Здесь ради торта

ГЛАВА 41

Пейсли

Просыпаться в компании «Клейна-парня» — это, одним словом, великолепно.

Должно быть, я измотала его прошлой ночью, потому что обычно он встает раньше меня. Он никогда не упускает случая принести мне кофе и напомнить, какой я ленивец по утрам.

Я смотрю на его распростертую фигуру, грудь вздымается и опускается с равномерными интервалами. Он лежит на спине, несправедливо длинные ресницы осыпают его щеки, рот слегка приоткрыт. На ребрах темнеет небольшое родимое пятно, а рядом с ним красуется еще меньшая родинка.

Я хочу знать об этом человеке все. Составить карту его тела, узнать его щекотливые места.

Моя реакция на него сильная, и, если быть честной с собой, так было с самого первого дня. Не только в ту первую ночь, когда он вошел в мою квартиру, когда нам было по восемнадцать, но и шесть недель назад, когда я подошла к его бару.

Было ли это только потому, что я затаила обиду? Не думаю. Оглядываясь назад, я вижу то, чего не могла увидеть в тот момент. Это была не только моя сильная реакция на него, это была моя душа.

Моя душа хочет Клейна.

А мое тело? Это само собой разумеется.

А мое сердце?

В прошлом я была ужасно не разборчива, выбирая Шейна, когда он был почти копией моего отца. Я знаю, что Клейн совсем не похож ни на Шейна, ни на моего отца. И в глубине своего сердца, и на мелководье я знаю эту истину.

В его руках мое сердце в безопасности.

Какое облегчение. Какое счастье.

Бросив последний тоскливый взгляд на красивого мужчину в моей постели, я выскальзываю из-под одеяла и хватаю халат. Завязав его на талии, я беру телефон и на цыпочках выхожу из спальни.

В доме тихо. Еще рано, солнце только начинает подниматься на небе.

Внезапно мне захотелось поговорить с мамой. Я отправляю ей сообщение.

Пейсли: Ты проснулась?

Мама: На кухне, пью кофе. Приезжай.

В пижаме и халате я запрыгиваю в гольф-кар и проезжаю небольшое расстояние до дома мамы и Бена.

Я захожу внутрь без стука. Мама сидит у кухонного острова в шелковом халате лавандового цвета и держит в руках чашку кофе.

— Привет, мам, — приветствую я.

— Доброе утро, — она указывает на кофеварку. — Сделай себе чашку.

Я делаю, как она сказала, и присоединяюсь к ней у острова, когда заканчиваю.

— Итак… ты поговорила с Сиенной?

Она смотрит на меня через край своей чашки с кофе и кивает.

— Она позвонила мне вчера поздно вечером. Она собиралась остаться на ночь с Шейном.

— Уверена, это его порадовало, — ворчу я.

Она ставит чашку кофе на стол.

— Поговорим по-настоящему, Пейсли?

Я вздергиваю бровь.

— Ты уверена, что справишься с этим?

В этой семье есть все, кроме настоящих разговоров.

Мама игнорирует мой вопрос.

— Сиенна рассказала мне о Клейне.

Отлично. Просто охуенно. Вся эта работа на этой неделе прошла даром.

Я перекидываю волосы через плечо, и меня окутывает аромат геля для душа Клейна. Что бы ни случилось с моей семьей, эта неделя прошла не зря. Каким бы беспорядком это ни было и каким бы ни было в течение следующих сорока восьми часов, пока мы не покинем остров, эти выходные стали началом наших с Клейном отношений. Наших настоящих отношений.

— Может, мы с Клейном и начинали не совсем обычно, мам, но в нас больше нет ничего фальшивого. На самом деле…

Мама поднимает ладонь.

— Можешь не говорить мне. У меня есть глаза. Я вижу, как вы влюблены друг в друга.

Улыбка растягивает один уголок моего рта.

— Да?

Она медленно кивает.

— Да. Он одержим тобой. В хорошем смысле.

— Я тоже им одержима.

— Да, это так. Это приятно, не так ли?

Потягивая кофе, я спрашиваю:

— Так вот как ты относишься к Бену?

При упоминании Бена глаза моей мамы загораются.

— О, да. Да. Он… — она подыскивает слово. — Все, о чем я всегда мечтала.

Я пытаюсь кивнуть, чтобы поддержать ее, но мне странно слышать, как моя мать говорит эти слова, и что они не относятся к моему отцу. Не потому, что я считаю, что они должны быть вместе, но это просто странно.

— Сиенна сказала тебе, что выгнала меня со своей свадьбы?

Раздражение мелькнуло в маминых чертах.

— Да. И я сказала ей, что она поступила неправильно.

— Правда?

— Конечно, Пейсли, — ее брови сошлись посередине, и она смотрит на меня так, будто мое удивление ее смущает.

— Ты склонна думать, что Сиенна не может ошибаться.

Она хмурится.

— Это не так.

— Ты считала, что Сиенне можно встречаться с моим бывшим. Ты считала, что для нее нормально обручиться с ним. Ты считала приемлемым попросить меня устроить ее девичник.

Мама откидывается на спинку стула.

— Милая, ты не знаешь, что я думала. Ты меня не спрашивала.

— Я спрашиваю тебя сейчас.

— Мне показался странным этот выбор, и когда я спросила Сиенну, она сказала, что ты не против. Она даже сказала, что ты рада за нее. Честно говоря, в нашей семье было столько потрясений, что я почувствовала облегчение. Я не хотела, чтобы в жизни моих детей было еще больше боли. Но, — вздыхает она, проводя пальцами по волосам, — я должна была надавить. Я должна была позвонить тебе и спросить прямо. Мне жаль, что я не стала настаивать, Пейсли. Мне жаль, что я не присмотрелась внимательнее к твоему безразличному отношению.

У меня дыхание замирает в горле. Извинения? От моей мамы? Это правда?

Она поднимает один палец.

— Однако почему ты не сказала об этом раньше, Пейсли? Почему ты не сказала Сиенне, что ее отношения заставляют чувствовать тебя некомфортно?

Я тяжело вздыхаю.

— В этой семье, когда я высказываю свое мнение, меня прогоняют.

— Ты имеешь в виду своего отца, колледж и твой выбор профессии?

— Да, но дело не только в этом. Я наконец рассказала тебе о том, что папа изменил, и это разбило нашу семью. Сиенна и Спенсер обвинили меня, мама. Это повлияло на мои отношения с ними.

Она начинает спорить, но я прерываю ее.

— Они оба сказали мне, что хотели бы, чтобы я никогда ничего не говорила. Я годами носила в себе чувство вины за это. Годами. Поэтому, когда Сиенна сказала мне, что встретила Шейна, и я услышала счастье в ее голосе, я не могла ей отказать. Просто не могла.

— Чувство вины — сильная эмоция. Оно может заставить людей вести себя по-разному. Оно даже может заставить женщину долгие годы оставаться в несчастливом браке, когда она уже была готова уйти.

Я сжимаю пальцы вокруг своей чашки.

— Ты хочешь сказать…

Она уже кивает.

— Ты не разрушила наши с отцом отношения, сказав правду. Если уж на то пошло, ты дала мне выход, которого я давно хотела.

— Но… но… — бормочу я, не в силах составить предложение.

— Я поговорю с твоими братом и сестрой, милая. Я прослежу, чтобы они поняли, что ты не виновата, — она обхватывает мою руку. — Мне жаль, что ты так долго несла это бремя.

Не одно извинение, а два? Не знаю, что и думать об этом разговоре.

— И, — продолжает она, — если уж на то пошло, никто не верит, что у тебя есть чувства к Шейну, кроме Сиенны. И она верит в это только потому, что не может принять тот факт, что Шейну тяжело видеть тебя здесь, с Клейном.

— Папе тоже невыносимо видеть тебя с Беном.

Она закатывает глаза.

— Может ли он сделать это более очевидным?

Я смеюсь над маминой непочтительностью. Это та небольшая доля комедийной разрядки, которая мне нужна в этой атмосфере, отягощенной старыми истинами.

— Когда-нибудь, — говорит мама, поднимая чашку кофе и поднося ее к губам, — мы с твоим отцом сядем и поговорим по душам, но этот день не сегодня, — она подходит к раковине и ополаскивает чашку. — Мне нужно переодеться, чтобы поехать в клуб и начать готовиться к церемонии. Команда по макияжу и прическам скоро прибудет, и я иду первой.

Я чувствую резкий прилив боли и щепотку зависти, понимая, что не смогу стать частью этого семейного воспоминания. Что меня от него отгородили.

Мама быстро обнимает меня, застав врасплох. Физические прикосновения — ее последний язык любви.

— Все образуется, — говорит она и еще больше шокирует меня, чмокнув в подбородок.

Воспоминание всплывает в моей голове, и я спрашиваю:

— Это внезапно, но у тебя еще есть те платья «Холстон»?

Она вздергивает брови.

— Это внезапно. И да, у меня есть.

— А ты не хотела бы расстаться с одним из них? — я вкратце пересказываю историю Холстон и ее матери. — Холстон, вероятно, причина, по которой мы с Клейном сейчас вместе. Все это было ее идеей.

— Это прекрасный жест. Я с удовольствием пришлю тебе платье.

— Спасибо, мам.

Я возвращаюсь в тихий дом. Кофе уже сварен, но бабушки нет ни на кухне, ни в гостиной. Сиенны нет, а мальчики-подростки будут спать до полудня.

Что я буду делать в свободный день? Как заполнить свое время?

Во мне бурлит беспокойная энергия. Совсем скоро остров Болд-Хед останется в прошлом и займет место в моих мечтах и воспоминаниях.

Клейн открывает глаза, когда я вхожу в нашу спальню.

— Привет, — говорит он своим густым, сексуальным утренним голосом. — Что случилось с режимом ленивца?

— Я превратилась в то животное, которое проснулось рано и хочет, — варианты проносятся в моей голове, — прогуляться по пляжу.

— Чайка, — Клейн проводит рукой по всклоченным ото сна волосам.

Я решительно киваю, сопротивляясь желанию наброситься на него. Ранняя, утренняя прогулка по пляжу пропадет, если я уступлю своему желанию.

— Чайка. Хочешь пойти со мной?

Клейн поднимается с кровати.

— Меня не перестает поражать твоя способность вылетать из-под одеяла.

По дороге в ванную Клейн останавливается, чтобы поцеловать меня.

— Подожди, пока ты не увидишь все мои другие трюки.

Он проводит зубной щеткой по зубам, затем натягивает футболку. По дороге из дома мы заказываем два кофе на вынос, а потом оказываемся на пляже, пальцы ног вязнут в мокром песке, пенистая вода хрустит вокруг наших лодыжек.

Мы держимся за руки, и я прижимаюсь к его боку, пока мы идем. Он необычно тих, и я спрашиваю:

— О чем ты думаешь?

— Что нам осталось провести здесь всего сорок восемь часов. Несмотря на сумасшедшую неделю, я ожидаю, как покину это место, и это не самое приятное чувство. Все так, как ты и сказала. Это место волшебное. Мне грустно уезжать.

Я сжимаю его руку.

— Мы всегда можем вернуться. Может быть, в следующий раз без свадебных махинаций.

Он останавливается, прижимая меня к своей груди движением наших сцепленных рук. Он выглядит чертовски счастливым, и все, о чем я могу думать, — это то, что я создала это выражение в его глазах. С каких это пор сделать Клейна счастливым стало первостепенным? Когда-то между тем, как он постоянно был на моей стороне и оказывал мне поддержку, необходимую для того, чтобы я могла постоять за себя перед своей семьей.

Взгляд его зеленых глаз становится жарким, подбородок опускается, а губы прижимаются к моим. Ароматы горького кофе и прохладной мяты кружатся на наших языках, наши губы подаются навстречу друг другу.

Он невероятно пахнет, и вкус у него божественный. Он так красив, что у меня щемит в груди. Этот мужчина — все.

Мы отстраняемся, чтобы сделать глоток воздуха, когда большая волна обдает водой наши икры.

— Как ты относишься к свадьбе, теперь, когда у тебя есть возможность поспать во время нее?

— Отличный вопрос, — я переплетаю руки вокруг его шеи, глубоко вдыхая его пряный яблочный аромат. — Мои чувства очень задеты тем, что Сиенна так легко отстранила меня, да еще и по пустяковой причине. Ясно, что проблема в Шейне, но Сиенна не хочет этого видеть, и ей проще обвинить меня. Я думаю… — мое внимание привлекает движение в океане. — Дельфины!

Сначала прыгает один, потом еще два. Мы с Клейном наблюдаем, как они движутся параллельно берегу, а затем исчезают из виду.

Мое волнение ослабевает.

— Этим дельфинам нет дела до катастрофы, которой является день свадьбы.

— Нисколько.

Я снова прижимаюсь к Клейну.

— Я бы хотела, чтобы сестра не обвиняла меня в том, чего я не делала и над чем не властна, но я понимаю, почему она это делает. Если представить, что сегодня день моей свадьбы, а мой жених ведет себя так, как ведет себя Шейн, возможно, я защищу себя и свое эго, возложив вину не на того человека. Ей проще отказать мне в приглашении, чем ему.

— Даже если разводы стоят дорого.

Я фыркаю и шлепаю Клейна по руке.

— Надеюсь, это не будет исходом, но да. Они дорогие.

Мы продолжаем идти, и когда солнце начинает напекать, мы поднимаемся к дому. Мы проходим через песчаный холм, когда в конце частной дорожки появляется Рен. Она тяжело дышит, ее грудь вздымается, когда она убирает волосы с глаз.

— Пейсли, иди скорее. Это катастрофа.

— Что случилось?

Она бросает на меня взгляд, который говорит: «Ты не поверишь мне, даже если я расскажу».

— Сиенна. Отстригла. Челку.

Мои глаза становятся такими широкими, что становится больно, а рука взлетает вверх и закрывает рот с тупым шлепком.

— Я знаю, — серьезно говорит Рен. Она хватает меня за руку. — Сиенна просит тебя.

Клейн целует меня в макушку и бормочет:

— Просто скажи мне, что тебе нужно, и я буду рядом.

— Спасибо, — я отвечаю поцелуем в его щеку. В груди защемило от того, что я уже скучаю по нему.

Рен ведет меня к ее ожидающему гольф-кару.

— Тебе повезло, — говорит она, когда я забираюсь внутрь. — Он горяч, умен и дорожит тобой. В общем, все, что нужно женщине.

Повезло ли мне? Наверное, да, в какой-то степени. Повезло, что из сотни других ресторанов в округе я выбрала «Упрямую дочку». Повезло, что я пришла в тот вечер, когда Клейн работал. Повезло, что я решила утопить свою жалость к себе в баре, а не последовала дальше за группой на девичнике.

— Во всем этом есть доля везения, — соглашаюсь я, удерживаясь, когда Рен поворачивает. — Но я заслуживаю того, чтобы меня любили как надо, Рен. И ты тоже, — и моя сестра тоже. Тот ли Шейн человек, который сможет ее любить должным образом? Я не знаю. Даже не могу сказать. Я мало что знаю о них, только то, что видела на этой неделе. Признаться, представление было плохим. Возможно, эта неделя была аномалией в их отношениях. Стресс из-за свадьбы и все такое.

Рен молчит до конца поездки. К тому времени, как мы подъезжаем к дому, мои волосы растрепаны ветром, и это совсем не мило.

— Пейсли, — останавливает меня Рен возле живой изгороди. — То, что ты только что сказала о том, что каждый заслуживает хорошей любви? Это пробивает, — двумя пальцами она постукивает по центру груди. — Надеюсь, у тебя в рукаве найдется еще несколько таких жемчужин для Сиенны. Они ей понадобятся. Я не знаю, что произошло после того, как я забрала ее утром от Шейна и привезла сюда, но ничего хорошего.

Я делаю глубокий вдох и вхожу в люкс для новобрачных.