Азов. За други своя

Глава 33

До зорьки Валуй успел даже немного поспать. После удачного боя всех казаков (кроме тех, кому пришла очередь строить укрепления, а в основном отрядили новеньких, добравшихся до крепости в последние дни), распустили отдыхать. Атаманы рассудили так: туркам понадобится время, чтобы оправиться после последних поражений и неудач, и сразу на стену они не полезут.

Лукина разбудил тихий разговор. Подняв голову, прислушался. Вокруг в темноте щели сновали люди. В стороне у выхода жёнки хлопотали у большого котла, повешенного над еле тлеющим костром. Здесь, в низком потолке проложили узкий дымоход, выходящий в развалинах стены. Топили в основном ночью или поутру, до яркого света, так турки дым не увидят. Красава, щедро черпая куски мяса с наваристым бульоном, раскладывала по мискам защитникам крепости, подбирающимся на карачках. Рядом что-то сосредоточенно шила Варя. Они с Борзятой, когда выдавалась свободная ночка, уже и спали вместе, так что она теперь почти жена братцу. Осталось только обряд у куста калинового провести, но это уже после победы.

Подальше Марфа и ещё несколько жёнок, рассевшись кружком, штопали. Наверняка — казацкую одежку. Если бы не они, многие казаки уже голыми бы ходили. Марфа, иной раз останавливаясь, выискивала глазами Валуя, как будто он может куда-то деться из щели. Вчера она шибко за милого перепугались, когда привели под руки. Досталось ему неслабо, турок какой-то приложил по темечку, еле очухался. К счастью, товарищи подхватили теряющего сознание атамана. А сейчас уже ничего, жить можно, только голова ещё побаливает, особенно, если резко повернёшь, и шишка на затылке набухла, что орех горацкий. В дальнем углу тихо пели, что-то тягучее, длинное. Наливалась блёклым занавеска квадратного входа. "Значит, утро". — Скинув зипун, Валуй потянулся. Голоса продолжали бубнить рядом.

— Прямым уложило, — сетовал знакомый голос неподалёку. — Думал уберечь, да где там!

— Люди гибнут каждый день, почитай. А тут конь! Знамо, жалко, но всё же конь, — поёрзал пожилой казак.

Валуй узнал говоривших: Космята Степанков и Никита Кайда. Отметил про себя — живы, уже хорошо. Приполз на коленях Стасик, что-то мыкнув, помог атаману присесть. Валуй не стал отгонять паренька, ему хочется быть полезным, нехай будет. Выпрямив спину, тут же почувствовал тёплый взгляд. Улыбнувшись разрумянившейся Марфе, повертел головой. В голове стрельнуло, и он затих, упершись руками за спиной.

Кто-то откинул занавеску, и в сумеречное помещение щели поплыли волны мягкого света. Пахло отсыревшими потниками, варёной кониной. Здесь, в щели Ташкалова городка, было ничем не хуже, чем в недавно оставленном Топракове. Станичники загодя подготовили места для схрона всем, тем более что народу стало заметно меньше. Правда, в последние дни к ним на подмогу пробрались около сотни казаков из верхних городков. Помощь, конечно, большая. Но не решающая. Пару тысяч бы да пороха с пулями побольше, вот тогда бы повоевали ишшо.

Больше всего казаки жалели разрушенный до основания храм Иоанна Предтечи, оставшийся в городке. Сам отец Черный уцелел и ныне исправно служил панихиды и отпевал погибших.

— Во, атаман проснулся. — Борзята шевельнулся поблизости. Сморщился, поправив повязку с красным пятном на боку — долго рана не заживает: сабля рубанула неглубоко, но болезненно.

Валуй вспомнил про тряпку на своей голове — не сползла ли? Не, на месте. Ощупывая макушку, обернулся. Туманные фигуры в глубине щели едва просвечивались через погребную темень, хоть и разбавленную утренней бледностью. Казаки расселись кружком, свернув по-татарски ноги, человек пять или шесть.

— Что тут у вас, всяко-разно, совещание?

Азовцы зашевелились, Борзята передал кувшин с отбитым у турок вином товарищу.

— Ага, совещание. У Космяты коня прибило. — Валуй узнал Серафима. — Поминаем.

— Серафимка, и ты здеся?

— Тута я. Проведать пришёл, все ли живы.

Валуй подполз на пару шагов, слабый после сна локоть подломился, и он свалился, уткнувшись головой в ногу Чубатого. Тот неторопливо убрал подошву.

И снова Стасик помог устроиться. Валуй, улыбнувшись пареньку, оперся на его плечо. Тот, довольный, напряг тонкие мышцы худого тела.

— Ну и как, все живы?

— У вас ещё так-сяк. У других в сотнях и десятка непораненных не наберёшь.

— Слава Богу, держимся покамест. Космята, жеребца черкеского убило?

Степанков переложил на коленку здоровой рукой пораненную:

— Наповал. Ядро под брюхом разорвалось.

— Не пошёл впрок чужой конь. — Дароня подполз к атаману. — Как у тебя?

— Да если бы не осада, пошёл бы, да ещё как…

Валуй покрутил шеей. Боль застучала в виске, а около уха дёрнуло так, что он еле сдержал стон. Он скривился, радуясь, что в темноте не видно:

— Нормально. До свадьбы заживёт.

— Ну, добре.

На улице зашумели. Молодой голос окликнул товарища:

— Ты не знаешь, шо там за гам?

— Не-а, — ответил Василёк — Лукин узнал бы голос брата, даже во сне.

— Чем у вас тут угощают? — Валуй потянул носом. — Конина?

— Конина, мать её. — Космята подвинул тарелку с горой наложенным мясом. — Черкес мой. Угощайтесь вот.

Казаки потянулись к тарелке. Зашоркали ножи, обрезающие куски у самых губ.

— Хорош, жеребец. — Дароня чмокнул. — В этом деле ведь главное что?

— Ну, что? — Валуй усмехнулся с полным ртом, подзывая паренька, сидевшего за спиной. — Ешь давай.

Стасик послушно подполз к тарелке. Матвей охотно подвинулся, пряча улыбку в усы.

— Главное, чтоб хорошо проварено было.

— Это точно, — поддакнул Серафим. — А ты чего, Космята, пост держишь?

Степанков мрачно глянул на друга, горло дёрнулось, глотнув вхолостую, и он отвернулся:

— Благодарствую, не голоден.

— Ну, это ты зря. — Борзята, покончив со своим куском, вытер губы другой стороной ладони, взгляд скользнул в тарелку. — До вечера вряд ли чего пожрать удастся. Разве ещё какую лошадь пришибёт, каша-то уж вышла. Хотя там и лошадей осталось раз-два и обчёлся…

— Ну и ладно. — Улегшись на живот головой к выходу, Космята сунул в рот соломину.

Дожевав, Валуй поднялся на колени. От активного движения челюстей в голове снова засвербело:

— Только жестковато малость.

— Ничё. — Дароня потянулся вперёд, выглядывая в общей тарелке ещё кусочек.

Не нашёл — только что последний подобрал Борзята:

— В большой семье, сам понимаешь, зубами не щёлкай…

— Казак что дитё: и много дашь, всё съест, и мало дашь, сыт будет, — улыбнулся Дароня.

— Это не про тебя. — Борзята оглянулся. — Красава, там ишшо чего в котле найдётся?

Казаки хохотнули:

— Ну, силен хрумкать.

Средний Лукин не обратил на них внимания. Красава помешала варево:

— Подходи, для братишки-то и не найдётся?!

— А мне? — Путило Малков доверчиво заглянул бабёнке в глаза.

— И тебе найдётся. Налетай, пока есть чего…

Ещё несколько казаков, потянулись с мисками к вареву. Дароня, сомневаясь, почесал затылок, и… тоже пополз к котлу.

Кайда вдруг поднялся. Перебравшись на коленях к Серафиму, замер рядом. И неожиданно обнял. Черкас ошарашенно замер:

— Ты чего, дядя Никита?

Тот отстранился, рука вытерла на щеке соринку:

— Всё никак времени не было поблагодарить тебя. Так что благодарствую от всех нас. Поклонился бы в пояс. Да несподручно здесь.

— Да ты шо? — Серафимка растерялся, а голос выдал смущение. — Ничего такого. Любой бы так.

— Не любой, — отрезал Никита. — Если бы не ты со своими черкасами, не было бы нас в живых.

— Мне Муратко тоже рассказал, что это он. — Валуй кивнул на смущенного друга. — Он нас выручил. Атаманы уж и не чаяли. Поди, панихиду пропели. Дай, и я тебя обниму, друже.

— Ну, если охота, обнимай.

— Охота. — Лукин-старший крепко сжал в объятиях запорожца.

— А мне тоже охота. — К ним протискивался Борзята.

Дароня снимал саблю, чтобы не мешала выразить благодарность другу, поднялся и Космята, примеряясь в очередь обниматься. Серафим Иващенко, налившись красной краской до краёв, не сопротивлялся.

На улице зашумели казаки. Кто-то крикнул издалека:

— Принимай, народ, пополнение!

Шум усилился и начал приближаться. Валуй подскочил, чуть не ударившись головой о поперечную балку:

— Никак к нам? — согнувшись пополам, поспешил к выходу.

Следом засполошничали казаки, отдыхавшие в этот момент по соседству. Толпа, толкаясь, выбралась наружу.

Рассветало. Солнце, обещающее доброе осеннее тепло, поразвесило бордовых отблесков в небе за Султанской стеной, такой же разрушенной, как и остальные. Азовцы, оживлённо переговариваясь, выглядывали приближающуюся группу вооружённых казаков. Человек триста! Во главе шествовал Тимофей Лебяжья Шея. Весело оскалившись, он махал рукой, что-то рассказывая шагающему позади смутно знакомому казаку.

— Подмога никак?! — заломал шапку Борзята.

— Эхма, рисковые. — Пахом почесал заживающий рубец на щеке.

Толпа приблизилась. Все казаки, кроме Тимофея, мокрые, вода капала с одежды, прибивая пыль. Кто-то не удержался, скинул шапку, и из неё, выкрученной, наземь потёк ручеёк.

— Ну вот, пополнение принимай. — Лебяжья Шея молодцевато подпёрся. — Каки гарны хлопцы! Под Доном с камышинами приплыли.

Валуй признал атамана ватаги:

— Василий Корыто, ты, что ли?

Василий, невысокий живчик, с узкими плечами и прямым холодным взглядом усмехнулся:

— Я, а то кто же?

Лукин раскинул руки для объятий. Корыто смущённо шагнул вперёд:

— Я мокрый…

— Да ничё, турок махом просушит…

Отстранившись, Василий одёрнул зипун, обернулся:

— Вот Лукин, принимай хлопцев. Горят желанием турка до смерти побить.

— То ох как добре.

К атаману выбрались два крепких казака в распахнутых на груди зипунах, оба с густыми бородами, заросшие чуть ли не по глаза. Остановились, склонив головы:

— Здорово дневал, Валуй, аль не узнаешь?

Лукин пригляделся:

— Неужто Герасим, Панков? Жив-таки?

— Он самый. — Панков разулыбался, крепкие руки захлопали атамана по спине.

Освободившись, Валуй окинул взглядом второго, скромно перетаптывающегося мужика:

— А это кто, не признаю чего-то…

Казак смущённо потупился:

— Панфил я, Забияка. Не признал?

— Ух ты, и ты цел! Ну, здоров дневал. — И Панфил отведал крепких атаманских объятий.

— А сын с тобой ли?

— Само собой. — Из толпы выступил чуть смущённый парень. — Куда ж я батьку одного отпущу.

— Дай, я на тебя гляну. — Валуй повернул Сусара Панкова к свету. — Молодчик, парень.

Углядев знакомца, вперёд пробрался Борзята:

— Панфил, что ли? Забияка?

— Ага, — враз расплылся в улыбке Панфил. — Я.

Товарищи крепко обнялись. К ним подобрались Дароня с Космятой и тоже сжали мужика в объятиях. Следом заобнимались и с остальными.

— Ну, вы, мужики, даёте. Под водой, да с камышинами?

— А не мужики уже. — Забияка оглянулся на Панкова. — Бери выше — казаки. Круг решил принять.

— Да неужто? — обрадовался Валуй. — Наши теперь, ну дай, я вас ещё раз обниму.

— Обнимай, коль хочется…

Казаки ещё галдели возбужденно, встречая знакомцев, обнимались и целовались, когда со стены прокричал наблюдатель:

— Турки у пушек хлопочут, похоже, стрелять удумали.

Валуй распределил народ по щелям, новых казаков вместе с Василием Корыто потащил с собой. И тут вдарило.

Едва успели заскочить последние, уже в пыльном облаке от разрыва: точно лупят капычеи, пристрелялись.

Вновь прибывших посадили в середине, у столба, сами разместились вокруг. На улице гремели взрывы, сыпалась за шкирки земля, но ничего не могло осадить любопытство донцов. Жёнки, у которых уцелели мужья, привалились к их крепким плечам. Холостые выбрались в первые ряды, к атаманам.

Новые казаки оглядывались. Стасик подсел поближе к Валую, и Лукин потрепал его по белесым вихрам. Герасим пробубнил в бороду:

— Ну у вас и народу — мешалкой не провернёшь.

— Где враг, там и казак. — Валуй, чувствуя спиной тепло тела Марфы, нетерпеливо дёрнул подбородком. — Ну, рассказывайте уже, чего там, в городках деется?

Василий Корыто покрутил ус, будто вспоминая:

— А чего там? Живём помаленьку. Татары приходили, тысяч сто, так мы с ними сладили.

— А не брешешь? — усомнился Валуй.

— Что приходили?

— Нет, что сто тысяч.

— Да как тебе сказать… Мобудь, малость и сбрехал, как без этого? Но точно, много их було.

— И как же вы с ними сладили?

Василий усмехнулся:

— Да как, обычно — саблей да хитростью казачьей.

— Ну-ка, расскажи. — Борзята передвинулся поближе.

— Да погоди ты со своими сраженьями. — Красава вытянула шею. — Как там наши детишки на острове?

Затихли станичники, нахмурились:

— Всё благополучно. Живут, говорят, не тужат. Рыбачат да воблу сушат. С ними там сотня казаков дежурит, в обиду, ежли что, не дадут, не беспокойтесь.

Жёнки замахали перстами, вдвое сложенными:

— Ну, слава Богу, — отлегло от сердца у Красавы.

И тут громыхнуло особенно сильно, на головы посыпались целые куски земли, казаки невольно пригнулись, отряхивая шапки.

В щель заглянул караульный:

— Янычары и прочие чёрные на приступ изготавливаются. Тыщи целые.

Казаки враз подхватились, у проёма возникла толчея, пришлось Валую прикрикнуть. Казаки осадили, к выходу выстроилась очередь.