Азов. За други своя

Глава 19

На эту вылазку Герасим Панков попросился сам. Сейчас у него под рукой десятка три мужиков. В начале осады было пять десятков. Рубятся мужики, яко львы, гибнут, ранеными уходят, но вот не может Панков отделаться от ощущения, что казаки его подопечным чуток, а не доверяют. Или берегут, что почти то же самое. На стенах рубиться — это пожалуйста, а как что-то поопаснее, похитрее, так только сами. Вот на вылазки ни разу не пустили.

Прежде чем решиться подойти к атаману, Панков собрал своих мужичков посоветоваться. Народ у него подобрался боевой. Те, что послабее, уже в райских кущах блины поедали, отборные здесь. Выжившие. Впереди Сусар, сынок. Гордость Герасима. Хотя на людях он сына никак не выделял. И строго может спросить, порой даже похлеще, чем с другого. А потому что Панков. И ответственность на нём другая. К тому же казак! Мужикам пример должон подавать. Но честности ради, редко бывал отец недоволен сыном, крайне редко.

Оправившись от страшных ран, что черкесы на столбе Суса-ру нанесли, теперь на каждую саблю первый лезет. Его шестопер[52] любому рубящему оружию сто очков наперёд даст. Если в умелых руках, конечно. Сусар умеет. Наловчился ещё дома, когда с парнями тренировался. Навык в приграничных землях вовсе не лишний.

Он же первый и поддержал отца. Да так горячо, что, если сомневающиеся в толпе и были, предпочли промолчать, чтобы в трусы не записали. Мужику вообще-то осторожность свойственна по рождению. Такие, как его сын, — не редкость только среди казаков. Ну, может, среди парней мужицких тоже встречаються, ещё не женатых. С возрастом это проходит, как правило. Ну, так у него больше половины — ребятки холостые. Сами в бой рвутся. С одной стороны хорошо, с другой — глаз да глаз за ними надобен. Чуть отвлёкся, уже чего-нибудь сотворили. Не, в этом деле золотая середина — самое то. А потому надо советоваться. Опять же, лишний раз уважение проявить не помешает.

Валуй, правда, не сразу добро на вылазку дал. Его понять можно, своих казаков он в любую опасность отправит, потому как и сам от неё не бегает. К тому же казаки втай пробираться обучены, в отличие от его мужиков. Да, ежели честно, то и сам-то он нешибко силён в тайной войне. Саблей махать — это да, могём. С дества оружием балуемся, что донцы, что его джанийцы.

Ну, да не боги горшки обжигают. Давеча маленько побегали с Петро Кривоносом. Вот где чудесник. Такие приёмчики знает, закачаешься. Повторить почти невозможно. Но кое-что, основные навыки из его практики, на вооружение взяли. Многие из мужиков — охотники. Им проще опыт пластунский перенимать. В общем, Панков отобрал пятерых, самых толковых. И они с Петро ещё полдня побегали по развалинам Азова. Гер-сим верил, что не зря.

Получив-таки от Лукина разрешение на вылазку, Панков всерьёз озадачился. До этого всё задуманное в голове выглядело просто и обыденно. Ну, выскочили ночью, побили, кто под руку попался. И бегом назад. На деле оказалось, не всё так-то просто.

Первым делом надо проработать маршрут. Тут Петро тоже помог. Он вообще, прослышав про задумку Панкова, сразу взял мужиков в оборот. Сам решил или Валуй подсказал, то не важно. Но размышлял он здраво: выпустить народ за стенку без подготовки — всё равно что самим в лапы турка отдать. Вот и возится, что с детьми малыми. Герасим про себя надеялся, что Петро их одних в логово врага не отпустит. Сами, конечно, с усами, но дядька с таким умением однозначно не помешал бы. И это ещё слабо сказано.

После маршрута надо определиться с оружием. Что брать, что оставить, это тоже Петро быстро объяснил. Длинное, тяжёлое, сложно заряжающееся — только помеха. А вот сабли разные, дубины, перначи, даже пистолеты, у кого есть и прочие убийственные в ближнем бою приспособы — то, что надо.

Решили идти до татар. Они ближе к калачинским башням стоят. Он скуки и голода, говорят, волками на луну воют. Их пощипать, расслабленных да на начальство озлобленных, святое дело. Тут ещё Панфил Забияка — это тот, что весь в шрамах, — идейку подкинул. Одеться в турецкие шмотки: в кафтаны янычарские да сипахские рубахи. Может, на своих союзников лишнее зло затаят. А то и передерутся. Было бы здорово.

Месяц враги уже под стенами, а лад меж разными народами потеряли. Грызутся потихоньку, как пластуны докладывают. Пока не сильно, но если так и дальше продолжаться будет, то можно надеяться на бардак в войске. А будет беспорядок в турецком доме, ни одна их армия с казаками не справится. Да, ни с кем не справится, если соперник силён, слажен и наделён силой духа. Как все азовцы.

Ночь в день выхода не подкачала. Тёмная, ветряная. Небо тучами затянуто, того и гляди, дождь пойдёт. Как Герасим втайне и надеялся, Петро надумал идти с мужиками. И проводником, и так, советчиком. Он тут уже все позиции облазил с друзьями. На него большая ставка у Панкова. Что правды таить, побаивался он за своих мужиков. А как не сдюжат? На нем тогда грех за смертоубийство трёх десятков ляжет. И даже если сам со всеми смертушку примет, там святой Павел с него спросит, мол, что ты за казак — людей своих, доверенных тебе, не уберёг.

Мысли эти Панков старался отбрасывать, но они упрямо добирались до потаённых клеточек мозга в каждую тихую минутку. Потому-то он старался занимать себя и мужиков до изнеможения. Чтобы глупости всякие не досаждали.

Петро первый, Герасим — последний. Идти только по одному, слух больше не пропускает. Узкий. Ещё и низкий. Первые метры ползком пробирались. Дальше потолок чуть приподнялся, и мужики встали, но спины всё одно согнуты. Не распрямиться здесь. Ров давно завален, но пластуны заранее расчистили узкий проход, чуть отодвинув вязанки прутьев, охапки травы, брёвна, битый кирпич — всё, что турки покидали сюда при штурме.

Кое-как протиснулись. А спину уже ломит. И ноги судорогой сводит. Как же тяжко! Терпеть, только терпеть!

Ну, вот и выход. Панков выполз скрюченным, поясница-то немолодая. Каждую сажень, что в три погибели прополз, почувствовала. Сейчас бы полежать, отдышаться, а Петро уже торопит:

— Быстрее, быстрее! Не разлёживаться.

А он, оказывается, не один тут свалился, мужики тоже на спины попадали, в небо тяжело дышат. Зажимая кряхтенье зубами, поднялся. "Ничё, счас разомнёмся".

Вышли где-то справа от стены. Тут постоянных постов нет, близко слишком, под казачью пулю попасть можно. Саженей двадцать проскочили рысками и снова на пузо. Земля мягкая, тёплая, а пахнет! Словно на родной сторонушке. А Петро на самое ухо шепчет:

— Теперь по-пластунски. Давай рядом двигай, чтобы твои пример брали.

Не дождавшись кивка, Кривонос скользнул ящерицей. Только мягкие подошвы ичигов мелькнули перед глазами. Герасим, сжав зубы, пополз следом. Не так уверенно, но и не вовсе бестолково. Пару раз Петро показывал, как надо. Пригодились его уроки.

Пот заливает глаза, сбитые локти саднят, и с каждым движением всё больше. Кожа на ногах тоже, кажется, стерлась до костей. А он всё ползёт и ползёт впереди. "Когда же это кончится?" — Панков, не замедляя движения, оглянулся.

Похоже, все здесь. Последним теперь Панфил двигается. Он отстать не даст. Ежли шо, пинками вперёд погонит. В этом деле так и надо, тут с нежностями да себя жалеючи далеко не уползешь.

Побоку лагерь татарский раскинулся. Ох, и воняет! А что ты хочешь, тысячи народу стоят. Куда же им до ветру ходить, как не сюда, подальше от расположения. Петро предупреждал, пластунская наука не для каждого годная. Ежели ты, к примеру, привередливый какой, чистюля, а от навоза тебя воротит, то нечего тут тебе делать. К счастью, у Панкова таких нет. Все от земли и не то выдержат.

Пятки Кривоноса замерли. Остановился и Герасим. Спят голубчики. Тихо в лагере. А мандраж уже бьёт, подеруха[53] охватила, словно замёрз. Хотя, какое тут замёрз, капли пота по лицу сбегают, будто умылся. Терпи, казак, на тебя мужики смотрят. Может, кто со временем тоже в казачий уклад захочет перейти. Джанийцы таким рады будут, шибко уж мало кубанцев осталось. Частью побили народ, где сами вымерли, когда несколько лет назад мор по землям прошёл. Но вот захотят ли? То ещё вопрос. Герасим знает, без земли мужику не прожить. Ну, многим из них. Большинство как думает: "отвоюю — и амба". Домой, к пашне. И хорошо бы не пустым вернуться. Дом-то разорён, с нуля начинать придётся. И для этого тоже они здесь. Хабар[54]все уважают, и просто так от него никакой что мужик, что казак не откажутся.

До затухающего костра десятка два сажень, причём не косых. Рядом, в общем. По всему пространству, насколько проникает взгляд, разбросаны шишаки спящих тел. Татары похрапывают, а у чуть отсвечивающих угольков часовой дремлет. Нам туда. Сердце, и так бьющееся на износ, застучало пуще. Герасим скосил глаза: Сусар рядом, ещё чуть-чуть и обгонит. "Ну нет, поперёк батьки не дело соваться". — Старший Панков ускорился.

Через пяток сажень он догнал Петро Кривоноса. Тот замедлился. В руке пластуна появился нож. "Действуем тихо. Как шум пойдёт, сразу уходим. Передай своим". Герасим повернулся всем телом. Но повторять не пришлось, сын услышал, и уже шептал кому-то. Команда побежала по рядку замерших мужиков.

Герасим тоже извлёк нож. Сусар уже тянется лезвием вперёд, в другой руке — шерстопер. Не удобно сейчас с ним, да куда его денешь? У Петра на спине лук и тул[55] со стрелами. И ничё, ползёт. Ещё и не догонишь. У Герасима сабля, перекинутая на спину, мешается. Ну да это сейчас неловко с ней. А через минуту, глядишь, радоваться будешь, что она у тебя под рукой.

Петро снова замирает, поджидая остальных. Герасим поправил шапку, плечо потянулось ко лбу, пот вытереть. Постепенно все собрались позади. Ждут команды. Пластун обернулся к Панкову. Мол, ну чё, командуй. Я вас привёл. Герасим враз сообразил. Он же командир, Кривонос не хочет его авторитет замыливать. Умный, казачина.

Обернувшись, Герасим махнул рукой в сторону спящего лагеря и сам первый пополз к часовому. Но когда до него оставалось совсем немного, Петро ужом проскользнул мимо. Показалось, тень всплыла у дежурного за спиной, короткое движение, и тот завалился набок. И ни одного звука. "Ну, мастер. — Герасим восхитился пластуном, с удовлетворением принимая его помощь.

Всё верно не до тонкостей. Сейчас главное — дело не загубить. Самое трудное пластун взял на себя. А уже теперь пришла пора и его мужичкам покуролесить.

По-прежнему вокруг тишина, но уже перебивают её лёгкие, еле слышные шаги рыскарей. Герасим подкрался к ближайшему татарину, спящему, укрытому с головой одёжкой. Спина, вот она. Как учил Петро, нож под лопатку, а рука нащупала распахнутый в немом крике рот. Хрип чуть слышный, ну и его не надо. Тело выгнулось дугой, чуть подождать. Так, успокоился. А вот и следующий. Этот задрал голову, рот распахнут, будто сам приглашает по горлу ножиком. Так и сделал. А кровищи-то! Будто тёлку прирезал. От сладковатого запаха юшки, растекающейся лужей, чуть закружилась голова. "Ничего, справимся!" В этот момент на том конце лагеря оглушительно грохнул пистолетный выстрел.

Ну всё, конец вылазки. Мужики замедлились, оглядываясь. Сердце, показалось, колошматилось о грудную клетку, что молоток по гвоздям. Татары вскакивали, суматошно переговариваясь. Крики, суета, враги ещё не поняли, что происходит. Кто-то растерянно спросил неподалёку: "Османы, что ли?"

Голос Сусара прозвучал как-то неожиданно спокойно:

— Ну, османы, и чё?

Хрип, топот ног. Герасим, рванул назад, по собственным следам. Уходить надо к башне, к ней татары боятся приближаться. Перемахнуть груду кирпича, когда-то бывшей стеной, и всё, они у своих. Свои прикроют.

Но где-то они ошиблись. С ужасом Герасим разглядел густые силуэты, устремившиеся наперерез. Они успевали отрезать мужиков от стены, а вот Герасим со своими явно опаздывал. И тогда он резко свернул в сторону едва различимой в тёмном небе Калачинской башни. В татарский тыл, только туда. Там искать не будут. Позади глухо топали мужики. Сусар рядом, это хорошо. А вот Петро, как назло, куда-то запропастился.

А молодцы мужики, ни одного вопроса. Только сын недоумённо заглянул сбоку, но тоже молчок. Пока темнота помогала рыскарям. Там, куда они собирались бежать первым делом, нарастал шум, мелькали тени, пестрили факела. Кстати попался на пути крохотный островок зарослей, невысокий, по пояс, из молодых тонкоствольных кустиков. Его уже почти весь вырубили, во всяком случае, ноги через каждый шаг цеплялись за свежие пеньки. Дружно скомандовав пригнуться, Герасим первым нырнул в спасительные кушири. Мужики дружно последовали за ним. И задачу свою рощица выполнила, как и предполагал. На какое-то время закрыла их от преследователей.

А теперь резко в сторону от реки. Бегом, как можно быстрее. Дыхание рваное, сердце, кажется, готово выбить ребра, но он терпел. Из тех последних сил, которых уже и не было. Герасим мозгом хребта, кусками кожи, где свербели затянувшиеся раны, чувствовал, как с каждым мгновением, с каждым шагом утекает везенье, непонятно по каким заслугам отпущенное им.

Внезапно для самого себя он остановился. В спину ткнулся кто-то из мужиков. Почудилось или верно, сполох уже около рощи. Не, точно, люди. "Ложись!" Команда короткая, Панков больше прошипел её, чем прокричал. Но его услышали. Мужики рухнули, как пулями сбитые. "Тьфу, тьфу, тьфу А теперь ползком". Извиваясь, словно полоз, попавший в костёр, Герасим уводил людей в единственно верном направлении, в сторону от крепости.

В ночи следов не разобрать. Да и после не шибко-то углядишь. За эти дни тут столько народу потопталось, свежих шесть десятков подошв никто и не отличит от старых. По крайней мере, Герасим сильно на это рассчитывал. Почти до рассвета татары будут рыскать перед Азовом, нет-нет да и попадая под меткий выстрел переживающих за них казаков. Сюда придут уже позже, когда сообразят, что не там искали ночных рыскателей. Если сообразят. А то, может, повезёт ещё разок, подумают на соседей — турок. Или решат, что ночные гости уже дома. Кашу трескают, смывшись через неведомый им подземный ход. Хоть бы, хоть бы!

К утру выдохлись все. Бежать уже не получалось. В лучшем случае быстро шагали, поддерживая тех, кого валило от усталости. Потянулись заросли камыша. Запутывая следы, перепрыгнули пару узких проток. Тальниковые заросли немного успокоили, в них не увидят. Но перелесок совсем узкий, не больше пяти саженей. И снова впереди степь, уходящая почти к горизонту.

На границе зарослей и открытого места остановились. Надо дать людям отдохнуть хоть чуток, Герасим и сам еле стоял на ногах. Сусар, удивительное дело, выглядел бодрячком, вот что значит молодость! Не суетясь, парень, нарвал охапку камыша. Кинул рядом с отцом, приглашая опуститься. Тот не стал кочевряжиться.

Выше по течению невидимого здесь основного течения Дона, поднималось мутное тревожное солнце. К утру похолодало, и народ стал запахивать расхристанные зипуны и кафтаны. Пока переводили дух, Герасим опять чувствовал нарастающее беспокойство. Он не знал, что с первыми лучами солнца злющие татары разобрали следы, догадавшись-таки, что всё это время искали не в той стороне.

Знать-то он не знал, а вот чуйка сработала.

Тут же погоня устремилась за обидчиками.

Быть бы мужикам битыми, кабы не удивительное везенье, по-прежнему не оставлявшее рыскарей.

В куширях, куда они забрели на рассвете, таился отряд в пятьдесят сабель из казаков Сёмки Загоруя. Продежурив всю ночь у дороги, по которой татары выходили на раздобытки, казаки решили дать отдых коням.

Топающих, как табун лошадей, мужиков, казаки услыхали издали. Обессилевшие беглецы спешили укрыться в тальниковых зарослях у протоки. Когда перед ними выросли вооружённые казаки, посматривающие крайне недобро, то люди сперва испугались. Уже опосля пришло понимание: повезло, что донцы рубить сразу не кинулись, на всякий случай решив глянуть, кого Бог в кушири завёл. А тут им навстречу неведомые люди, одетые в янычарскую одёжу, да почти все бородатые, кроме Сусара, у которого на подбородке пушок завивается. А где вы янычара с бородой видели? Вот это-то казаков и смутило в первый момент. Да и вид у них какой-то невоинственный. Ещё и удивили: некоторые мужики, разобрав, кто перед ними, бросились обниматься. Казаки поначалу растерялись: что за неведомые люди в куширях прячутся, ещё и лезут с непонятными намерениями, но близко подпускать, несмотря на некоторые сомнения, это уж извините. Донцы остановили незнакомцев выставленными ружьями. И неизвестно, чем бы закончилась эта встреча, если бы мужиков в этот момент не догнал почти и не запыхавшийся Петро Кривонос.

Коротко обсудив со старым приятелем и новыми знакомцами положение дел, казаки, усадив пеших мужиков на лошадей за спину, ходкой рысью двинулись в сторону своих.

И когда в полдень на это место выехала татарская погоня, отряд был уже далече.