Азов. За други своя

Глава 14

Утро встретило казаков мирной тишиной. После завтрака сами без команды потащились на стены. Тучи, ещё с вечера затянувшие небо, так и ползали над головой, медленно теряясь в глубине морского окоёма. Зато было не так жарко. Пушкари чистили стволы пушек. Подкатывая ядра, забивали заряды. Казаки тоже занялись делом — рассевшись на настиле, достали толстые иголки и нитки — пока есть время, надо зипуны и штаны привести в порядок. После вчерашней жаркой сечи дырок на них заметно добавилось. Жёнок не просили — те и так заняты внизу у котлов. Турки активности не проявляли. Вдалеке, куда не доставали казачьи ружья, янычары и прочие пехотинцы ещё сновали группками и по одному, но близко не подходили.

Путило Миленький, наблюдавший за передвижениями турок, обернулся к товарищам:

— Гляньте, идут какие-то, с белой тряпкой вроде.

Скинув с колен вещи, азовцы поспешили к стене.

И правда, шли. Трое. Двое немцев и один в зелёном до пят халате и белом тюрбане, наверное, начальник. Казаки тихо переговаривались:

— Чего-то хотят.

— Опять сдаваться, поди, предложат.

— Не, сами сдаваться решили, не дюжат против казака…

— Ха, ха…

— А что, я бы им перемирие подписал, крест-накрест через шею.

Посланцы тем временем подошли к стене и остановились, задрав головы.

— Не стреляй, казака. — Турок придержал тюрбан. — Мы говорить.

Немного погодя открылись ворота, и переговорщики поспешили в крепость.

Борзята подскочил к Валую:

— Я туда-обратно — послухаю.

Тот склонил голову:

— Иди.

Брат, треснув по дороге Космяту, чтобы не скучал, убежал. Степанков показал спине друга кулак.

Казаки вернулись к прерванным занятиям. Внизу суетились вокруг котлов девки и жёнки. Таскали ведрами воду, закидывали смолу. Парни рубили дрова, ребятня помладше тягала ядра из порохового погреба, другие, замотав лица тряпками, ведрами опорожняли уборные — готовили гостинцы ворогу. Костров пока не разжигали, ждали, что предпримет турок.

Борзята вернулся вскоре. Только Никита Кайда заметил, что посланцы вышли из крепости, как прибежал запыхавшийся брат-близнец. Остановив работу, казаки вопросительно подняли глаза.

— Знаете, чего хотели?

— Откуда?

— Говори, не тяни.

— Предлагали по золотому червонцу за каждого убитого турка и по сто талеров за голову полковника, чтобы мы, значит, не стреляли, покуда, они их с поля вытаскивают.

— А чего атаманы?

— Осип сказал, что это вам от нас игрушка первая, мы только, мол, стволы прочистили, и будет вам ещё делов от нас. И что мертвечиной не торгуем. Разрешил так забрать.

— Добре сказал. — Никита Кайда откусил толстую нитку. — Нехай забирают.

— Ага, — поддержал Космята. — Мы им ещё настругаем.

Казаки дружно заржали.

Два дня турки выносили и хоронили убитых. Казаки так, на глаз, прикинули, не меньше двадцати тысяч положили в первый штурм и последующую вылазку. Василёк как-то размечтался, вот бы турки поняли, что Азов брать — только своих терять и отказались от штурма. Валуй только покачал головой, а Космята погрустнел. А потом вдруг встал и ушёл. Может, про детишек своих, что сейчас где-то на островах ховались, вспомнил.

Пока враги были заняты, в крепости готовились к повторной атаке. Дел было много, с утра до вечера станичники хлопотливо носились по городку. В первый же день заделали все проломы, где кирпичём, очистив его от старого раствора, где камнем, а где щитами из молоденьких деревьев. Ночью внизу под стеной понаставили кабаньих и волчьих капканов, вкопали новые заострённые копья. Парни и старшие мальчишки перетаскали в крепость все брёвна и жерди, которыми враги мостили ров — пойдут на материал для щитов и на дрова. А туркам придётся заново закидывать его — ещё время потеряют и под выстрелы подставятся. Жёнкам поручили собрать осколки разорвавшихся ядер, разбросанные по городу и вокруг стен — пригодятся, как шрапнель для зарядов. У хозяйственных казаков всему находилось применение.

Валуй по просьбе атамана отослал десятки Герасима Панкова и Гришки Лапотного восстанавливать подземные ходы и натаскивать в них новые запасы зелья. Сами помогали закладывать бреши саманными блоками и ранее заготовленными бревнами.

На третий день в лагере турок поднялась подозрительная суета. Валуй ждал этого момента с самого восхода, но турки расшевелились только после обеда. У них же не как у людей, помыться с утра надо, потом молитва обязательна. Затем ещё чего-нибудь придумают, навроде совещания у командующего. Казакам задержки только на руку. Валуй, в тайне поддерживая Василька, тоже надеялся, что так и пересидят врага. Надоест тому под стенами мытариться. Хотя хладным умом понимал, не для того такую армаду под Азов пригнали, почитай со всей Европы народ. Нет, просто так не уйдут. Пока по всем сусалам кровушку не размажут, не смоются. Ну, для этого дела у казаков много подарков вражине подготовлено. И зелье, что под ногами штурмующих рвануло, это только первый посланец.

Турки собирались в разношерстую толпу, которую командиры не очень удачно пытались построить колоннами. Выстроившихся тут же отправляли в сторону крепости. Казаки собрались на стенах поглазеть и обсудить пока непонятные действия врагов. А те тянулись и тянулись, партиями пропадая в окопах, изрядно обрушенных в первый день штурма. За суетой в лагере как-то позабыли про турецких топчиев. И не сразу поняли, что они не просто так носятся у мортир и бомбард.

И тут ударили пушки. Турецкие позиции затянуло пороховым дымом. Стена ощутимо качнулась, двухпудовые ядра со всей мощи ударились о камень. Яростные взрывы повалили народ с ног, круша твердыню. Мортиры метнули зажигательные ядра на город. Падающими звёздами ухнули они в тесноте саманных улочек, разбивая на кусочки глиняные дувалы и стены куреней. Где-то загорелось, поднялись чёрные столбы. Валуй крикнул казакам, не занятым на стенах, уходить в убежище. Донцы спешно потянулись вниз.

Рядом с сотником остались Борзята, молодой характерник Власий Тимошин, Космята Степанков, Пахом Лешик и Дароня Толмач. Договорились ещё загодя. Помогать пушкарям требовались добровольцы, ну они первыми и вызвались. Командовал старый стрелок Исидор Жук. Оглядев выстроившихся в цепочку помощников, в следующий момент махнул рукой. Запальники потянулись к казённой части пушек. Порох вспыхнул, и громыхнуло рядом так, что Валуй моментально оглох. Он, хоть и ожидал чего-то подобного, но организм всё равно не успел подготовиться: общий "бух" ударил по барабанным перепонкам похлеще самого свирепого летнего грома. Стена ощутимо качнулась, будто землетрясение пронеслось по Донской земле, и казаки невольно попадали на настил. Небо затянуло дымом. В безверие он завис над стеной и медленно опадал, словно утренний туман на реку.

И только повалились, Исидор уже замахал руками — гонит казаков помогать: носить ядра и порох. Снарядов рядом не держали — угадает турок прямым попаданием — стену разворотит, как пить дать. Оглушённо тряся головами, подскочили азовцы. Коротко оглядевшись, почти на ощупь поспешили к убежищу в нише стены на нижнем уровне, где и хранились припасы.

Ядра бились о стену, трясли её, как тонкую перегородку, и крепкая каменная кладка вспыхивала тысячами каменных искр, раня и убивая казаков. Пушкари отвечали, не жалея ни себя, ни заряды. Позиции турок тоже залило белым месивом пыли, дыма и гари, казаки целились, будто "в молоко", лишь интуитивно находя мишени. После десятков выстрелов, когда, казалось, весь мир погрузился в густой туман, внезапно налетел ветер, красные разгорячённые лица охладились, и дымовая завеса поплыла полосами, открывая страшные проплешины.

Валуй для начала оглядел своих бойцов. Вроде все живы. У Дарони осколок вырвал со спины кусок зипуна, и он немного морщился, когда делал резкое движение — кольчужка спасла, но синяк, по всему видно, там образовался неслабый. Космята прижимал кусок окровавленной тряпки к уху.

— Что у тебя, серьёзно?

Тот отнял тряпку и повернулся, показывая:

— Мочку оторвало, ерунда.

— Дай, перевяжу. — Дароня приблизился немного бочком.

Космята с готовностью подставил голову.

Среди пушкарей двое убиты. Их пока уложили в сторонке — после уважат погибших. Трое или четверо ранены. Остальные вроде не задеты. Воспользовавшись небольшой паузой в обстреле, выглянули через зубцы. На позициях турок зияли многосаженные ямы, десятки дымов поднимались из окопов и пушечного ряда и медлено уплывали в сторону, стелясь над землёй. А саженях в четырёхстах от стены бессчетная толпа мужиков, выстроившись в длинный — в два полёта стрелы — ряд, активно махала лопатами. За их спинами сновали туда-сюда несколько сотен, а может, и тысяч работников с тачками. Валуй не успел сосчитать. И уже поднималась перед ними насыпь по пояс высотой и десятка четыре саженей шириной.

Власий оглянулся:

— Это зачем они копают?

Борзята утер рукавом вспотевший нос, покрытый разводами пыли, отчего он стал ещё грязнее:

— Насыпь, видать, делают.

— А зачем? Прятаться за ней?

— Это вряд ли. Кумекаю, поднимут выше нашей стены, поставят на неё бомбарды — и весь город перед ними, как на ладони. Стреляй куда хочешь и сколько хочешь. И тогда нам, а не им прятаться придётся.

Из-за башни вывернул стремительный Иван Косой. Казаки замолчали, поджидая его. Просто так атаман спешить не станет.

— Исидор, — крикнул он ещё из далека. — Меняй цели!

Тот на полусогнутых метнулся навстречу:

— Куда менять?

— По насыпи бейте. Не давайте врагу строить.

Кивнув, Исидор побежал назад, обгоняя атамана, на противоположный конец стены: надо сообщить всем о новой цели. Ближайшие пушкари, услышав новую вводную, уже сами перенаправляли бомбарды, опуская стволы пушек чуть ниже. Ловко закинули ядра, забили пыжи. Команды на огонь уже никто не ждал. Ударили в разнобой. Вихри земли взметнулись рядом с копателями, и те ожидаемо попадали, разбросав лопаты. И только казаки вскинули руки, радуясь удачному попаданию, как турки с новой силой обрушили на город раскаленную лаву огня.

Азовцы разбежались кто куда. Пушкари опустились у бомбард на колени и теперь заряжали их, не поднимая головы. Огонь по казакам вёлся с такой силой и интенсивностью, что они вынуждены были передвигаться ползком. Над кирпичом смертельными вихрями, словно мошкара в камышах, жужжали осколки камня и ядер, подрубленным деревом качалась стена, медленно валились зубцы, казалось, что турки нарочно лупят по ним. Задумка врага понятна — казакам не за что будет прятаться от пуль и осколков. Частота казачьих выстрелов резко снизилась, а что происходило с точностью попаданий — определить было вообще невозможно.

Иван Косой, волею случая оказавшийся на этом участке стены в момент обстрела, тоже ползал вместе с казаками, таскал ядра, готовил пыжи, подносил порох. Осколок сорвал с его головы шапку, и он то и дело закидывал голову, откидывая длинный чуб с целого глаза. Обстрел закончился, когда уже и не ждали, ближе к вечеру. Валуй мысленно готовил себя к новой атаке на стены, но турки почему-то медлили. Может, все силы сосредоточили на постройке насыпи? Да нет. Уж больно их много, на все дела хватит с избытком. Может, готовят ещё какую пакость, неведомую казакам? Вполне вероятно. Но это главным атаманам головы ломать, сотнику проще. Воевать, да и всё.

Ещё после обеда из щелей на стену пробралась смена казаков. Матвей Чубатый привёл свой десяток. Валуй, оставшись сам, отправил товарищей вниз. На немой вопрос Борзяты ответил, что ненадолго. Скоро спустится. Он и собирался спуститься, но с новым обстрелом вдруг вспомнил, что пушкарям надо помогать, и каблуки его снова застучали по настилу вместе с сапогами свежего десятка. Он так и не сумел вырваться из ражного состояния боя. И лишь когда поутихло, старший Лукин вспомнил, что его давно ждут внизу.

В щели было темно и тесно. Высота на полсажени, в полный рост не встанешь. Ещё и подпорки через десяток локтей натыканы. Народ сотни вповалку валялся на соломе. Завидев Валуя, начали встревоженно подниматься:

— Чего там?

— Как турок, давит?

— Ты чего так долго-то?

Он не отвечал, чувствуя, как ломит всё тело от усталости.

— Поесть вон в котле, каша. — К нему пробирались две дежурные жёнки, устроившиеся с самого краю щели, у выхода. Тут же, обернутый дерюгой, закопан в солому котёл. Всё меньше остынет.

Лезть в глубину, к казакам, им было неловко. Не свои всё-таки мужья и милые. Из-за их спин выглянула тревожно Марфа. Увидев любимого, поползла спешно, опережая других баб.

Отыскав свободное место, тяжело опустился, привалившись спиной к столбу. Народ снова потянулся с расспросами. Собравшись с силами, он попробовал отвечать. Сухое горло не сразу смогло выдавить слова. Кто-то, догадавшись, протянул ему кружку с водой, и Валуй долго и с наслаждением пил. Наконец, почувствовав, что может говорить, повернулся к народу.

Пока Валуй коротко пересказывал то, что творилось наверху, Марфа накидала каши в миску с верхом. Красава лежала рядом с мужем, оглянувшись, внимательно оглядела брата. Не обнаружив свежей крови, незаметно облегчённо выдохнула.

Марфа, потеснив Борзяту, присела рядом с жующим Валуем, уже не таясь. Как жена. И пусть они всего пару раз целовались, оба знали, судьба их завязана в узелок навечно. Пока милый ел, она смотрела на него, молча подперев подбородок кулаком. Глаза девушки, светились в полумраке щели. Валуй ловил тепло, исходящее от неё. И отогревался, после служи смертельного боя. "Как же хорошо, когда любимая туточки", — думал он, и ложка застывала, не донесенная до рта.

Наевшись, Валуй вернул миску Марфе, и она прыснула к выходу — мыть. А вскоре и все бабы выбрались наружу. К счастью, там не стреляли. Неужто выдохся турок? Впрочем, тишина длилась недолго. Валуй только успел улечься между двумя подвинувшимися казаками. Завернув сверху полу зипуна, опустился, как в прорубь. Закрывая глаза, устало вздохнул. И только подумал, мол, пусть бы враг не стрелял до утра, он должен хотя бы немного поспать, как крепкие разрывы снова качнули стену, и на головы посыпалась земля. Валуй ещё какое-то время ждал тревоги, но сполоха не поднимали, никто не звал на стены, казаки рядом мирно о чем-то переговаривались, и он наконец позволил себе забыться сном.

К темноте вороги-таки устали. Или стволы пушек нагрелись, требуя перерыва. Много бед за это время успели нанести турецкие заряды крепости и людям. Среди защитников города, дежуривших на стенах, почти не осталось нераненых или не-контуженных. Большая половина пушек оказалась разбита или испорчена.

Уже в сумерках Валуй с товарищами выбрались на стену. Бойцы Матвея Чубатого устало развалились прямо на покорёженном настиле. У двоих перехвачены покрасневшими повязками руки, молодой, ещё безусый Леонтий Иванов затягивал узел на щиколотке товарища — пожилого казака Аристарха. У кого-то кровившая повязка перехватывала голову. Коротко пересчитал, вроде одного не было, а может, ошибся. Решил потом спросить у десятского. Тот вместе с Путилой Малковым пытался поставить короткую мортиру, надутую, словно бочонок, на кое-как скрепленное основание. Основание качалось и грозило развалиться. Казаки тихо матерились. Наконец пушка втиснулась на приготовленное для неё место. Сплюнув, Матвей облегчённо ругнулся. Вытирая пот со лбов, оба плюхнулись рядом. Исидор, отрешённо наблюдал за ними, сидя на настиле, и привалившись спиной к колесу разбитой бомбарды. Заметив приближающихся казаков, тихо закачал головой:

— Чем же воевать будем, а?

Лукин окинул пристальным взглядом пристенную площадку, усеянную ямами от разрывов, вывалившиеся куски стен, перевёрнутые пушки, усталых казаков и… ничего не сказал. Отозвался Космята:

— Побить пушки — полдела, пусть турок попробует на стены залезть…

Опершись на плечо Матвея, Валуй тоже опустился рядом.

— Не задело?

Тот помолчал, прислушиваясь к собственным ощущениям:

— Не. Ивану Разе досталось.

Только сейчас Лукин понял, почему он не досчитался одного станичника:

— А чего с ним?

Матвей неопределенно пожал плечом и вроде как задумался. Его опередил Путила:

— Камень в живот стукнул. Вроде жив, миленький, но вниз почти пополз — наши помогли спуститься. — Он медленно поднялся. Оттолкнувшись от стены, крякнул, тоже задет, видать. — Хорошо ему досталось. Синяк на полживота. Лежит, еле дышит. Муратко Тепцов сказал — жить будет. — Он увидел окровавленный воротник Степанкова. — А у тебя что? Кровищи-то натекло.

Космята махнул рукой:

— Мочку оторвало.

— Как же, перевязку надо сменить хотя бы.

— Ухо — не самая важная часть казака. К тому же их два.

Вечер разливался по дальнему краю над морем мутными красками, в которых намешено было и пыли, медленно оседающей на разбитые камни, и дыма, последними клубами уползающего к Дону. По ступеням наверх неторопливо карабкались казачки, им тоже интересно, что тут творится. Среди них Валуй заметил Красаву, за ней выглядывая его, спешила Марфа.

Валуй почувствовал, что от заботы любимой девушки теплеет на душе. Но виду не подал:

— Сестрёнка, как всегда, поперёд станичников везде, — усмехнулся сотник.

— Ага. — Борзята отрешено улыбнулся. — Не баба — казак.