Азов. За други своя

Глава 22

Ночка стояла смурная, дождливая. Намокшая земля разъезжалась под сапогами. Обидно, и не сматеришься, когда скользишь в луже, еле удерживая ноги, чтобы не растянулись шире плеч.

Надежда на то, что турки будут лениться на постах, не оправдалась. Видать, начальник больно строгай. Даже не присел никто.

Нарезают круги этак саженей на тридцать. А в середине круга вповалку пленные. И бабы, и мужики. Все в ямы не поместились, на земле тоже много народу. Сколько наверху, сколько внизу, пока не посчитать. Ну да ладно, потом разберёмся. Вроде и дети есть, но издалека да в темноте можно и ошибиться. И со всех сторон турки. Тут их лагерь. Хорошо, не янычары или сипахи, обычные чёрные мужики. Таких в любой армии держат в качестве мяса. Чтоб массовку создавали, когда опытные бойцы за их спинами в атаку бегут. Вот у казаков не так. У казаков каждый — воин.

Нонче турки дрыхнут без задних ног. Поди, это они давеча на стену лазали. Так вчера отбились, шибко не напрягаясь. Нет в них ни ярости, ни стержня. Почуяв, что казаки уступать не собираются, тут же тушуются. Назад начинают оглядываться. И никакие тогда командиры им не авторитет. Своя рубашка-то, она к телу ближе.

Может, и здесь без шума управимся?!

Лагерь выходит к рукаву Дона. Тут, в стороне, готовня, первые пленные спят прямо у печки, сложенной из камня, что из стен крепости понатаскали. А для готовни вода — завсегда первое дело. С другой стороны, саженях в двухстах, уже татары кучкуются. А вот лошадей рядом нет, проверяли. Татары их подальше отгоняют, вёрст аж за десять. Кормить-то нечем. Ближе уже всё или съели, или сгорело. В окрестностях пластуны нет-нет да пал пускают. Так что лошади крымские да черкесские все лето на голодном пайку. Татары и горцы из-за этого психуют и воевать отказываются. На стене казаки их ещё ни разу не видели. Хотя знают, Гусейн-паша не раз пытался крымчаков на штурм загнать. Не поддаются. Они хоть и вассальники, но самостоятельные. Да и где это видано, чтобы татарин безлошадным, как простой турка, в атаку бежал? Сроду такого не было. И не будет. Оно и к лучшему. Зачем азовцам свежие люди на приступе? Не нужны они. А черкесы — те вообще союзники у султана Ибрагима. Им Гусейновы хотелки по барабану. Ответили так: "Вот стены возьмёте, тогда мы со всей душой в поход с вами по русским землям. А пока нам за лошадьми смотреть надо". И отбыли ещё дальше, чем татары лошадей отгоняют.

Нырять в реку выпало десятку казаков во главе с Лапотным. Им пятки рубить[57]. Казаки вообще любители из засад воевать, а уж тут, в самом центре турецкого войска, да ночью, да для благого дела — своих освобождать, сам Бог велел.

Ох и диверзию они учудят! Ежели получится, турки долго охать да ахать будут. Хотя, почему "ежели"? Получится однозначно. Зря, что ли, два дня над планом корпели да разведку проводили? Аж три раза вместе с Гришкой в положение врага забирались. Последний раз едва не попались. Какой-то подозрительный турка отставшего Миленького за рукав поймал. Несколько турецких бойцов припозднились, не спалось им, вот лёжа и болтали. Их сразу и не заметили. Валуй со своими чуть в стороне проскочил, а вот Путило попался. И сразу вопрос: "Кто такой и чего тут желаешь?" Хорошо, Путило не растерялся. Наговорил с кучу, а главное, придумал, что хозяин — знатный татарин поздно вернулся из стана. Вот за водой и послал. А что без вёдер, так попросит у кого-нибудь. Рядом с готовней много разных. А он вернёт потом. Вроде турка успокоился, но ещё долго вслед Миленькому поглядывал. Тот, не будь дурак, как сказал, так и сделал. И ведро отыскал, и воды набрал, и к татарам направился. Валуй с ребятами в это время, затаив дыхание, за ним наблюдали. Если бы не срослось, пришлось бы турок, тех, что бессонницей мучились, кончать. А вдруг шум? Раньше времени он никому не нужен. К счастью, обошлось.

Перед входом в слух крохотная балочка, только лежа и укрыться. Гришка впереди, остальные — за ним. Дождавшись Путилу, доскочили рывком. Пластун упал первым. Остальные тоже повалились. Миленький, из-за которого все испереживались, последним плюхнулся. Кажись, никто не заметил. Здесь казакам принимать пленных. И отбиваться от врага, если придётся. С Божьей помощью справятся.

И вот решающая ночь. Собрали народу самого опытного и умелого. Половина из них — характерники. Дело того стоит, своих надо выручить, чем бы оно потом ни обернулось. Негоже, когда из-за казаков безвинный люд мучат. И даже если донцы вовсе тут ни при чём, то все одно ответственность свою понимают.

Ближайшие турки шагах в трёх. Какой соблазн ножом пырнуть, но надо чуть потерпеть. Напыряются ещё. Здесь всех под зачистку. Валуй посчитал, вышло около сотни. А их полтора десятка. Здесь, на земле. Не считая Гришку Лапотного с десятком, что пока в воде недалеко от берега бултыхаются.

Ждать — казаку хуже некуда. Привычка, всяко-разно, имеется, но дрожь тихо-тихо, но бьёт. Валуй обернулся, разглядывая в темноте своих. Лежат, головы не поднимают. Кто на боку, кто на спине притулился. Это же Матвей Чубатый! Он ещё и посапывает. Неужто придремал? Во выдержка! Аж завидно. Братуха рядом, его плечо Валуй чувствовал. Тоже, похоже, дрожит. То ли от холода, сырости этой, с неба сыплющей и снизу, от остывшей земли до костей пробирающей, то ли от волнения. Уж сколько раз во всяких переделках бывали, а, смотри ты, тревожно. А самая большая тревога из-за боязни не справиться. Не спасти православных, подвести их и остальных казаков, в эти мгновения жизнями рискующих ради своих, в полон попавших. Многие на себе испытали, каково это — в рабство пропасть. Вот и парни, что с Валуем в этой балочке лежат, тоже когда-то у турка гостили не по своей воле. Если бы их тогда, четыре лета назад, рыскари во главе с Сёмкой Загоруем не отбили в море с каторги, вряд ли живы были. "Эх, скорей бы уже сигнал. Как же паршиво в грязи лежать!"

А вот и он, долгожданный! Сыч, хлопая крыльями, растянул клич над чёрной водой. Во всяком случае, так должны подумать турки. Валуй же, мигом подскочив, рванул к крайним лежебокам. Пока сполоха нет, надо порезать как можно больше. Чем меньше опосля воевать против них останется, тем лучше.

Пятнадцать казаков, сливаясь с мокрой землёй, ползком заскользили к неподвижным врагам.

Ножи, кинжалы, ваше время!

Валуй подкатился к восьмому, когда тишина закончилась. И что хорошо, не у них. Тут пока резали тишком. Но ужо хватит. Стрельба! Там, ближе к морю. Казаки из дальнего слуха атакуют. Заполошные крики, гортанные панические вопли, казацкое: "За Дон-батюшку!", сбитые редкими выстрелами и сполохами огня, донеслись до Валуя. С первым шумом, каждый замер там, где оказался к тому моменту. Лежат себе и лежат. Ничем от остальных турок не отличимые. Пока враги разберутся… Ну а уж там не зевай. Сабли за спинами. Чтобы до времени не попачкать.

Борзята оскалился, в темноте блеснули белые зубы. Но не шевелится, ждёт команды.

Их турки забеспокоились. Кто сел, вглядываясь в сторону, где шумят, кто, ещё не отойдя ото сна, что-то спрашивает у соседа. Но тот и сам ничего не понимает. Некоторые поднимаются, оглядываясь. Но не все. Многие лежат без движения. Это те, кого казаки "приголубить" успели. Пока на них не смотрят. Но уже вот-вот… Времени почти нет. Пока командир не построил, пока они в замешательстве… Пора!

Гришка молчком подкатился к ближнему стоячему турку, озирающемуся со страхом. Саблей, не поднимаясь, махнул по ногам. Тот, валясь на Лукина, заорал благим матом. И здесь тишине конец.

Зайцами, спугнутыми в лёжке, подскочили казаки, все пятнадцать. Невидимые в темноте, шикнули сабли, и полетели головы под ноги. В лагере паника, турки мечутся, не понимая, кто их убивает. Сами натыкаются на клинки, крик, визг, стоны! Охранники, что за пленниками приглядывали, забегали быстрей. Они без ружей. Тоже не из тех, которые приближённые к султану. А вот луки имеются. Первые стрелы свистнули в ночи, достали кого, или нет? Не понятно.

Все движения Валуй отслеживал краем глаза. Подскочил турецкий командир. Визжит, крутится вокруг себя, народ взашей гоняет, пытаясь хоть как-то организовать. Вокруг него уже начали собираться наиболее сообразительные турки. Нет, так не пойдёт. Пригнувшись, Валуй бросился туда. За спиной краем глаза углядел: Пахом. Борзяту не видать пока. Но он парень не промах, такого мужикам не завалить.

"Где же наши речные казаки?" И только подумал, как среди собирающихся в нечто напоминающее строй турок словно ядро разорвалось. В один миг раскидало врагов, враз не стало ни командира, ни охранников с луками. "Как же вовремя!"

Всё: турки ещё дергались изредка, пытаясь кидаться на выныривающих из мороси мокрых, грязных и от того ещё более страшных казаков. Но всё меньше оставалось живых. Им повезло, что ружей ни у кого из тутошних не оказалось. А там, ближе к морю, выстрелы только учащались. Бьются казаки, бьются. Дают им время, так необходимое, чтобы вывести пленников.

Мимо, пригибаясь, уже бегут освобождённые православные. Это Лапотный подсуетился. Ухарь, а не казак! Ничего говорить не надо. И остальные такие же. Все знают, что делать.

Во взглядах спасённых и радость, и страх перемешаны. Вроде казачки, вроде воля, но получится ли всем спастись? И куда бежать-то? Турки кругом. Однако наперёд друг дружки не лезут. Баб поддерживают, детишек, есть и детишки на руках. Не запугал турок народ русский, стержень не перебил! Несколько мужиков остановились: "Чем помочь?" Валуй не мешкая отправил их в помощь казакам, вытаскивающим остальных из ям. Какая-то женщина упала на пути толпы. "Затопчат", — испугался Валуй, но подбежать не успел. К ней бросился Борзята. Только тут братишку и увидел.

Пробежав вдоль спешно шагающей толпы, расставил казаков, кого поймал, по бокам дорожки к слуху. Тут недалече, но без проводника не найдут. Суетясь, доскочил до места, где держали православных. Лапотный попался навстречу с лестницей наперерез, как с копьём. Мотнул головой атаману, и к яме. Пока Валуй оглядывался, из неё выбрался первый. Мальчишка! Но не убежал, развернувшись, протянул руку вниз. Показалась женская голова в платочке.

— Много ещё?

— Последние. — Лапотный махнул рукой, словно отгоняя Валуя. — Справились. Давай вперёд, там чтоб не мешкали.

Валуй не стал спорить. Обгоняя народ, рванул к подземному ходу.