под контроля Королевой.

Выхожу на улицу, солнечный свет бьет прямо в глаза, жмурюсь.

Я покидаю дом, но не могу избавиться от чувства, что за мной следят.

Кто?

На следующий день решаю навестить Королёву в редакции и серьезно с ней поговорить.

Едва выхожу из университета, как тут же вижу двух типов, сидящих на скамейке недалеко от входа и поджидающих явно меня.

Их оживление при моем появлении на ступеньках парадного входа, не оставляет никаких сомнений.

Не знаю, кто их послал, но я люблю работать один.

Ускоряю шаг.

Петляю, сажусь на один маршрут автобуса, потом пересаживаюсь на троллейбус в другом направлении. Потом перескакиваю на трамвай.

Наконец, оторвался от хвоста. Оглядываюсь по сторонам. Сажусь на автобус и доезжаю до редакции.

Стою у входа в редакцию, в руках сжимаю свежую газету. Уже в который раз прокручиваю в голове вчерашний разговор с Дедом.

Люди выходят из дверей редакции, кто–то переговаривается, кто–то спешит к метро. Наконец, появляется Королёва, держа в одной руке сумочку, а в другой — свой неизменный блокнот.

— Ника! — зову её, и она останавливается, удивленно поднимая брови.

— Макар? Что ты здесь делаешь? — её голос звучит настороженно.

— Нам нужно поговорить, — спокойно говорю я. — О Марине и её ребёнке.

Ника бледнеет. Она оглядывается по сторонам, словно ищет спасения.

— Не здесь, — шипит, хватая меня за руку и тащит к ближайшему кафетерию.

Кафетерий больше напоминает какую–то забегаловку, но, наверное, это лучше, чем разговаривать прямо на улице среди толпы людей.

Садимся за столик в углу. Ника нервно дергается, её глаза бегают по залу.

— Что ты знаешь? — наконец спрашивает она, и я вижу, что её руки дрожат.

— Узнал, что у Марины есть ребенок от Звонарёва, — говорю прямо, наблюдая за её реакцией.

Ника закрывает лицо руками и долго молчит. Я не тороплю, спешить некуда.

— Это все очень сложно, — говорит она наконец, убирая руки от лица.

Она тяжело вздыхает, её глаза блестят от слёз.

— Марина никогда не хотела, чтобы кто–то знал об этом ребёнке, — говорит она, глядя в стол. — Она любила Звонарева, но знала, что у него есть семья. Она не хотела разрушать его жизнь.

— Почему ты молчала о таком важном факте? — жестко спрашиваю я. — Почему я узнал это от чужих людей?

— Потому, что Марина боялась за своего ребёнка! — глаза Ники сверкают. — Она знала, что, если правда всплывёт, то ее сыну будет угрожать опасность.

— При чем здесь ее сын? — сверлю взглядом Королеву.

— При том! — фыркает и отворачивается.

— Все, хватит. Я выхожу из игры.

— Как выходишь? — удивленно смотрит на меня, словно не ожидала такого поворота дел.

— Молодые люди, брать что–нибудь будете? Только зря столик тут занимаете, — кричит продавщица из–за прилавка.

Смотрю в упор на свою собеседницу.

— Дайте нам по два пончика каждому и два стакана кофе, — неохотно отзывается она.

— Хорошо, ждите.

Мы сидим в тишине. Пауза затягивается.

— Так при чем ребенок Звонарёва? — хмуро сдвинув брови на переносице, спрашиваю я.

— Звонарёв, — перегибается Ника ко мне через весь стол и приглушая голос. — Был очень успешным фарцовщиком. Не брезговал и обменом валюты. Он был безумно богат, — округляет она глаза и умолкает.

Тру ладонью лицо. Фактов в этом деле становится все больше. Но пока они еще не выстраиваются в единый пазл.

Женщина в белом переднике и белой косынке на голове подходит к нам с подносом в руках. Ставит перед нами кофе в стаканах и пышущие жаром пончики в сахарной пудре.

Зажимает пустой поднос подмышкой и, гордо вскинув голову, удаляется.

Провожаю ее взглядом и смотрю на Королёву.

Ника нервно делает глоток кофе. Я тоже беру свой стакан в руки.

Отхлебываю горячий кофе.

На удивление, вполне приличный.

А ведь в прошлой жизни, в последнее время вкус кофе оставлял желать лучшего. То неурожай, цены взмывают вверх. То обжарка и качество страдает. И вместо сочного обволакивающего ароматного кофе бариста выдает тебе что–то пустое и жженное.

— Не ожидал, что кофе здесь такой вкусный, — улыбаюсь.

— Что значит — здесь? — удивленно брови Королевой взлетают на лоб.

Взгляд холодный и сканирующий.

Почему ее это так напрягло? Может, она тоже… не из этого мира. Запросто, попаданка. К ней нужно получше присмотреться. Слишком продвинутая особа. Советская Мата Хари, ну, или что-то типа того…