Азов. За други своя

Эпилог

Май 7151 (1642) года здесь, в устье Дона, баловал казаков томным негорячим солнышком, что в отсутствие комарья и мошки казалось благодатью Божей. Полгода прошло с той поры, как убежали из этих мест турки, а ничего не изменилось в городе. Всё также лежали в развалинах древние стены, и всё меньше людей оставалось в его неуютных хибарах, которые оставшиеся в живых азовцы возвели из кусков разрушенных жилищ, кое-как укрыв их привезённым за десяток вёрст камышом. Своего-то не осталось, турки пожгли весь в окрестностях. В их кострах сгинули все деревца, и кусты, хоть как-то способные гореть, так что округа теперь стояла голая и пустынная. Осматриваясь, казаки вспоминали присказу: "Будто мамай прошёл", что от истины было совсем недалеко.

Валуй отложил нож, очередная выпотрошенная щука, брошенная его рукой, забилась в тазу. Ох, и живучие! За наружной стеной, наваленной грудой мелкого кирпичного щебня саженях в тридцати от хибары Лукина, раздался детский смех и тут же сбился, остановленный звучным шлепком. "А вот и племяши".

Наклонившись до земли, Валуй раздул притухшие угольки костра. За деревом приходилось ездить далеко, аж на тот берег Дона. Потому дрова берегли. Лёгкий огонёк проскочил по обугленной палке, засветились оранжевые светлячки, будто глаза ночных зверьков. Подкинув несколько веток, Лукин-старший повесил над огнём закопчённый казан. Сегодня его очередь готовить на всю разросшуюся семью Лукиных. Уху казаки старались варить сами. Давно заметили, в мужских руках она слаще выходит. Василёк, Борзята и Стасик нынче на рыбалке, они к обеду должны вернуться. Космята погнал лошадей на дальний выпас. Этот до вечера. Валуй один тут из казаков. Ну, окромя мальцов.

А вот и Марфа вытянула из хибары, чуть щурясь на свет. Округлый выпуклый живот облегал синий сарафан.

— Как ты, голуба?

Марфа смущённо улыбнулась. Не привыкла отдыхать, когда мужчина её трудится на готовне.

— Немного отпустило, давай помогу. Лук крошил уже? — Шагнув с порожка, она чуть пошатнулась.

Придержавшись рукой за косяк, виновато улыбнулась.

Подскочив, Валуй придержал жёнку:

— Сам справлюсь. Ты присядь. Или приляг.

Марфа подняла благодарный взгляд:

— Належалась ужо. Я тут посижу. — Опираясь на руку мужа, она подошла к лавке, сложенной из битого кирпича.

Усадив жену, Валуй вернулся к костерку, уже требующему его участия.

Миг, и вокруг стало шумно и суетно. Племяши, одним махом перескочив груду щебня, забегали кругами вокруг готовни. Младший, хмуря бровь, пытался изловить старшего. Тот, задиристо оглядываясь, ржал во всё горло. Из-за развалин показалась Красава в сопровождении Вари Лукиной, тоже с животом, может, немного больше, чем у Марфы. Обе прижимали к бокам тазы с бельём.

— Угомонитесь вы нонче или нет?

Старший Васений, неожиданно запнувшись, полетел пляшмя в пыль. Клим, выдав задорное "ура", прыгнул на брата сверху. И с размаху опустил на его голову крепкий кулачок. Васений взвыл, разворачиваясь, слёзы превратились в грязь на щеках. Красава, изменившись в лице, бросилась к сыновьям. На ходу неловко поставила тазик.

Но Валуй успел первым, всё-таки ближе. Подхватив обоих за шкирки, трясанул, ставя на ноги.

— А ну, казаки, хорош друг друга лупцевать! Врага надо так бить, как вы друг друга.

Мальчишки сопели, размазывая грязь по лицу, но молчали. Грязные капли стекали на не менее грязные рубахи. Подскочившая Красава на секунду растерялась, не зная, что с ними делать. Переодевать, а не во что. Ткань есть, царь Мишка прислал целый обоз, но пошить ещё не успела.

— Раздевай их и обратно на речку. Нехай отмываются.

Красава отошла от растерянности. Надавав обоим подзатыльников, отправила купаться. А они только и рады.

— И сразу домой! — крикнула Красава вслед.

Вряд ли её услышали. Только серые пятки мелькнули за дальним навалом из камня.

Вода в казане закипала, когда к хибаре решительным шагом приблизился посыльный из штаба. Остановившись рядом, улыбнулся жёнкам виновато:

— Валуй, там это. Посланцы от царя прибыли. Тимофей зовёт всех казаков слухать, чего скажут.

Лукин-старший молча кивнул. К нему подскочила Варя.

— Иди, я уж тут закончу.

Переглянулся с Марфой, заметил в её глазах лёгкое беспокойство.

Кивнув бабам, всем сразу, отправился вслед за посланцем, на ходу закидывая зипун на плечи, скрытые под рубахой.

Народ кучковался перед штабом, с войны действующим в старой щели под стеной. Перед входом когда-то стояли котлы, в которых кипятили воду и нечистоты — подарки для врага. Сейчас же на расчищенной площадке по кругу выставлены были куски стены, приспособленные для сидения. Половина пустовала, многие товарищи, не дождавшись царского ответа, уже разъехались по донским городкам.

В пыли копошились куры, на них не обращали внимания. Казаки, молчаливо выныривавшие из загогулин кое-как расчищенных улочек, здоровкались сразу со всеми. Поглядывая на гостей, чинно рассаживались. Тимофей Яковлев Лебяжья Шея, стоящий в центре, переговаривался с двумя знатными мужами. Один с чёрной густой бородой, пробитой седыми прядями, коренастый. Второй выше его на полголовы, нос крючком, глаза цепкие. Чем-то орла напоминает. А всё одно ниже Тимохи. Оба в дорогих кафтанах при саблях, украшенных драгоценными камнями.

Кивнув Валую, Лебяжья Шея поднял руку, призывая народ к тишине. Лукин неспешно присел с краю. Матвей Чубатый вежливо подвинулся. Казаки притихли, с интересом поглядывая на столичных гостей.

Атаман представил царских посланцев. Тот, который коренастый, оказался Засецким, второй на орла похожий, — Родионов. От царя грамоту везли. Да не довезли.

Кто-то из казаков тут же крикнул:

— А чего не довезли?

Вперёд выступил коренастый. Поклонился чин по чину казакам. Те, довольные, закивали. Уважил!

— По дороге остановили нас черкасы. Они и отобрали грамоту. Больно не хотели, чтобы вы уходили из Азова.

— Значится, царь не поможет? — Тимофей, оказывается, тоже не знал, с чем они пожаловали.

— Ну, как не поможет? — Коренастый чуть улыбнулся. По-доброму. Видать, мужик неплохой, вот только новости привёз неприятные. — Подсобит. Жалованье он вам передал, как вода установится, обоз по реке пошлёт, с продуктами, с зельем для пушек и для ружей. Царь казаков не бросит.

— Азов, значится, не берёт? — А это Борзята. Когда успел подскочить?

Коренастый склонил голову набок, будто задумавшись:

— Азов не берёт. Сами видите, что от города осталось. — Он обвёл рукой развалины. — Слаба ещё Русь. Не потянет Азов. За него же придётся с туречиной биться. А у нас счас со всех сторон враги. Не татары, так ливонцы, не ливонцы, так ляхи. За то, что вы султана ихнего тут мордой в коровью лепёшку ткнули, за то он вас благодарит и жалует. И просит вас, други, ради живота своего покинуть крепость. — Он чуть задрал подбородок, и вдруг казаки почуяли силу в его фигуре, в позе, в выражении глаз. Знатность, она такая. А тут ещё и лично царь Михайла Романов просит.

Коренастый отвесил полупоклон, вроде как от царя. Тут уж казаки даже крякнули. Обидно, конечно, что город Руси не нужен оказался. Но каждый понимал, и не город это вовсе, так, груды битого камня. Чтобы на этом месте снова стены поднять, сил и денег нужно немерено. Московиты тоже не сразу такое решение приняли. Приезжали от царя ещё зимой посланцы, всю крепость облазили, в каждый уголок заглянули. Отбыли недовольные. Уже тогда казаки поняли, уходить придётся. А там слухи дошли, что за ради их крепости царь собрал Земский со-сбор, с боярами посоветоваться. Слышали они, что многие хотели оставить город за Русью. Но в основном те, что помоложе. А вот те, которые постарше да познатнее, больше отмалчивались. Похоже, они и решили дело.

Как потеплело, начали разбредаться вверх по Дону азовцы. К маю в крепости не больше трети оставалось из тех, что после турка выжил. Лукины пока держались, не известно на что надеясь. А скорей просто боялись заново жизнь зачинать. Уж который раз, только ж прижились. Эх, если бы не турок!

Повздыхали казаки, но никто на гостей обиды не затаил. Ещё порасспрашивали московских уважаемых мужей о царских подарках. Когда да сколько. Всё рассказал коренастый, но тот, что на орла похожий, тоже что-то говорил. И тоже правильно, хорошо. Хорошие у царя посланники! Всё как есть обрисовали. Не соврали, не приукрасили. Такой разговор, уважительный да прямой, казакам по нраву. Расходились немного грустные, но не разочарованные. Каждый в душе, конечно, надеялся на царское заступничество, но на себя казак надеется больше.

По дороге поговорили с братьями о рыбалке, казаки похвастались полным мешком белорыбицы. Стасик тоже мычал, активно махая рукой. Видно, показывал, как он рыбу ловил. "В дороге пригодится", — подумал Валуй. И понял: он уже мысленно простился с Азовом. И что давно готов уехать. Последней соломинки не хватало для решения. Вот и появилась соломинка, да не соломинка, бревно целое. Переживал за Марфу, как она дорогу перенесёт? А с другой стороны, ну, неделя-другая, всё одно уходить надо. Татары или турки наверняка скоро пожалуют. Они-то уж в курсе, что казаки крепость оставляют.

Тянуть не стали. Рыбу частью посолили, частью сварили, остальное раздали соседям. Попрощались с атаманами, с казаками, тоже уже собиравшимися в путь, и на третий день отправились.

К бывшим воротам крепости, которые казаки уже сняли, чтобы забрать с собой, подъехали на заре. В гулкой туманной тишине тихо переговаривались несколько товарищей. Валуй признал друзей: Муратко Тепцов, Матвей Чубатый, Тимофей Лебяжья Шея.

Остановив лошадей, Лукины попрыгали на землю. Стасик слез с лошади степенно, он уже тоже свой, Лукин. Мальчишки, сидевшие вдвоём на одном мерине, сползли нехотя. Поутру они ещё тихие, не проснувшиеся, то и дело зевали. Жёнки печально поглядывали сверху.

— Значит, на Махин остров пойдёте? — Тимофей бездумно подёргал подпругу у лошади, на которой восседала Марфа.

Ей да Варе Лукиной тяжелей всех. Срок у них почти одинаков, но Марфа переносит тяжелей. Валуй знал: ночью любимой женщине не спалось, пару раз выбегала на улицу, тошнило её. Варя, хоть и покрепче, но тоже в дороге смотреть за ней надо. Борзята от своей жёнки не отходит. То склонится, о чём-то спрашивая, то просто улыбнется ободряюще. Варе того и хватает.

Валуй, воспользовавшись остановкой, ещё раз проверил перемётные сумы. Помял: не торчит ли чего, не натирает. Не найдя к чему придраться, кивнул:

— На него. Мы же островные. Попробуем заново начать. А там поглядим, может, и на свой остров переберёмся. Выросли ж там.

— Думаем, Тимофей, поставим шалаши пока. Детворе там раздолье. — Красава наклонилась назад погладить по голове Васения. Тот вытерпел, но зыркнул недовольно.

Отец ответил сынку сердитым взглядом. Мальчишка шмыгнул, гордо отворачиваясь.

— Как-нибудь уж устроимся. — Космята, сползший с лошади последним, здоровой рукой прижал к себе младшенького, Клима. — Да и не одни мы там будем. Пахом со своими джанийцами уже там. И другие наши туда собираются. А уж как успокоится всё, думаем со своими на Белгородчину наведаться. Своих повидать. Дароня где-то там сейчас, поди уже папаша.

— На Белгородчину — это хорошо. Ну вы ж там нас не забывайте. — Муратко почесал затылок. — Навещайте стариков. Знаете же, в Раздорах мы.

— А я сам вас навещу. — Матвей Чубатый вытер слезящийся глаз. — Осенью и загляну.

— Обязательно заглядывай, — в разнобой, но почти все ответили.

— Ну, прощаться не будем. — Тимофей отошёл на шаг. — Я, может, с Матвеем до вас заеду. Если надобности какой раньше не появится.

— Это да, это может. — Валуй, словно подавая сигнал своим, первым запрыгнул в седло. — Татары вряд ли теперь угомонятся. Казаков уж больно много потеряли.

Неторопливо уселись и остальные. Стасик запрыгнул лихо, одним прыжком. Валуй про себя отметил: "Хороший казак будет". Васений забрался в седло животом. Шустро покрутившись, уселся. Космята собрался было помочь младшему, Климу, но тот так сердито зыркнул на отца, что Степанков, ухмыльнувшись, опустил руки. С третьей попытки сынок, вытерпев помощь старшего брата, забрался на круп смирно стоящего мерина.

— А ты нас зови, ежли вдруг чего. — Неожиданно Борзята лихо улыбнулся. — Подсобим!

— Это непременно! — Муратко пристукнул по лошадиному крупу, и маленький отряд тронулся с места.

За навалом стены из чёрной выжженной земли пробивалась молодая трава, нежные колокольчики, казалось, позвякивали на тихом ветру. Валуй оглянулся. Да, пока здесь видны следы пожарищ, до самой реки тянулись выбоины и провалы от подземных взрывов. Но и на них уже зеленели первые ростки самой непритязательной жительницы голых земель — крапивы. Обживётся она, а следом уже и другие травы подтянутся. Пройдут годы, и ничего уж не будет напоминать о великой битве.

"Самое обидное, что наверняка снова турки вернутся. Поди, и город отстроят. Ну, ничего. Это ненадолго. Если не мы, то уж наши дети наверняка установят в этих землях русскую власть. На века!" — Валуй придержал кобылу, поджидая Марфу.

Жёнка, с удовольствием принимая внимание любого мужа, тихо улыбнулась.