Здесь ради торта

ГЛАВА 33

Клейн

— Дело не в том, что я хочу, чтобы ты перестала так говорить, — объясняю я ей, глядя в ее глаза самого красивого оттенка, который я когда-либо видел. — Я хочу, чтобы ты перестала думать, что когда я говорю что-то, что тебе нравится, это следует привязывать к этому.

Ее щеки заливаются краской.

— Я не осознавала, что именно это я и делаю.

— Это защитный механизм.

Она кивает.

— Да.

— И что же нужно защищать от меня?

Четко и уверенно она говорит:

— Мое сердце.

Тот же самый орган, который находится в моей груди, начинает сжиматься. Хотел бы я, чтобы Пейсли почувствовала, что она делает со мной. Хотел бы я, чтобы она знала, как она повлияла на меня, изменила, как мучает меня наблюдение за ее борьбой с семьей, как сильно я хочу встряхнуть их всех и сказать им, что они причиняют боль лучшему человеку, которого я знаю.

— Пейсли, — я располагаю наши лица так, чтобы в поле нашего зрения не было ничего постороннего. Мне нужно, чтобы она не только услышала мои следующие слова, но и впитала их. — Для твоего сердца нет более безопасного места, чем рядом со мной.

Она стонет, издав крошечный искаженный звук.

— Клейн, я не могу перестать думать о тебе, — ее слова звучат мягко и хрупко, как признание, и, возможно, так оно и есть.

Я крепче прижимаю ее к себе.

— Ты занимаешь все мои мысли, и мои сны тоже.

В ответ бедра Пейсли сжимают меня. Она выгибается, вжимаясь в меня грудью.

— Покажи мне, о чем ты думаешь.

Я захватываю ее рот и веду нас назад к кровати, опуская ее, когда мы оказываемся там. Платье задирается на ногах, открывая мне вид на ее татуировку.

Я провожу рукой по ее бедру, поднимая ткань выше. Кончиком пальца я обвожу слово, написанное прописными буквами.

Attraversiamo.

— Что это значит? — я наклоняюсь и провожу губами по забитой чернилами коже.

Пейсли извивается, ногтями впиваясь в мои волосы.

— По-итальянски это означает «давай перейдем». Это способ описать переход или движение. Я набила ее после первого года создания своего бизнеса, когда поехала на две недели в Италию, — ее ногти покидают мои волосы и опускаются на шею. — Я сама оплатила поездку и гордилась этим. Я чувствовала себя большой, как будто я сделала переход к взрослой жизни. Я сделала это сама, так, как хотела. Я бросила вызов отцу и своей природной склонности угождать, и это было не зря.

Я смотрю на нее сверху вниз, не в силах сдержать восхищение в глазах.

— Ты нечто иное, Пейсли. Что-то чертовски особенное.

Мои губы опускаются к ее бедру, к этому слову. Attraversiamo.

Кончик моего языка прослеживает надпись. Я поднимаю взгляд, мой рот все еще прижат к ее коже. Пейсли смотрит на меня, ресницы трепещут.

— Клейн, — говорит она, но после этого больше ничего не следует. Ни просьбы. Ни вопроса. Только мое имя, потому что она может. Потому что хочет.

Я посасываю ее бедро, татуировку, втягиваю кожу в рот и прикусываю. Она задыхается, и ее рука снова находит мои волосы. Мой рот опускается с ее бедра, скользит вниз по склону, к тому месту, где раньше исследовали мои пальцы. Ее бедра, все еще сомкнутые вместе, образуют букву «V».

Приподнявшись, я смотрю в ее закрытые глаза.

— Пейсли, если ты хочешь меня здесь, тебе придется открыться для меня.

Ее глаза открываются. Она смотрит на меня и делает именно это.

Устроившись между ее коленями, я провожу руками по ее бедрам, наблюдая, как они исчезают под подолом ее платья. Я продвигаюсь все выше, пока ткань не доходит до ее тазовых костей.

Я смотрю вниз на нее, открытую для меня.

— Вот это да, — говорю я, оценив светло-розовое кружево.

Пейсли улыбается.

— Это белье, достойное того, чтобы его снять.

Зацепив пальцами пояс, я стягиваю их с ее тела. Они были красивыми, пока были на ней.

А здесь, прямо, блять, мой рай.

— Такая красивая, — восхищаюсь я, и пунцовый румянец заливает щеки Пейсли.

Устроившись поудобнее, я прижимаюсь ртом туда, куда хочу. Где хочет Пейсли. Раньше мы прятались в кладовке, у нас было мало времени. Теперь она лежит на спине на большой мягкой кровати, и я не тороплюсь. Ее ногти царапают мне кожу головы, пока это не становится слишком сильным, и она закрывает рот рукой, чтобы заглушить стоны. Ее бедра подрагивают, и я прижимаю предплечье к ее животу, чтобы удержать ее на месте.

Одно скользящее движение по ней. Потом еще одно. Ленивое поглаживание, перекат. Медленный круг, от которого мышцы ее бедер напрягаются, а затем я впиваюсь в нее ртом, пока ее тело не отрывается от кровати. Мышцы бедер подрагивают, она молчит, в то время как ее бьющееся тело кричит за нее.

— Хотел бы я, чтобы ты увидела, как прекрасно ты выглядишь, — говорю я, садясь. Ее волосы вьются вокруг головы, а щеки самого прекрасного темно-розового цвета.

— Если это что-то похожее на то, как ты выглядел, когда я отвлекла тебя от боли, то уже знаю.

— И ты называешь меня Мастером Слова.

Она ухмыляется.

— У твоего рта много талантов.

— Для моего следующего действия… — запустив руки в пояс шорт, я быстро стягиваю их вниз.

Глаза Пейсли прикованы к той части меня, которая выпирает вперед.

— У меня нет презервативов. Я не ожидала ничего подобного.

— Я захватил несколько.

Пейсли притворяется удивленной.

— Клейн Мэдиган. Как вы смеете делать такие предположения о леди?

— Меры предосторожности, — уточняю я, хватаясь за шорты. Перед вечеринкой я спрятал один фольгированный пакет в бумажник. — Никаких ожиданий.

Опустившись на колени, я надеваю презерватив на свою длину. Пейсли, опираясь на локти, наблюдает за мной. Слабый свет прикроватной лампы разливает глубокий желтый цвет по кровати и по Пейсли.

Она тянется ко мне, и я устраиваюсь в колыбели ее бедер. Опустив рот, я беру в губы один розовый сосок. Продолжая тему неторопливости, я погружаюсь в работу, обхватывая одну грудь, пока работаю над другой. Пейсли нетерпеливо ерзает подо мной, и я улыбаюсь.

Она издает женственный рык разочарования, и я улыбаюсь еще шире. Это восхитительно.

Пейсли протягивает руку между нами. Она вцепляется в меня, располагая меня прямо там, где мне нужно, и говорит:

— Пожалуйста.

Есть ли что-то, что мне нравится больше, чем слышать это слово, слетающее с губ Пейсли? Сейчас ничего не приходит на ум.

Она задыхается, когда я проникаю внутрь, ее грудь вздымается при вдохе. Провожу поцелуями по ключицам, вверх по шее и, наконец, к ее рту. Я задаю темп, который не быстрый и не медленный, а нечто среднее. Пейсли это нравится. Она складывает ноги так, что они оказываются параллельны нашим телам, ее пальцы пробегают по моей спине и забираются в волосы.

— Посмотри на меня, — говорю я.

Океанская синева вглядывается в лесную зелень.

Здесь есть только она и я.

Ее руки на моей спине, разминающие мышцы.

Крошечные капельки пота, собирающиеся в местах изгибов.

Гладкость наших тел.

— Никогда еще не было так хорошо, — шепчет Пейсли, ее тело поднимается навстречу моему. — Почему мы не занимались этим последние восемь лет?

Мои бедра покачиваются вместе с ее бедрами, ее грудь вздымается от этого движения.

— Потому что мы очень-очень глупые.

Пейсли смеется, и это заставляет ее стенки сжиматься.

Я отстраняюсь и сажусь, подтягивая Пейсли к себе. Она опускается на меня, упираясь коленями по обе стороны.

Мои губы касаются ее шеи.

— Свет включен, так что на этот раз я могу наблюдать за тобой.

Пейсли кивает, направляя мою руку между своих ног. Я молча выполняю ее просьбу, и она устраивает мне шоу. Ее руки на моих плечах, голова откинута назад, соски царапают мою грудь, и, как я уже говорил, я наблюдаю, как ее глаза закатываются назад.

— Прекрасна, — стону я, гладя ее по шее, когда пульсация и дрожь ее мышц стихают.

Она сжимается вокруг меня, приподнимая бедра, а затем опуская их вниз, и прижимается своими губами к моим. Она руководит шоу, ведет меня за собой.

Первобытное, сырое, общее дыхание, и слипшиеся тела. В этом доме больше никого нет. На этом острове. Здесь есть только мы. Мы не целуемся, но ее рот движется по моему в такт с тем, как мы соединяемся.

Мы приближаемся к краю, поднимаясь вверх. Пейсли дергается, сжимая меня, заглушая свои крики. Это подталкивает меня к концу, и теперь она целует меня, а я целую ее в ответ, и я не знаю, что мы сделали, или что мы делаем, или что мы, возможно, начали.

Я знаю только, что Пейсли чувствуется идеально в моих объятиях, идеально в моей груди, и на данный момент этого достаточно.