Азов. За други своя

Глава 12

Турки ударили на заре. Наверняка хотели застать врасплох, но казаки уже сидели на позициях. Валуй, как чувствовал, поднял своих затемно. Впрочем, судя по суете у соседей, никто из защитников крепости сегодня не собирался задерживаться внизу. В утренних сумерках пожевали холодной каши. Проверив оружие, засобирались на стены. Жёнки, стараясь не мешать нарочито сердитым мужьям настраиваться на бой, перекрестили их в спины.

Деловито разбежались по местам. Прислушиваясь и присматриваясь, замерли у зубцов. Внизу только-только начинали шевелиться. "Долго спят", — отметил Борзята не то смешливо, не то одобрительно. И то верно, нехай дрыхнут, пусть хоть вообще не проснутся!

Чуть позже по стене проскочил Иван Косой. Прикрытый кожей глаз подергивался, Иван чувствовал это, и иной раз ладошка прикрывала лицо. Но и дергающийся глаз не помешал Ивану показать себя батькой-атаманом. Где остановился — переговорил с казаками, кого-то похвалил, другого пожурил беззлобно. Где просто похлопал по плечу — и без слов понятно, чего ждать. Повторил приказ: "Без команды не стрелять". Осип распорядился открывать пушкарный огонь, только когда отстреляются топчии, а немцы и турки полезут на стены. Пушкари снова проверяли бомбарды, в укромные ямки скатывались ядра, мешочки с зельем укладывались в ниши под ступенями для безопасности. Рядами выстраивались банники, пыжовники, пальники[43]. Хватальщики[44] в который раз смазывали дёгтем блоки очепов[45], что высились на стенах, будто журавли у колодцев. Этими журавлями удобно поднимать казаны или ядра снизу от своих, а также сбрасывать лестницы, которые враги вскоре начнут приставлять к стенам.

Валуй с товарищами присели на край, свесив ноги на свою сторону. Помолчали. Пахом по соседству поправлял на плечах тяжелый куяк[46]. Небо постепенно заливалось предрассветными красками. Полосы прозрачных облачков медленно проявлялись на его светлеющем покрывале. Прохладный ветерок сновал по стене, ерошил густые чубы на оголенных головах, когда станичники скидывали шапки, чтобы положить крест на лоб, забирался за пазухи расхристанных зипунов. Казаки не замечали прохлады.

Ниже на других ярусах у бойниц, пробитых в стенах, тихо переговаривались казаки из сотни Карпова. Ещё ниже в полголоса перекликались бабы у котлов. Один за другим вспыхивали костры под закопченными днищами. Какая-то жёнка ругнулась на неловкого парня: "Ты ещё на меня эту жижу вылей". Тот что-то пробурчал в ответ. За стеной тоже просыпались. Только что отгудел заунывный голос муэдзина. Наверное, в эти мгновения мусульмане заканчивали утреннюю молитву. О чём они просили своего Бога? Остаться в живых и быстрой победы над казаками? Ну, это у них вряд ли получится. Тут проси — не проси, а решаться все будет на стенах.

У азовцев свои адреса для молитв: Богоматерь, Спас и ещё куча святых. У каждого казака свой, но все хоть раз да припомнят Спаса, лик святой. Сколько услышали заступники русские в это предутреннее время просьб от православных? Только они и знают. Притихли азовцы. Выстроившись у края и присев, безмолвно поглядывали вниз на суету чужого проснувшегося лагеря. О чём думали, что перебирали в памяти? Сколько казаков — столько и думок у них. Космята Степанков вытянул из ножен здоровенный черкесский кинжал, привезённый из последнего похода. Любуясь, приподнял перед собой. Казаки, словно обрадовавшись поводу стряхнуть задумчивость, живо заинтересовались.

— Острый? — Борзята, сидевший через два человека, нагнулся вперёд. — Покажь.

Кинжал пошёл через руки соседей. Валуй, зашуршав кольцами байданы[47], попробовал острие пальцем, и на нем тут же выступила красная полоска. Сунув закровивший палец в рот, восхищённо качнул головой. И передал оружие дальше. Дароня, задрав рукав кольчужки, скребнул по коже лезвием. Мелкие волоски с лёгким шелестом посыпались на одежду. Борзята, ухватив кинжал, повёл взглядом по сторонам. Увидев искомое, поднялся и одним движением срезал завернувшуюся стружку с толстой доски — перекладины лестницы, ведущей вниз:

— Да, хорош! — И вернул оружие Степанкову.

Удовлетворенно кивнув, Космята постучал кинжалом по раскрытой ладошке:

— Добрый помощник моей сабле.

За стеной взвыли на разные голоса турецкие рожки. Казаки по всей стене встрепенулись, выставляя головы между зубцами. Подскочил Валуй с товарищами. Пару шагов, и они на позициях. Началось!

В следующий момент, словно сотни громов ударили одновременно, бабахнули пушки. Судя по оглушившей казаков какофонии, били сразу все — и осадные, и мортиры, и лёгкие фальконеты. Мощные удары сотрясли стены, некоторые казаки пошатнулись, схватившись за товарищей. Десятки зажигательных ядер из мортир залетели в город, столбы пыли и огня поднялись среди камышовых крыш. Перевернулся какой-то котёл саженях в пятидесяти, и закричала обожжённая баба. Густой голос Наума Васильева рявкнул чуть ли не на всю крепость: "В укрытие". Парни и жёнки кинулись в глубокие подземные щели, устроенные прямо под стенами. Пока стены целы — ядра сюда не залетят. Да и после не так-то просто попасть под подошву. Разве что мортирой, у которой дуло задирается кверху. Но тут тоже замучаешься целиться, стена надёжно прикрывает. Чтобы ударить в щель, надо ядро кинуть точно сверху, а это почти невозможно. Разве что случайно упадёт, срикошетив.

Следом ударил второй залп, и пушки загрохотали без остановок. Валуй тоже погнал казаков вниз. Сам решил остаться наблюдателем. Никто слова против не сказал, побежали, как миленькие, хотя давеча про отход в щели даже не заикались. А тут сообразили: во время обстрела турки на стены не пойдут, так чего зазря гибнуть? Бессмысленная гибель — это не для казака. Кто же тогда встретит врага после обстрела?

Борзята тоже было захотел остаться с братом, но Валуй, позабыв о родственной солидарности, молча похлопал Борзю по спине, да так крепко, что тот почти сбежал вниз по ступенькам, расталкивая товарищей. Пушкари кликнули азовцев в помощь и теперь сообща все хватали орудия, какие можно унести хотя бы вчетвером, и с ними осторожно спускались вниз. Пушки решили поберечь — не много смысла в их гибели в первый же день осады. Примеру Валуя последовали соседние сотники — насколько хватало глаз, с крепостной стены дружно сыпанули казаки, нагруженные артиллерией.

Летела на голову каменная крошка, белая пыль разлеталась туманом, в ноздрях щекотало, заставляя кашлять и чихать. Хлестанули по щекам мелкие камушки, когда ядро, щелкнув об стену недалёкой Водяной башни, юзом зарылось в землю. Что-то мокрое выступило на лице. Валуй вытер рукавом, и он налился красным. Вздрагивала всей двух-, а где и трехсаженной толщиной крепостная стена, словно молодка в теле, которую вздумал пощекотать парень-озорник. Недалече рухнул один зубец, в другой стороне тяжёлая мортира, сбитая многопудовым ядром, будто невесомая, взмыла в небо и пропала где-то между крыш саманных домов. Развалился от точного попадания на части кусок стены всего в пяти саженях от казака, и его совсем скрыло облако пыли и крошева. Валуй вжимался в деревянный настил, тихо нашептывая про себя "Отче наш". Сколько раз в те первые моменты осады он прочитал эту короткую молитву, Валуй потом не вспомнил.

Он уже давно пожалел о том, что не ушёл со стены вместе с другими казаками. Во время обстрела запоздало пришло понимание, что идея остаться здесь — неудачная, а точнее, просто глупая. Но убегать под ядрами — ещё глупее. Пришлось распластаться на настиле и молить Бога о защите, при этом надеясь на то, что его личное ядро ещё не отлито в Турции.

Временами казалось, что небо и земля поменялись местами. Гремели взрывы, во все стороны разлетались куски кладки, каменное крошево било по площадям не хуже картечи. Катались перевёрнутые котлы, шипели костры, залитые кипятком. То и дело вспухали разрывы на теле города, среди крыш и улиц все гуще пылили облака над развалинами, и поднимались чёрные дымные столбы. Счастье, что на улицах пустынно, все сидят по укрытиям. Тучи пыли и дыма постепенно затягивали город и стены, иногда так плотно, что мерещилось — лежишь в небе, а над тобой земная твердь.

Неожиданно всё закончилось. Валуй, ещё не веря, поднял голову. Ветер медленно сносил густые дымы к центру города, и сквозь редеющие полосы в небе вдруг проявилось лучистое светило. Он и не заметил, когда солнце зависло над донской водой. Пока стреляли, утро разгорелось.

Глубокая тишина лишь на несколько мгновений заполнила разгромленный город, а в следующий момент воздух вздрогнул от коротких лающих команд турецких начальников. Пронзительный гул рожков сигналом к атаке пролетел над головой, барабанный бой после пушечной канонады показался трелью кузнечиков. Заунывные и неприятные православному уху напевы мулл, подбадривающих бойцов в битве с неверными, добрались и сюда, на стены. Валуй, отряхивая с одежды слой каменистой крошки, поднялся. Прямо перед ним виднелся свежий пробой в стене. На полсажени яма, минимум. Выставил голову.

Немцы и янычары выбирались из окопов. Ухватив штурмовые лестницы, прикрываясь, пока получалось, насыпанными шанцами, бежали к крепости. Многие тащили в руках щиты из прутьев или жердей. Валуя бесцеремонно толкнули в плечо, и он невольно посторонился. Пушкарь Исидор Жук, торопливый, строгий, густо-чёрные вихры выбиваются из-под высокой шапки, устанавливал на лафет возвращённую бомбарду. Пахом Лешик семенил к нему, с трудом удерживая перед собой три пудовых ядра с картечью. По лестницам забегали наверх казаки. Подскочив, сразу же устраивали на уцелевших зубцах ружья. Но не стреляли, ожидая команды. По рядам понеслось: "Пушки огонь, стрелки приготовиться". Пушкарь двумя ударами утрамбовал пыж в дуле, вдвоём с Пахомом толкнули бомбарду к бойнице, Кто-то подал пушкарю горящий факел, и тот поднёс его к запальнику.

— Поберегись! — успел крикнуть.

Казаки вжали головы в плечи, ладони зажали уши. Бабахнуло так, что первое время сами себя не слышали. Поэтому команду, пробежавшую среди защитников крепости, "огонь" Валуй скорее угадал по губам пригибающегося Никиты Кайды, чем услышал. А дальше уже стало не важно — есть слух, нет ли. Выложил перед собой два рога-пороховницы, пули — литые, тяжёлые. Ещё раз быстро выглянул. К стене приближались, блестя гнутыми панцирями на груди, немцы, за ними подальше вышагивали янычары. Первые ряды врагов уже кидали в ров щиты и брёвна.

Полковник в шлеме с перьями бежал в глубине рядов. Подгоняя бойцов, помахивал саблей. Лукин коротко прицелился в набегающего перьеносца, курок вдавился легко. За дымным облаком не увидел — попал — нет, да и некогда смотреть. Недолгая перезарядка, и следующий выстрел. Пока забивал пулю, успел увидеть краем глаза, как выцеливал врага по соседству Борзята, торопясь, толкал в дуло шомпол Гришка Лапотный, чуть дальше три Ивана — Подкова, Утка и Босой, откинув в сторону остатки в щепки разлетевшегося очепа, по очереди спускали тетивы длинных луков. По большому счёту лук в ближнем бою ничем не уступает ручнице. А по некоторым параметрам даже превосходит. Например, по скорострельности. А немецкий панцирь на ближнем расстоянии стрела, если с утяжелённым наконечником, пробивала ничуть не хуже пули.

По другую руку на фланге сотни через край выглядывал Герасим, спешно засыпая порох на запальник. Рядом стреляли вперемежку мужики и казаки. В очередной раз выставив заряженное ружьё, Лукин увидел, как тяжёлая лестница, взметнувшись пушинкой за стеной, упала между зубцов. Верхняя перекладина перечеркнула синь прямо перед глазами. Найдя глазом немца, целящегося с колена, показалось, прямо в него, выпустил очередную пулю. И опять некогда проверять попадание. Аккратно опустил под ноги ружьё. Взгляд метнулся по разрушенному настилу. Вот оно. Схватил длинный пальник с острием на конце. Уперев его в перекладину лестницы, нажал всем телом. Словно чугунная лестница медленно отошла от стены. Перехватившись, Валуй толкнул сильней. Лестница, медленно разгоняясь, завалилась. Кто-то дико закричал внизу. Шмыгнули пули по карнизу. Боковым зрением заметил знакомый платок справа от себя. С недоумением обернулся. Красава подтягивала по полу к стене тяжелый казан с чем-то кипящим, зажимая горячий край тряпкой. С другой стороны ещё девка, платок повязан на лицо. Не сразу узнал. "Марфа! Обе здесь. Как они вообще умудрилась затащить казан наверх, там же пуда два веса? И зачем? Ах да, очеп же разбит!"

— Вы что здесь делаете?

Марфа растерянно отёрла со лба пот. Сестрёнка же невозмутимо выпрямилась:

— То же, что и ты — турка бью.

— Парней нет, что ли, внизу?

— Ты бы лучше помог девушкам, чем глупости спрашивать.

Валуй ругнулся под нос, но постарался, чтобы сестрёнка не услышала — знал, раз что-то решила — назад не сдвинешь. Да и поздно сдвигать, вон они уже, туточки. Марфа в разговор не вступала. Она совсем другая, боевитости в ней почти нет, и Валую это нравилось. Хотя характер — тоже не дай Бог, вон, чуть не отшила давеча. Казаки говорят, бабы вообще все характерные. Сам Валуй по этому поводу своего мнения не имел по причине малого опыта. Втроём легко подхватили посудину с парящим кипятком и, взгромоздив на площадку между зубцами, перевернули вниз. И снова там закричали на этот раз обваренные немцы. Красава довольно хмыкнула. Схватив опустевший казан, потянула его волоком к ступенькам вниз. Валуй снова прицелился. Снова выстрел. Заряжая, он не сразу понял, что рядом кто-то есть. Марфа присела за его спиной, рука её тянулась к плечу Валуя. Тот бешено обернулся:

— Ты чего ещё здесь?

— Уже убегаю. — Она шустро подскочила. — Ты побереги себя, любый!

— Бегом!

Марфа кабаргой поскакала к спуску.

И тут же рядом свалился под ноги безголовый турок в чёрном зипуне. Это Пахом спину прикрыл. Валуй не успел даже оглянуться, чтобы поблагодарить — на него прыгал следующий. Янычар! Красный кафтан не спутаешь. Просто выкинул руку вперёд, и он сам наткнулся шеей на острие. Всё, падает, глаза закатились. Сотник вскинул голову. На стену в трёх саженях от него забирался немец. Уже перекидывал ногу. Не замечая врага, свесившись вниз, по соседству рубился секирой с кем-то Космята. Немец тем временем заполз на площадку. И собирался подняться на ноги. Лукин успел сделать два шага. Короткий взмах саблей, и ещё одна голова покатилась по настилу, оставляя за собой полосу чёрной крови. За спиной кто-то спрыгнул. Валуй рывком оглянулся — на него, скалясь, шагал здоровый панцирник. Уклонившись от первого удара, вторым махом Валуй обрубил ему ногу. Тот рухнул, задыхаясь от крика. А на стену лезли сразу двое. Валуй выхватил пистолет, пуля снесла со стены левого. Второй уже замахивался саблей. Клинок ударил о клинок. Казачий оказался крепче.

Покончив с ним, Лукин мельком оглянулся. Больше врагов на стене не наблюдалось. Казаки снова поднимали ручницы. Дули на запальники: пыль там. А, зарядив, направляли дула вниз. Двое парней, в одном из которых он узнал Василька, а во втором с трудом вспомнил новичка-белгородца, степанковского земляка, тащили здоровенный казан с чем-то горячим и жутко вонючим. Они морщились, но терпели.

— Что там у вас такое?

Василёк блеснул глазами:

— Дерьмо.

— Самое то, что надо. — Валуй неожиданно для себя зло улыбнулся. — Лейте сюда. — И отступил в сторону.

Пока парни подтаскивали посудину, ухватил рог с порохом и пыжовник — надо зарядить ружьё.

Казан утвердился на стене, парни поднатужились и разом перевернули. Снизу донеслись ругательства и стоны. Кого-то ещё и ошпарило.

Сотник в который уже раз оглянулся на дальний край позиции, где сражались казачьи десятки рядом с мужиками. Вроде тоже отбились. Держатся, труса не празднуют. "Слава Богу!"

И снова немцы, а потом и подоспевшие янычары нескончаемым потоком полезли на крепость. Рога лестниц то и дело появлялись над стеной. Не успеешь оттолкнуть одну — тут же взлетала кверху вторая. На край падали зубчатые кошки, с тянущимися за ними волосяными арканами, со скрипом впиваясь в кирпич кладки. За ними глаз да глаз. Казаки пока успевали рубануть верёвку до того, как над ней появится голова врага. Чтобы не пускать дело на самотек, Валуй нашёл глазами Петро Кривоноса, что со своими пластунами: Саввой Баталовым и Гришкой, отстреливались из луков. Выждав момент между выстрелами, крикнул им смотреть за верёвками, да и за лестницами заодно. Понятливо кивнув, казаки закинули луки за спину. Выхватив сабли, разбежались по настилу, высматривая кошки. Бой кипел на всём протяжении стен. Метались с котлами вверх-вниз парни. Вылив кипяток на головы врага и довольно кивнув, убегали обратно. Космята, срезая очередного турка секирой, кричал им вслед:

— Молодцы, землячки, так их в бога душу, мать.

Парни сосредоточенно поднимали большие пальцы, не расщедриваясь на улыбки.

Наверное, станичники где-то всё-таки не усмотрели, или арканов и дробниц взлетело на стены одновременно сотни, но в какой-то момент Валуй понял, что сражение кипит уже вокруг него. Бьётся со здоровым янычаром Борзята, враг отступает, но пока держит удары. Впрочем, уже не держит, а горбится, прижимая обе ладони к паху. С другой стороны спиной к нему отступает от Ко смяты шустро махающий саблей немец. Надо подсобить другу. Удар ножом под панцирь — и враг заваливается на бок. Тут же со стены один за другим, словно из ларца, прыгают пятеро янычар. Губы сжаты до судорог, в глазах остервенелая злоба, а на высоких красных шапках застряли в метелках следы дерьма. Как же от них воняет! Ударили на врагов сразу с двух сторон: Валуй и Космята. Пока сдерживали, откуда ни возьмись, подоспел Пахом. Втроём одолели на раз. А они снова лезут. Да откуда же вас столько?! Снова проскочили мимо парни с котлом в руках, все те же, осколецкие, земляки Космяты, а одного и имя вспомнил — Афоня. Степанков, конечно, обернулся. Хищно скалясь, что-то крикнул оскольча-нам. Те, польщенные вниманием знаменитого бойца, азартно улыбнулись. Но не остановились. Полилась на головы турок смола. "Геройские парни! Ничего не боятся! Вокруг них яростная сеча, а казаки, словно её и не замечают, знай, льют варево на головы поднимающихся врагов. А ещё и лестницы толкают! И снова вниз. Большая польза от них".

Внезапно глаз выхватил взметнувшиеся чёрные знамёна на дальней башне, которую турки называли Кровавой. "Неужели прорвались вороги, не сдюжили наши? Даже рассмотреть как следует янчары не дали — уже наседают вдвоём. "Получите, гады". Одного Валуй рубанул с такой силой, что он, даже не вздрогнув, медленно развалился на две половины. Кровь брызнула, залила глаза. Страх полыхнул в сердце — второй рядом, а казак будто ослеп. Махнул наудачу саблей раз, другой. Никуда не попал. Увернулся? Конец? И вдруг голос, робкий, словно у херувима, долетел:

— Дядя Валуй, вот вытритесь.

"Дядя Валуй? Кого это, меня, что ли?" — сообразил протянуть руку. В неё тут же легла тряпица. Протер залитые глаза, проморгался. Два парня — осколецкие казаки чуть ли не в рот заглядывают, котёл с кипятком рядом паром исходит и второй янычар, скрючившись, бездыханный лежит.

— Вы его, что ли?

— Ага, мы.

— Благодарствую, братцы! За мной должок. А теперь быстро отсель.

Парни торопливо подхватил котёл. Потащили к краю. По соседству перебирались через стену три немца и янычар. Их уже встречал Борзята. "Надо к нему поспешить — не справится". Краем глаза увидел, как полился кипяток на головы турок. Крик животной боли забил слух — враги получили кипяток на затылки. Лукин невольно потряс головою, стряхивая вопль, словно паутину.

"А этот откуда?" Скользнув на пару шагов в сторону, Валуй опустил саблю на лицо турка. А в следующий момент что-то случилось с ушами. Вроде бы недалеко громыхнуло, впрочем, могло и показаться. Но почему-то перестал слышать. Перекошенное лицо брата поворачивалось к нему слишком медленно. Враги на стенах замерли, отвернув головы. Борзята дернулся вперёд, ногой толкая немца в подставленный бок. Он послушно кувыркнулся вниз. Янычара, тоже не успевшего среагировать на удар, добил Валуй и тоже столкнул — и без него пройти негде: трупы грудами под ногами. Поднял глаза — за стеной как-то не по-настоящему, вяло подлетали кверху тела немцев и янычар. Сотни тел. И тут слух так же неожиданно, как пропал, вернулся.

— Вот и подарочек подоспел. — Братья Василёк и Борзята стояли рядом, прижавшись плечами, и одновременно опускали головы, провожая глазами падающих немцев. Тут же Егорка Тепцов, Муратки сын, худующий, но жилистый, вывернулся за стену — чуть не падает.

"А Василёк здесь когда появился?" — почему-то ответ на этот вопрос показался Валую особенно важным. Он даже протянул руку, чтобы тронуть братишку за одежду. Но в этот момент сверху, будто принесённые вихрем, на них обрушились крупные комья земли. Невольно пригнулись, прикрываясь руками. Словно барабанная дробь, простучали булыги по доскам, кирпичу, спинам, и всё стихло.

Медленно поднимались головы, вытягивались шеи. За стеной темнели валы свеженакиданной земли, кругом зияли двухсаженные ямы, как глазные провалы на лицах мертвецов. И тела! Везде валялись тела, будто игрушечные, ненастоящие. Кое-где, полузасыпанные землёй, виднелись оторванные ноги и руки. На валу сползал вниз растерзанный сапог с куском голени. Почему-то в одном месте обрывки тел составили высокую кучу. Наверное, особенность взрыва. Валуй вдруг осознал, что первый бой закончился. Никто не бежал к стене, не падали на её края лестницы. Просто некому было бежать. Редкие уцелевшие после взрывов турки и немцы, оглушенно пошатываясь, поднимались на ноги. Делали несколько шагов и снова падали или садились без сил. Издалека к месту подземных разрывов спешили янычары, ещё не успевшие поучаствовать в атаке.

Валуй вскинул глаза на дальний край стены — турецкие знамёна исчезли! Отстояли казаки крепость!

— Ура! — разрастаясь, полетело над городом.

— Ура! — закричали рядом Егорка и братья.

— Ура! — мощно подхватили остальные азовцы на стенах и чуть позже внизу у котлов.

— Ура! — ревел, вымещая восторг от первой, хоть и временной, но победы Валуй, и рука с крепко сжатым кулаком вскидывалась кверху.

Казаки обнимались и прыгали, будто дети. Валуй обессиленно привалился к уцелевшему зубцу стены, покрытому кровавыми пятнами, и только тут заметил, что на Азов опустился вечер. Прохладный ветер носился между зубцами, освежая взопревших казаков. Солнце зависло над полоской горизонта, разделяющего синюю гладь Сурожского моря и темнеющую небесную ткань, залитую бордовыми красками. Светило уже не слепило. Мягко подсвечивались зелёные ветки дальнего берега, и от верхнего края солнца тянулись блестящие тропинки по спокойной воде. Космята заботливо оттирал поржавевшее полотно секиры, что-то почти ласково приговаривая. Михась Колочко уселся, привалившись спиной к тому же зубцу, поглядывая на располосованный рукав раненой руки. К нему подскочил Дароня. С другой стороны, глядели вниз совершенно счастливые Борзята и Василёк. Герасим Панков, опустившись на колени, тихо опускал голову убитого товарища. Не сын, — со странным удовлетворением подумал Валуй. Сына его Суса-ра внизу оставили, с парнями. Его раны, оставшиеся на месте содранной кожи, заживали медленно. Кто он ему? Товарищ, прикрывший спину в сече? Валуй не признал убитого. Пахом и его кривой на один глаз боец Гуня Дивов обнимались, будто не виделись годы. Он глянул дальше — обнимались и мужики. Многие вскидывали шапки. "Молодцы! Никто не подвёл! Вот вам и не обстрелянные".

И уже торопливо поднималась по сходням Красава, а за ней десятки парней и баб. Марфа! Глаза выхватили её из десятка белых платочков на лестнице. Валуй удовлетворенно вздохнул и вдруг понял, что если сейчас не заставит себя что-нибудь делать, действовать, то просто упадёт без сил и сразу уснёт. Прямо здесь. Ныла в плече намахавшаяся правая рука. Слезились от пороховых дымов глаза. И каждый момент упругим ручейком утекала из тела живая сила. Он понял, отдача пошла. С этим ощущением можно справиться, уже проверял. Стоит себя перебороть, и силы вернутся. Правда, ненадолго. Но надолго и не надо. Вечер, сёдни ужо отстрелялись, наверное. Сжав зубы, упрямо тряхнул головой. Стена качнулась, и он ухватился за уголок зубца. А чуть отпустило, напряжённо улыбаясь, поспешил навстречу девушкам, с беспокойством высматривавших своих.

Первым Красава увидела Космяту. И кинулась ему на шею. Тот только и успел убрать в сторону секиру, чтобы жёнка не порезалась. К груди Борзяты прижималась статная Варя, утирая одной рукой слезу. Дуня — жёнка Дарони, опустилась на колени около супруга. Подтянув узел платочка, начала помогать мужу перевязывать Михася. Валуй остался стоять в сторонке, не желая мешать встрече сестрёнки с мужем. И только шагнул назад, собираясь присесть, как сильные ласковые руки сжали его поперёк туловища. Он замер, не решаясь обернуться.

— Жив мой Валуйка. — В голосе влага.

Ну, конечно, все они плаксы.

— Ну чего ты, дурёха, ясно жив. Чё со мной будет?

Шмыгнув, Марфа отпустила. Но только для того, чтобы прижаться к груди.

— Я молилась.

— Ну что ты? Грязный же я.

— Да, — словно спохватилась девушка. — Айда вниз, полью.

— Счас. Давай малость присядем, а то ноги что-то не держат.

Уже не стесняясь людей, устроились в обнимку. Девушка ни в какую не хотела выпускать любого. Да и чё уже стесняться? Всем понятно, жена она. Если не перед Богом, то перед людьми уж точно.

Махнув подолом, подскочила к брату Красава. Обняв голову, поцеловала в потное темя:

— Все живы, все четверо, — облегчённо выдыхая, махнула с глаз слезинки.

— Ну, будя вам. Затопите совсем.

Пока Красава обнимала Борзяту, облегчённо выдохнул: "Ну, слава Богу. Без потерь среди своих". Обернувшись, окликнул Дароню:

— Что там, сильно Михася поранило?

Отозвалась Дуня:

— Не, через недельку забудет.

Михась Колочко, кривясь от боли, постарался улыбнуться.

Парни шмыгали по настилу. Хватая убитых врагов за руки и за ноги, скидывали вниз. Раненые отправлялись туда же. Валуй парней не осуждал. Сам сделал бы так же. Никто их сюда не звал.

Янычары внизу утаскивали раненых, взвалив их на спины. Помогали им турки, или кто они там, в рваных зипунах, мужики, одним словом. Они опасливо поглядывали наверх, не прекращая таскать побитых. Немецкие лекари в смешных узких, словно дудочки, портках, метались от одного раненого к другому. Казаки не стреляли, хотя иной раз некоторые враги подставлялись под точный выстрел. Им до морковкина заговенья таскать теперь, не перетаскать. Пусть работают. Не хватало ещё трупной вони под стеной.

Постепенно стемнело. По настилу затопали сапоги — и к ним, запыхавшись, приблизился атаман Косой. Увидев Валуя, подскочил близко:

— Как вы тут, побитых много?

— Да вроде нет. — Лукин вдруг понял, что ещё не знает, сколько бойцов ранены и сколько в сотне убитых.

Ему вдруг стало стыдно — атаман, и не ведает:

— Сейчас точно скажу. — Он попытался подняться.

— Да сиди ты, не суетись. — Атаман положил тяжёлую руку на плечо, заставляя снова опуститься. — Потом доложишь, очухивайся покамест, не горит. Выход у тебя скоро.

— Какой выход?

— Сейчас бери сотню и за мной бегом марш — пойдём по темноте на вылазку — турки сейчас растеряны — само то их пощипать. — Он вдруг с сомнением оценил Валуя взглядом. — Сил-то хватит?

Лукин, ловя краем глаза обеспокоенность на лице Марфы, сидя выпрямился:

— Конечно, для такого-то дела!

— Тогда собирайся, как стемнеет, жду у ворот.

Они развернулись одновременно: Иван Косой уходить, а Валуй — собирать товарищей.