Здесь ради торта

ГЛАВА 28

Клейн

«Пляжный клуб» — это ресторан высшего класса, примыкающий к отелю «Наутилус», в котором состоится свадьба Шейна и Сиенны. Белые скатерти накинуты на столы, а зеркальный бар отражает океан позади нас.

Пейсли ведет за собой, пробираясь через весь обеденный зал. За столиком в дальнем углу, возле стеклянного окна без единого пятнышка, сидит мужчина, повернувшись к нам спиной.

Если бы я ждал людей, то сел бы так, чтобы их видеть.

— Папа, — приветствует Пейсли голосом, которого я никогда раньше не слышал. Добрый, но сдержанный. Вежливый. Искусственный.

Услышав ее, он встает и кладет свою льняную салфетку на свободное место.

— Пейсли, — говорит он, крепко обнимая ее.

Разница между тем, как он обнимает свою дочь, и тем, как моя мать обнимает свою дочь, разительна.

— Папа, это Клейн. Клейн, это мой отец, Эндрю.

Мы пожимаем друг другу руки.

— Приятно познакомиться, сэр.

— Взаимно, Клейн. Интересное имя.

Я киваю, но молчу. Мало что можно сказать мне о моем имени, чего я еще не слышал. Шуток про нижнее белье[xlix] в школе было в изобилии. Дети могут быть жестокими, и когда дело касалось меня, у них было более чем достаточно материала. Я был бы счастлив, если бы мое имя было единственным, над чем они могли посмеяться, но это был не мой жизненный путь.

Мы рассаживаемся по своим местам: Пейсли рядом с отцом за квадратным столом, а я напротив него. Я представлял ее отца исполином, индустриальным магнатом, но он обычный парень, Джо[l].

Судить о книге по обложке, конечно, не принято, но я не думаю, что многие люди, взглянув на этого мужчину средней комплекции с редеющей линией роста волос, сочтут его измену Робин правдоподобной.

Эндрю заказывает бутылку каберне на стол, не спрашивая, устраивает ли это кого-то еще.

— Итак, папа, — говорит Пейсли после того, как мы заказали закуски и ужин. — Как поживаешь?

— Работаю не покладая рук.

Образный язык, конечно. Руки «белых воротничков» остаются целыми и невредимыми.

Пейсли откидывается на спинку кресла и потягивает вино.

— Как Перри?

— У нее все хорошо.

Пейсли объясняет мне:

— Перри — административный помощник моего отца. Она работает на него уже двадцать лет.

— Это… мило.

Неубедительно, но что еще я должен был сказать? Перри заслуживает повышения, независимо от размера ее нынешней зарплаты?

— Клейн, чем ты занимаешься?

Удивительно, что мы так долго добирались до этой точки разговора. Начинаем. Прежде чем я успеваю что-то сказать, Пейсли отвечает.

— Клейн — автор.

Я знаю, что Пейсли пытается уберечь меня от еще одного опыта, подобного тому, что я пережил с ее матерью в ночь нашего знакомства, но все в порядке. Она не обязана лгать ради меня.

— Начинающий писатель, — поправляю я.

— Ненадолго, — отвечает Пейсли. Она смотрит на отца. — Моя фирма недавно запустила цифровую маркетинговую кампанию, сосредоточенную на работе Клейна, с целью создать и укрепить его онлайн-охваты, чтобы привлечь заинтересованного издателя.

Приносят закуски, и я сжимаю руку Пейсли, лежащую на столе.

— Ничего не имею против твоей книги, Клейн, но, Пейсли, если бы ты работала на меня, ты бы не стала выдавать чересчур затейливые фразы о том, что ты что-то выдумала и выложила это.

Пейсли опускает глаза к своей тарелке с дыней, обернутой прошутто.

— Это не то, чем я занимаюсь.

— А чем же вы занимаетесь, Эндрю? — я меняю тему ради блага всех сидящих за этим столом. Если мне придется еще хоть раз выслушать, как он принижает свою дочь, ему не понравится то, что я скажу.

— Я владею фирмой по управлению активами, — из его голоса сочится гордость. — Помните пузырь на рынке жилья? Я предвидел его появление и провел шорт[li].

Он, должно быть, полагает, что я знаю, что это значит, но я не знаю. Да и не хочу, поэтому киваю, чтобы он мне не объяснял.

— Это сделало моих клиентов очень богатыми, — продолжает он. — И меня тоже.

— Поздравляю с, эм, шортом.

Пейсли издает искаженный смешок. Эндрю выдавливает натянутую улыбку, первую с момента нашего приезда.

— Пейсли могла бы пойти по моим стопам, но она решила устроить бунт, — вздыхает он, бросив на нее взгляд, который должен был дать ей понять, что он все еще разочарован в ней. — В конце концов, я мог бы дать ей ключи от замка, но она не захотела. Она хотела переехать через всю страну и посещать занятия, которые ни к чему не приведут, — его щеки раскраснелись от вина. — Она говорила тебе, что изучала творческое письмо, Клейн? Неудивительно, что ей это не понравилось, — он указывает на нее своим бокалом с вином. — Как я и говорил.

Я жду, что Пейсли начнет отстаивать свои интересы, но она этого не делает. Она просто сидит и молчит, глядя в окно.

Если она не хочет, то это сделаю я.

— Эндрю, вы когда-нибудь были в P Squared Marketing?

— Что это такое?

Парень не знает названия бизнеса своей дочери? Изо всех сил стараясь не выдать своего и без того низкого, но все еще падающего мнения об отце Пейсли, я отвечаю:

— Название фирмы Пейсли.

Он смотрит на Пейсли поверх ободка своего винного бокала.

— Нет.

— Вам стоит как-нибудь навестить ее и посмотреть на то, что она построила.

— Я жду, когда она одумается и присоединится ко мне в моем бизнесе.

— Я этого не сделаю, — отвечает ему Пейсли, ее голос негромкий, но твердый. — Я люблю то, что делаю. Людей, которым я помогаю.

— Ты можешь помогать людям, управляя их состоянием.

— До Клейна у меня была клиентка, которая владела тремя местными кофейнями и пыталась наладить контакт со своими покупателями, и…

— Это же кофе, — перебивает Эндрю, — насколько сложным может быть этот бизнес? Люди уже пристрастились к вашему продукту.

— Эта женщина видела свой бизнес совсем не таким. Ей нужна была привлекательная атмосфера, место для встреч, дружелюбные лица, сотрудники и посетители, между которыми установилось бы взаимопонимание. Но она не знала, что именно этого хочет, а только понимала, что в ее бизнесе чего-то не хватает. Мы с командой помогли ей понять свое видение и использовать его, чтобы показать людям, что она может предложить.

Наблюдая за тем, как Пейсли говорит, жестикулируя руками, можно понять, что она увлечена своим делом. Я испытываю огромное уважение к этому, к тому, кто любит то, что делает.

— Это прекрасно, милая, — покровительственно обращается к ней Эндрю. Он не сдается, он просто меняет тактику.

В глазах Пейсли загорается огонь, и как только я думаю, что она собирается отчитать отца, огонь угасает.

Кто-то убирает наши закуски, и появляется официант с ужином. Мы едим молча, неловко, пока Эндрю не говорит:

— Твоя мама уже закончила позориться с этим ребенком-мужчиной?

— У него есть имя, — Пейсли нарезает свой стейк с излишней силой.

— Мне плевать на его имя.

Эндрю перешел от покровительственного тона к раздражительному. Думаю, мы знаем, кто на самом деле ребенок-мужчина.

— Мама счастлива, — Пейсли прожевывает свой кусочек.

— Твоя мама не счастлива. Она устраивает самую длинную в мире истерику.

Пейсли откусывает еще кусочек, избегая смотреть ему в глаза.

— Вы развелись.

— Что? — он наклоняет ухо в ее сторону, но я уверен, что он прекрасно ее услышал.

Пейсли откладывает в сторону столовый прибор и переводит взгляд на него.

— Вы развелись.

— И кто в этом виноват?

Моя вилка со звоном падает на тарелку. Под столом Пейсли топает по моей ноге. Предупреждение.

— Это не я была застукана с языком в горле соседки, — прохладно говорит Пейсли. Ноздри Эндрю раздуваются.

— Это твоих рук дело? — он откусывает кусок стейка и направляет вилку на меня. — Вот это все ее отношение?

— Нет, сэр. Я считаю, что это ваших рук дело.

Мышцы на его щеках напрягаются.

Пейсли продолжает.

— Я знаю, что тебе грустно. Я знаю, что ты одинок, и все, что ты делаешь, — это работа. Но ты только вредишь себе, ведя себя так, — тон Пейсли мягкий, но твердый. Уважительный, но не терпящий возражений. — Из трех твоих детей я единственная, кто пришел сюда сегодня. Подумай об этом. Сиенна и Спенсер не заняты. Они просто не предлагают себя в качестве груши для битья, как это делаю я. Но даже я в конце концов перестану это делать.

Я так горжусь ею, что могу поаплодировать. Может быть, встать из-за стола, медленно похлопать, устроить шоу. Я не осмелюсь, потому что Пейсли будет смущена, но я хочу показать ей, какое это достижение.

Пейсли поднимается на ноги и хватает свою сумочку. Я следую за ней.

Своему отцу она говорит:

— Папа, я люблю тебя, но ты мне не нравишься. Уже давно не нравишься. Тебе предстоит выяснить, почему.

Пейсли отходит от стола. От гнева кончики ушей Эндрю становятся красными, но я готов поспорить, что к этому цвету добавляется еще одна эмоция. Стыд.

Это хорошо. Стыд — это нормально, когда ты совершил что-то постыдное. Это также означает, что он не совсем не осознает последствий своего поведения.

Я догоняю Пейсли у стойки хостес. Она протягивает ей свою кредитную карту и просит ее попросить менеджера пробить карту. Озадаченная администраторша спешит прочь, а Пейсли поворачивается ко мне, постукивая рукой по боку своей ноги.

— В тот момент мне было хорошо, но теперь я начинаю бояться.

Скользнув руками по ее талии, я притягиваю ее к себе и целую в лоб.

— Если это поможет, я чертовски горжусь тобой.

Набравшись смелости, я говорю:

— Если бы у меня была возможность посмотреть отцу в глаза и высказать ему все, я бы это сделал. В одно мгновение.

Глаза Пейсли расширяются.

— Ты никогда не говоришь о своем отце.

— Я знаю.

— Мисс Ройс? — мужчина в отглаженной белой рубашке протягивает Пейсли кредитную карту.

Она вырывается из моих рук, забирает у него карту и кладет ее на место в кошелек.

— Спасибо.

Его брови хмурятся.

— Все в порядке?

— Да, — отвечает она, беря ручку из стаканчика на стойке хостес, чтобы подписать чек. — Обслуживание было прекрасным. Еда была восхитительной. Вид был потрясающий.

Он наклоняет голову, пытаясь понять.

— В чем была проблема?

— В компании, — отвечает Пейсли, отбрасывая ручку. — Приятного вечера.

Пейсли выходит наружу навстречу теплому вечеру. Мы уже почти добрались до гольф-кара, когда кто-то окликает ее по имени.

Она оборачивается, ища источник голоса на освещенной площадке, уставленной гольф-карами.

Женщина подходит ближе, ее песочно-каштановые волосы собраны в пучок. Она выглядит знакомой, хотя я уверен, что никогда ее не встречал. Я замечаю, как Тег вылезает из кара, и все складывается воедино. Это мама Шейна и Тега.

— Так приятно снова видеть вас, Ребекка, — говорит Пейсли, распахивая руки для объятий. Она отстраняется и произносит:

— Это Клейн. Мой парень.

Мы пожимаем друг другу руки, и я вижу, от кого у Шейна глаза и нос. У Тега тоже. Я машу ему рукой, когда он идет за мамой, и он делает то же самое.

— Рада тебя видеть, Пейсли. Ты мне всегда нравилась, — она подносит вертикально раскрытую ладонь ко рту, словно раскрывает секрет. — Немного странно, что Шейн женится на твоей сестре.

Пейсли смеется.

— Согласна.

— Мама, — вздыхает Тег. — Ты обещала, что не будешь говорить такие вещи.

— Я обещала не говорить ничего подобного Шейну.

Тег извиняюще смотрит на Пейсли.

— Мне придется переделать формулировку этого обещания.

Ребекка пожимает плечами.

— Очень жаль. Никаких обновлений к старым договорам.

Тег качает головой.

— Мы пропустим нашу бронь, если не зайдем туда. Мне пришлось пожертвовать почкой, чтобы получить вид на океан.

Ребекка снова обнимает Пейсли.

— Не хотелось бы, чтобы пожертвования пропали даром. Рада снова видеть тебя, Пейсли. Приятно познакомиться, Клейн.

Они заходят внутрь, и Пейсли передает мне ключи от кара.

— Вернемся домой, но я не хочу заходить. Я хочу посидеть на пляже и успокоиться, прежде чем встретиться с кем-то.

Мы возвращаемся, но я прошу Пейсли подождать меня, пока я сбегаю внутрь и кое-что возьму. Через пять минут я возвращаюсь со стеклянным контейнером известной марки, двумя вилками и бутылкой вина.

Пейсли хлопает в ладоши.

— Это ковбойские спагетти?

Использовав ужасный акцент, я говорю:

— Ну конечно, дорогуша.

Пейсли целует меня в щеку.

— Все, что тебе нужно, — это сапоги и шляпа. Клейн-ковбой.

Она берет пляжное покрывало из второго ряда гольф-кара, и мы идем с нашей добычей на пляж.

— Еще один день прошел, — расстелив покрывало, Пейсли опускается на него.

Я раскладываю еду и напитки, а она смотрит на клочок солнца, виднеющийся на горизонте. Она берет вилку и снимает крышку с емкости, наклоняя голову, чтобы вдохнуть.

— Пахнет так, как я помню, — она наматывает спагетти на вилку. Пейсли счастливо вздыхает, жуя, и завершает свой огромный кусок словами: «И вкус тоже такой, как я помню».

Она делает еще несколько укусов и передает контейнер и вилку мне.

Пока я ем, она говорит:

— Я бы хотела, чтобы они все оставили в покое мое счастливое место. Зачем моему отцу понадобилось приезжать сюда и поднимать все это? Настоящая жизнь остается на материке. Этот остров — для хорошей жизни, и только для хорошей жизни. Моя сестра не должна выходить здесь замуж.

Я проглатываю еду.

— Может, это и ее счастливое место?

— На чьей ты стороне?

— Всегда на твоей. Но я был бы не слишком хорошим другом, если бы не предлагал взглянуть на что-то по-другому.

Пейсли толкает меня плечом.

— Что у тебя с отцом?

Я знал, что это произойдет. Мне удавалось избегать этого так долго только потому, что Пейсли уважительно относилась к моим границам, осторожно отступая, когда чувствовала, что подошла слишком близко.

Я откладываю почти пустой контейнер со спагетти. Начинаем.

— В детстве у меня была тяжелая дислексия.

Пейсли удивленно моргает. Она молчит, ожидая, что я продолжу.

— Я знаю, ты бы так не подумала, учитывая, сколько времени я провожу рядом с книгами. Я много работал, чтобы преодолеть это, — я смотрю на темную воду, легко представляя лицо отца, чувствуя его присутствие, когда он стоит надо мной за столом. — Преодолеть это было проще простого. Мучительным было время, предшествующее постановке диагноза. Его обнаружили поздновато, во втором классе. Я слушал окружающих и запоминал, что они говорят о той или иной книге. Я придумывал способы справиться с тем, что, когда я смотрел на слово, буквы путались. Но потом это стало проявляться в математике, потому что у нас были текстовые задачи. Мои оценки были очень плохими, и я помню, как мой отец стоял надо мной, когда я делал домашнее задание. Он смотрел, как я решаю задачки, и от этого становилось еще хуже, — мысленно я вижу, как дрожат мои маленькие пальцы, зажимающие желтый карандаш. — Он был жестоким. Он спрашивал меня, не идиот ли я. Не слепой ли я. Однажды он спросил мою маму, почему она родила ему сына-дурака.

Пейсли резко вдыхает, прикрывая рот ладонью.

— Я знаю. Это ужасно. То, что он сказал. Как он себя вел. Вскоре после этого он ушел. Мне казалось, что это моя вина, но мама сказала, что он сделал нам всем одолжение. В любом случае, она настоящий чемпион в этой печальной истории. Она прошла через весь процесс, чтобы добиться для меня индивидуальной образовательной программы. Благодаря ей меня приняли в школу, специально предназначенную для детей с дислексией. Но это было дорого, и даже с помощью государства было почти невозможно оплатить оставшуюся часть обучения. Но она справилась. Я не знаю как. Когда я думаю о том, чего ей, должно быть, не хватало, — жжение появляется в глубине моих глаз, — зная, как она жертвовала собой? Мне хочется найти отца, посмотреть ему в глаза и сказать, что он не победил. Он неудачник во всем этом.

— Да, это точно, — страстно настаивает Пейсли.

— Я знаю.

— Ты слышал о нем что-нибудь с тех пор, как он уехал?

— То тут, то там. Моя мама была единственным опекуном. Он платил алименты, пока нам не исполнилось восемнадцать.

— Когда ты видел его последний раз?

— Я столкнулся с ним на выставке дорогих автомобилей. Он был там с другом. С женщиной, — теперь я четко вижу, как он выглядел в тот день. Как брошюра о мероприятии торчала из его заднего кармана, вся согнутая, прежде чем он ее спрятал. Я сразу понял, что это он, даже со спины. — Он выглядел несчастным, и все, что я мог подумать, — это то, что он сделал это впустую. Какой смысл ему был сбегать из семьи, если он даже не собирался быть счастливым?

— Ты говорил с ним?

— Нет. Он поднял голову и увидел меня. Он кивнул мне, — я вытаскиваю пробку из бутылки вина и отпиваю из нее. — Он просто кивнул.

По сей день я не могу понять, рад ли я тому, что он оставил меня, или в ужасе.

— Что это, черт возьми, такое? — говорит Пейсли, повышая голос. — Если раньше я думала, что вкладываюсь в твою маркетинговую кампанию, то теперь я удваиваю свои усилия. Мы сделаем тебя опубликованным автором, Клейн, — она ткнула пальцем в землю. — Я найду адрес твоего отца и отправлю ему копию твоей первой книги. С фотографией моего среднего пальца.

Я не могу не улыбнуться ее суровым бровям и пылкому выражению лица.

— Это мило — то, как ты меня защищаешь.

— Никто не имеет права так с тобой обращаться, Клейн. Никто. И я с радостью найду твоего отца и скажу ему, что он упустил.

Полумесяц посылает дугу света на лицо Пейсли. Ее глаза стали как у воина, женщины с внутренней стойкостью и силой, готовой вступить в бой. Я тянусь к ней, заключая ее в свои объятия. Она прижимается ко мне, доверяя мне, пока я укладываю ее обратно на покрывало. Опираясь на одно предплечье, я смотрю на нее сверху вниз, наслаждаясь красотой ее лица и ее души.

— Мне нравится, что ты хочешь заступиться за меня.

Она хмурится.

— Мне не нравится мысль о том, что кто-то был недобр к тебе, даже если это было почти двадцать лет назад.

— Мне не понравилось, как твой отец принизил твою работу сегодня вечером. Помимо всего прочего.

Она кивает, и ее волосы слетают на покрывало.

— Я видела, как трудно тебе было удержаться, чтобы не сказать что-нибудь.

— Ты пнула меня ногой как раз в тот момент, когда я был готов сорваться, — кончиком пальца я убираю волосы с ее лба. — Ты хорошо держалась там.

— Это был первый раз, когда я так противостояла ему, — ее глаза изучают мое лицо. — Это было чертовски приятно.

— Не сомневаюсь.

Пейсли поворачивает голову, и ее взгляд находит океан.

Волны бьются о берег, и это самый успокаивающий звук. Она молчит целую минуту, прежде чем сказать:

— Что думаешь о том, чтобы заняться кайтбордингом завтра утром?

— Кайтбординг?

— Большой воздушный змей тянет тебя над водой, пока ты катаешься на доске.

— Хм… — мне не нравится идея не знать, что находится подо мной, но я быстро привыкаю к улыбке Пейсли, когда она знакомит меня с еще одним из своих любимых островных развлечений.

— Я сделаю это, — подтверждаю я.

— Клейн?

— Да?

— Я уже некоторое время хочу, чтобы ты меня поцеловал. А потом, когда мы будем ложиться спать, даже не думай лечь на надувном матрасе, который, как мы знаем, сдуется.

Сердце трепещет в груди.

— Как пожелаешь.

Я делаю в точности то, о чем она попросила.

Как я мог этого не сделать?

Клейн Мэдиган

@kleinthewriter

Место действия следующего романа: маяк в дождливую погоду.

21 комментарий. 3к лайков. 8 репостов.