За час до рассвета

Глава 11

Серая, безликая толпа текла по таким же серым утренним улицам, и среди нее бегали чумазые мальчишки, пытавшиеся за грош продать новостные листочки — газет во втором округе никто не читал.

Айри уверенно шла по улицам, и люди расступались, видя ее мундир. За ней следовал Кеймрон, на которого из-за его красивой и дорогой одежды недобро косились.

Айри замедлилась, когда увидела светловолосого мальчика лет десяти с полной холщовой сумкой листовок. Замедлилась, дождалась, пока он обратит на нее внимание, и сделала странный, едва уловимый жест. Мальчик, надвинув кепку на лоб, пошел ей навстречу, прошел мимо, и Кеймрон ощутил, как ловкие пальцы залезли в карман его пальто.

— Какая наглость! — услышал он крик Айри, и она схватила мальчишку за руку.

Тот начал вырываться, но как-то слабо.

— Ну, пустите, тетенька! Я так больше не буду! — жалобно захныкал он.

— Все так говорят, — фыркнула Айри. — Иди за мной!

Вскоре они были в участке фабричного округа. Его здание мало чем отличалось от других — унылое, пыльное, грязное, с печальными и потерявшими волю к жизни людьми внутри.

Айри с порога заявила:

— Я бы хотела побеседовать с мальчишкой о том, что кражи со столь юного возраста — прямой путь в тюрьму на всю жизнь!

— А хоть бы и в тюрьму! Там кормят! — пискнул мальчик, но тут же получил затрещину от местного инспектора, пузатого и лысого, с масляным взглядом.

— Поговорите, конечно, детектив. Вон там можно, — и он указал на дверь за своей спиной.

Айри привела мальчишку в маленькую комнату без окон, размером не больше чулана, пустую — использовать ее было затруднительно, вот она и простаивала. Как только она закрыла дверь, мальчик подмигнул ей и улыбнулся от уха до уха — стало видно, что у него не хватает переднего верхнего зуба. Он стащил кепку с головы, и его светлые вихры подпрыгнули.

— Миджи, ты не хочешь все-таки перестать работать в этом округе? Можно подыскать тебе что-то посильное и в третьем.

— А какая разница? — пожал он плечиками, на которых болталась засаленная курточка не по размеру. — Ребенка каждый взрослый норовит облапошить! Вот я и работаю то там, то тут, пока не начнут уж совсем завираться!

Миджи был сиротой, и впервые Айри встретилась с ним год назад. Он попытался украсть яблоко на рынке, но не преуспел. Потом он начал торговать газетами. Мальчишки-разносчики были бесценным кладезем информации о всех событиях, и Айри стала приплачивать Миджи за новости и сведения — деньги просто так он брать отказывался.

— И все же подумай. Мы с инспектором Люсом постараемся и найдем тебе что-нибудь получше. А пока вот, — и она достала из кармана медную монетку. — Есть что?

— А вас, тетенька, убийство вчерашнее интересует, да? — проницательно спросил он.

— Разумеется, Миджи. Видел, слышал что-нибудь?

И мальчишка насупился, вцепился в свою сумку.

— Видел, тетенька. И слышал. Только рассказать боязно.

Айри нахмурилась. Если так говорил ребенок улицы, то это было что-то очень серьезное.

— Ты же знаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого?

— Ну да, тетенька меня еще не обманывала, — протянул он наигранно. — Но кто знает, что будет дальше…

И его глаза сверкнули. Айри выдохнула с улыбкой.

— А так? — спросила она, показав ему серебряную монетку.

— Так меня другие мальчишки побьют и отнимут такое богатство.

— Я отдам ее стоимость медью, Миджи.

Мальчик насупился. И рассказал.

Как-то раз Миджи повздорил с взрослыми и, убегая от них, спрятался у одного дома, за наваленными ящиками. В доме том была трещина, большая, можно сказать, дыра, и находилась она почти у самой земли, и поэтому лежавший ничком ребенок смог в нее заглянуть.

Внутри проходило какое-то собрание, людей набилась уйма, все кричали, спорили, Миджи вообще мало что понял — боялся, что его обнаружат, и слушал невнимательно. Однако он увидел очень страшного типа со спины. Он был лысый и одноухий, и перед ним все тряслись и белели. Одного, кто попытался возразить, тип даже схватил за шею и придушил — нет, не до смерти.

Из разговора Миджи понял, что этот одноухий — какая-то важная шишка, а в доме происходит что-то подозрительное. И тогда он испугался еще больше. А как его обнаружат уже эти шумные взрослые? Тогда те, которые хотели его просто проучить, покажутся ему сказкой!

Увидел Миджи и профиль одноухого — свет был точно за ним. Мальчишке запомнилось, что голова у него была приплюснутая, а нос — огромный, выдающийся вперед, горбатый.

— Ну, я так и лежал полночи, пока эти из дома не ушли. Потом тайком, тайком сбежал оттуда, — закончил он свой рассказ. — А дом-то был, знаете какой, тетенька? Тот, где вчера людей убили.

— Ты уверен, что тебя никто не видел? — нахмурившись, спросила Айри.

— Да. Иначе б меня тут не было. Из разговоров я понял, что одноухий этот редко появляется. И не каждый его видеть имеет право.

— Никому больше не рассказывай об этом. Не был, не видел, не в курсе. Понял, Миджи? — строго наказала она.

— Я только вам рассказал, тетенька, потому что вы хорошая.

— Вот пусть это и останется нашим с тобой секретом, — она погладила его по голове. — Что сегодня в листовках? Дай мне парочку, — добавила она.

— Хе! Вам понравится! — оскалился Миджи и дал ей два листочка в обмен на монеты.

Деньги за сведения Айри ему также отдала, и он спрятал их по разным карманам, а часть убрал в обувь.

«Зверства лендейлского палача в фабричном округе!» — бросилась ей в глаза строчка. Далее шло краткое, но очень эмоциональное описание убийства.

— И почему палач? — вздохнула Айри.

— Потому что чик! — и Миджи провел ребром ладони по шее. — Чик, и все! — рассмеялся он.

— Не стоит смеяться над таким, — строго сказала Айри.

— Ой, ну, тетенька!

— Ладно, свободен. Беги уже, — вздохнула она и вышла вместе с мальчиком из комнатки.

Он обогнул по дуге Кеймрона и выскочил в двери, а над улицей полетел звонкий голос:

— Покупайте! Спешите узнать! Город кошмарит лендейлский палач! Покупайте, читайте! Последние новости только у нас! И всего за монетку!

— Вот же паразит… — пробухтел инспектор.

— Так это не он сочинил, — пожала плечами Айри.

Они с Кеймроном вышли из участка, и она спешно вручила ему листовку, чтобы не начинать разговор.

— Почитай.

И Айри поспешила сесть в автомобиль.

В натянутом молчании под звук двигателя они вернулись в первый округ, и, как только автомобиль остановился, Айри выскочила из него, побежала в кабинет, молясь, чтобы к Кеймрону сегодня тоже пришло много посетителей.

Однако она совершенно точно не желала, чтобы одним из них стал барон Олден. За ним следом принесли стул, поставили у окна. Барон сел, сложил руки на коленях, и Айри невольно выпрямилась, оторвавшись от бумаг.

— Что ж, Кеймрон, пока не будем обсуждать случившееся во втором округе и лендейлского палача, — выговорил он и слегка поморщился, словно учуял неприятный запах. — Вспомним о том, что случилось ранее. По твоей просьбе я переговорил со всеми, кто был знаком с убитым лордом и его невестой, — и он устало выдохнул.

— Спасибо. Но ты же понимаешь, я не мог допрашивать высшую знать.

— Да-да, ты не лорд, с тобой они не стали бы общаться, — он нервно махнул рукой. — Я с помощниками опросил всех, кто мог хотя бы видеть покойных леди и лорда. И вот что мы выяснили, Кеймрон. Они вели очень закрытый образ жизни. Леди выходила из дома только на прогулку с женихом, он же в последние месяцы не выезжал за пределы первого округа, и в нем посещал только дома старых друзей, — барон замолчал, позволяя осмыслить услышанное. — Все эти люди благонадежны и проверены, — важно добавил он. — Слуги за последние месяцы не менялись ни в одном доме: никого не увольняли, никого не нанимали. Единственным новым лицом в окружении леди и лорда стал приехавший в Лендейл несколько месяцев назад сын графа Нойтарга.

— Его сын? И в одной компании с сыном герцога Орданена? — удивился Кеймрон.

Айри пыталась понять, почему это странно. И смогла. Герцог Орданен был главой Охранного ведомства императора, в то время как граф Нойтарг был из противников нынешней власти. Не могло быть и речи о дружбе их детей, однако, похоже, они оказались знакомы.

Барон Олден повел рукой, пригладил бакенбарды и добавил:

— Виконт Нойтарг, — Айри быстро поняла, что, скорее всего, речь о сыне графа, — рос вдалеке от Лендейла и с детства практически не видел отца. О нем отзываются, как о вежливом юноше, лояльном к императору. Единственное, что остается непонятно всем, это почему виконт до сих пор не вышел в свет. Он появляется в узких кругах, но не посетил ни одного официального мероприятия. Однако быть затворником осуждаемо, а не наказуемо.

Айри нахмурилась. Все эти интриги были скучны до зевоты, ее заинтересовало другое:

— А как выглядит виконт Нойтарг? Вам это известно, милорд?

— Известно, разумеется, мне ведь пришлось пообщаться и с ним, — кивнул барон. — Высокий молодой человек с темными волосами. Он был поражен до глубины души смертью леди и лорда, ведь именно виконт тот друг, который заходил к ним в «Либери».

Айри сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони. Выходит, что пришедший к леди и лорду не был феей? Или… «Остановись. Слишком смелая версия, что граф Нойтарг и его жена — феи. Скорее даже безумная, — выдохнула она. — Выходит, что темноволосый мужчина не один. Не мог ведь виконт влюбиться в рабочую с фабрики?»

Барон рассказал немного о жизни лучших домов Лендейла, потом у него сел голос, и он удалился. Остался только пустой стул, который он приказал не убирать.

— Все равно я скоро опять сюда приду, — философски заметил барон, и дверь за ним закрылась.

Айри осталась наедине с Кеймроном и предпочла взяться за бумаги. Им принесли отчеты по месту преступления во втором округе. Удивительно, но следов не от уставных сапог практически не нашлось. Там ожидали поймать целую толпу, а по факту в здании находились трое: одна женщина в обуви с маленьким каблучком, один мужчина в ботинках без выраженного каблука и еще тот, чей правый след имел скошенный каблук. Негусто.

Голова закипала.

— Я пройдусь. На ходу думается лучше, — и она поднялась из-за стола, стараясь не посмотреть случайно на Кеймрона.

— О чем ты говорила с тем мальчиком?

Вопрос остановил Айри, уже взявшуюся за дверную ручку. Она скривилась — верно ведь, так и не рассказала. Стоя спиной к Кеймрону, она в двух словах описала одноухого и то, как его увидел Миджи, а потом, кивком попрощавшись, вышла.

Тучи разошлись, явив бледно-голубое, словно покрытое изморозью небо, и опустившееся за дома солнце наполнило улицы глубокими черными тенями, над которыми покачивались синеватые сумерки. Воздух стал особенно ясен, как бывает накануне похолодания, и портили его прозрачность только облачка пара от дыхания прохожих.

Лошади тянули экипажи молча, словно тоже чувствовали какую-то особенную, хрустально-звонкую тишину вечера. И люди говорили негромко — никто не смеялся, не кричал, не плакал, не шумел.

Айри шла, куда глаза глядели. Жадно вдыхаемый ей холодный воздух остудил — морозец сначала сковал горло, ледяным вихрем спустился в легкие, и вот уже вся грудь как будто обледенела изнутри.

«И правильно, и правильно», — тихо насвистывал на ухо ветер. Здравый смысл же подсказывал, что не забыть завтра форменную фуражку и перчатки будет лучшим решением.

Она хотела подумать, но четкий, равномерный шаг не ускорил работу мозга, как то бывало обычно, мысли наоборот разбежались, исчезли. До темноты Айри успела заглянуть в парк, где на редких кустах еще держалось яркое золото и где листва покрыла лавочки, свободные от горожан.

Домой она пришла несусветно рано. Она нагрела воды на кухне, достала таз, стиральную ребристую доску и мыло, принесла платье. От монотонного труда голова совершенно опустела, но вот на душе по-прежнему было тяжело.

Родители прибирались в пекарне, поэтому первой увидела Айри ее сестра.

— О, какая ты хорошая младшенькая, — улыбнулась Фели, которая принесла на руках котенка, чтобы покормить.

Айри продолжила тереть смоченную ткань о доску.

— Фели, а вы…

Айри посмотрела в глаза сестре, подсвеченные теплым огоньком очага, и замолчала. Вы любите меня? Вы боитесь за меня? Любой из этих вопросов звучал бы так, словно она сошла с ума. Ответ был очевиден. Любят. Боятся.

— Что ты хотела сказать? — нахмурилась Фели и перехватила удобнее шустрого котенка, который собирался спрыгнуть на стол, где лежали помытые и почищенные овощи.

— А выступление твое когда следующее? — выкрутилась Айри, рука соскользнула, и она пальцем ударилась о край доски. — Или ты опять уедешь?

— Нет, на зиму труппа остается в Лендейле. Говорят, мы покажем последнюю нашу постановку в императорском театре! Представляешь, Айри?

Фели была счастлива: ее голос звенел от радости. Когда-то она не думала, что станет актрисой, а теперь жизнь предоставила ей возможность блеснуть на лучшей сцене империи.

— Будет здорово. Жаль, мы прийти не сможем.

— Да, это меня тоже безумно огорчает! — и Фели, отпустив котенка, подошла к Айри со спины и обняла, крепко-крепко.

— Тише, придушишь. Я в полной мере ощутила твое сожаление! — и она стукнула по руке сестры.

— А вот ты сегодня странная, — выдохнула ей на ухо Фели, внезапно ставшая серьезной, и ее руки ослабели. — Домашними делами ты занимаешься только в крайнем случае! И пришла сегодня рано. Тебя же не выгнали с работы?

И Айри не поняла, чего больше было в последнем вопросе: сожаления или надежды.

— Нет, Фели. Все в порядке. Просто я устала и решила, что отдохнуть лучше всего дома. Я правда устала, только и всего. Приберешься здесь?

— Угу…

И Айри, схватив со стола морковку, поднялась к себе в комнату, сняла форму и замерла. Морковка хрустела во рту, но этот громкий звук не заглушил мыслей.

Кровать манила. Айри очень хотела спать — прошлую ночь она провела без сна, ворочалась, то натягивая одеяло до самого носа, то сбрасывая его, а утром ушла, не заправив постель.

Одеяло вперемешку с покрывалом лежало, угол свисал до самого пола, и она отвернулась к шкафу. Айри достала из него фуражку и перчатки, бросила на стул к кителю, села перед ним на корточки, обняла колени и положила на них голову. На фуражке медью блеснул кругляш с отчеканенными цифрами, и сразу ей вспомнилась протянутая рука с жетоном Ворфа, и листок с зарисованной пуговицей, и рука в белой перчатке.

Айри тряхнула головой и, погасив лампу на подоконнике, прыгнула в кровать, укрылась с головой толстым одеялом, не пропускавшим ни звука.

Она не услышала, как приоткрылась дверь, как вздохнула мама и прошептала: «Ну, спи, спи». Зато она слышала, как тяжело билось сердце, слышала собственные мысли, преследовавшие ее наваждением.

Одеяло не могло спасти и от воспоминаний. Они солнечным жаром летнего дня ударили в голову, они расцвели первой весенней сиренью — они вернулись, хотя Айри, казалось, избавилась от них.

Дни в воспоминаниях были ярки, полны свежести, полны счастья.

Это были дни, которые они с Кеймроном провели вместе.

Впервые Айри обратила на него внимание еще в первую неделю учебы в академии. Впрочем, в тот раз никто не остался равнодушен к юноше, который на тренировку пришел одетым, как на парад: чистенькая рубашка, брюки со стрелками, даже платок на шее был! Преподаватель из отставных военных, увидевший подобное среди учеников, растерялся, а потом гаркнул на Кеймрона:

— Это что за принцесса⁈

Выстроившиеся в ряд первокурсники засмеялись и вслед за старым воякой стали использовать такое необычное прозвище. И зря. Очень скоро Кеймрон доказал, что магу не обязательно бегать быстрее всех или больше всех отжиматься — оказалось достаточно забросить на крыши домов нескольких самых громких учеников, чтобы они замолчали. Так Кеймрона очень быстро перестали дразнить, а вместо этого стали бояться.

Он же, переосмыслив свое поведение, позже стал нормально тренироваться вместе со всеми, и оказалось, что, несмотря на одежду и мягкую внешность, он был вынослив и силен.

Слово за слово, помощь за помощь, и вот уже Айри вместе с Кеймроном учила имперские законы. Он объяснял ей сложные слова, а она рассказывала ему, как все эти слова работали против людей.

Ей приходилось много тренироваться — намного больше, чем мужчинам, и Кеймрон всегда приносил то забытую ей флягу с водой, то перекус. В холодную погоду — отдавал шарф или перчатки, а она смеялась и отмахивалась, говорила, что принцессам нужнее, но каждый раз проигрывала, и шарф оказывался на ее шее, а перчатки — на ее руках. И она была единственной, кто мог дразнить Кеймрона и при этом не оказаться на крыше какого-нибудь дома.

Он по ее рассказам узнал улицы Лендейла вне первого округа, а она — о жизни тех, кто помнил своих родственников на десять поколений в прошлое. Кеймрон научил ее лучше писать, а она его — понимать речь простых людей и общаться с ними без изысканных оборотов, присущих знати.

Если бы попросили, Айри не смогла бы сосчитать, сколько раз они наблюдали с Вифарского моста закат, красивший воды реки в нежный розовый цвет. Не смогла бы она сосчитать, сколько раз с того же моста они смотрели и за луной, то золотистой и огромной, а то серебряной и далекой. Они знали, где продавались лучшие булочки с корицей, а где — самое вкусное мороженое.

Если бы не Кеймрон, Айри тяжелее пришлось бы в академии, где каждый преподаватель, каждый ученик — все смотрели на нее, как на недоразумение. Но, обычно, следом за взглядом звучал вздох и протяжное: «Ах, это же Айри Вэ-э-э-энс». Одна ее фамилия все объясняла собеседникам, но не ей.

И тем дороже для нее становился Кеймрон, который называл ее по имени и ни разу не усомнился в том, правильно ли она пришла в академию. Айри слышала, что теми же методами, какими он заставил всех забыть о своем прозвище, он усмирил и тех, кто шутил, мол, девушка за мужем пришла, а не учиться.

И поэтому, когда Кеймрону стало плохо, Айри и не подумала бросить его, оставить. Но тогда ей пришлось вспомнить, кто — он, а кто — она. Сын барона и дочь пекаря жили в разных мирах, и двери дома его родителей перед ней даже не открылись, а спесивый слуга через губу попросил уйти и не портить вид.

От служанки, которой когда-то случайно помогла, Айри узнала, куда увезли Кеймрона и почему. Тогда она не задумалась, опасно ли его навещать, стоит ли, а немедленно отправилась в путь. На телеге с каким-то деревенским мужиком доехала до поля, а потом пошла через него, увязая в рыхлой земле.

Она боялась, что он прогонит ее, а он только прятал за спину руку.

Но и это прошло.

После выпуска Кеймрон сказал, что уедет погостить к родне, и она осталась в городе одна. Она бродила по улицам и мостам, и каждый раз хотела что-то сказать, но осекалась, вспоминала, что Кеймрона нет рядом. Это подтверждали и отражения в окнах — за ее плечом не высился мужской силуэт.

От родственников он вернулся тихим, но потом все стало, как прежде, а новость, что работать они будут в одном участке, обрадовала. Какое-то время все продолжалось, как в академии.

Но вскоре Айри стало не хватать времени. Прогулки? Ужины вместе? Лучше было взять еще одну смену, помочь еще одному человеку. Работа, работа, работа! И люди, люди, люди, которые нуждались в ее помощи, звали, просили, требовали.

А потом было убийство на площади Прейн, ее перевод и… их первая ссора, после которой между ними словно стена возникла.

Под одеялом стало жарко и душно, но Айри не откинула его, свернулась клубочком.

Зачем Кеймрон сказал ей те слова? Зачем сказал, что беспокоился за нее? Разве не проще ли было ограничиться делом, закончить его и — разойтись навсегда, забыть друг о друге? Ведь четыре года, четыре бесконечных года разделили их!

Айри почувствовала, как по влажным щекам покатились обжигающие слезы. Страшнее воспоминаний была та неудобная, страшная истина, которая ей открылась.

Кеймрон был готов простить ее и принять.

Он был готов забыть их ссоры.

Но что тогда будет с ней?

И с ними?

Он вновь будет рядом? Помогать и утешать?

Айри привыкла работать в одиночестве, она привыкла к своим будням, где не было места закатам на мосту.

В душе заворочалось и воспоминание об ужине с лордом в «Либери».

«Вот то, чего ты хочешь. Вот то, чего ты желаешь. Ты хочешь жить, как все!» — нашептывало что-то внутри Айри, и сверкала улыбка лорда в ее воспоминаниях, звучали волшебной музыкой его слова и обещания.

Нет. У нее есть долг. У нее есть благословение. Забыть о нем и перестать помогать людям она не имела права. Как можно бросить людей, когда ей дано спасать?

Как можно вновь беззаботно гулять, когда от нее ждут результата?

Как можно смеяться и принимать добрые слова, когда она сама ничего не добилась?

Айри выпрямилась на кровати, и подушка сползла на пол. Она отбросила одеяло, и свежий воздух овеял лицо. Ночь приближалась к утру, и она, повернувшись на бок, сдавила угол одеяла.

Сон ей заменила дремота, и в нее все равно просочились лорд со сверкающей улыбкой и Кеймрон с его прекрасными голубыми глазами, всегда смотревшими на нее.