Азов. За други своя

Глава 15

В следующие дни всё повторилось. С самого рассвета до позднего вечера турки били по городу изо всех калибров. Зарядов османы не жалели. Казалось, они привезли с собой неограниченные запасы зелья и ядер. За несколько дней непрерывных обстрелов стены превратились в развалины, а бомбарды вышли из строя почти все. Казаки уже не отвечали пушечной стрельбой на обстрелы врага, а прятались в щели, тревожно ожидая, когда ему надоест или порох выйдет. И готовились к решающей схватке. Насыпь на четвёртый день поднялась в вровень со стеной, и турки потащили на неё пушки.

К вечеру все нераненые казаки собрались у главных ворот крепости. Тысячи три, может, с половиной. Сотня Валуя к этому времени убыла на треть. Десяток бойцов похоронили у церкви Иоанна Предтечи, остальные попали в руки знахарей. Чтобы как-то заменить выбывших, Валуй позвал к себе всех парней, что помогали жёнкам. Троих осколецких казаков и братишку с Егором Тепцовым. Молодёжь уже собралась в группку, лица светятся — ещё бы, на первую вылазку идут. Позвали и Сусара, сына Герасимова. Поглядывая по сторонам чуть ли не с восторгом, он не отходил от отца. Дурачье малое, этому ли радоваться? Хотя давно ли сам такой был? Задумавшись, он чуть не прослушал Осипа. Тот распределял казаков на выход.

— Сотни Карпова, Лукина, Порошина, от черкасов — Иващенко. — Валуй вытянул шею, выглядывая друга, но в толпе не заметил. — Пойдут через слухи. Вам, казаки, навести шороху, поднять сполох. Ну, в общем, как обычно. Как только турки на вас отвлекутся, открываем ворота и выходим все остальные. Муратко Тепцов — ты на воротах.

Отделившись от толпы, старый казак двинулся к створкам. Валуй, довольный, улыбнулся — жив вояка. Ещё до атаки турок Тепцов вспомнил про свои таланты к лечению, и с началом осады его отправили помогать знахарям. Хотя кто там кому помогал — ещё вопрос. Рассказывали, он даже самых порезанных казаков собирал по частям и поднимал на ноги. Его уважали и берегли.

Рядом ткнул в бок Борзята:

— Черкас с нами пойдёт.

— Слышал.

— Надо его найти, рядом чтоб держался.

— Найдём, если успеем.

Отец Черный выбрался в центр круга. Поправив длинную лежащую на животе бороду, размашисто перекрестил воинство. Казаки скинули шапки, шепотки молитв подхватил лёгкий ветерок, раскидывая по окрестностям. Ложились на лбы кресты. Поп запрятал массивный крест под рясу, рука ухватила перевязь сабли. Он ловко выгнулся ладным телом, накидывая верёвку на себя. Поправил бороду, взгляд скользнул по строю, отыскивая свободное место.

Михаил Татаринов посторонился, поглаживая пальцем широкий свежий шрам через щёку, покрытый грубой коростой. С удивлением вскинул бровь:

— Отче, твоё ли дело саблей махать?

Тот положил ладонь на рукоять сабли:

— Всему своё время. Когда мир — я молюсь. А враг на пороге — надо драться. Поляжем все, за кого тогда молиться?

Могучий голос Осипа перекрыл последнее слово, но Татаринов разобрал и мысленно согласился.

— Попрощаемся, казаки, друг с дружкой. Может, на последний бой идём. — И сам обнял стоящего рядом Тимофея Лебяжья Шея.

Донцы поддержали. Молчком скупо хлопали по спинам товарищей и просили прощения, "ежли что". Валуй тоже попрощался с ближайшими казаками. Космята, обнимая друга, пробормотал:

— А вот не дождутся они. Ну всё равно прости, если есть за что.

— И ты прости…

Рядом раздался знакомый бас.

— Здесь вы, шо ли?

Обернувшись, донцы увидели Иващенко Серафима. Обрадовавшись, потянулись к старому другу.

— Не знаю, свидимся ли нет, но простите и вы меня.

Борзята серьёзно кивнул, отвечая за всех:

— Ещё на твоей свадьбе погуляем. И ты прости.

У ворот раздался голос атамана, и Серафим, махнув друзьям на прощанье, поспешил к своей сотне.

— По коням, казаки. И с Богом! — Осип решительно натянул шапку.

Четыре сотни станичников узкими ручейками потекли к подземным ходам, выведенным в разные уголки крепости.

Двигаться под землёй можно, только согнувшись в пояс. Неудобно, но терпимо. К этому времени турки разбили крепостной вал, и в ров навалило земли и мусора. Готовясь к выходу, донцы заранее расчистили проходы по его дну, ветками прикрыли дырки, глина, словно помогая прятать, сама осыпалась сверху. Прислушавшись и не уловив опасных шорохов, Валуй оттолкнул маскировочную стенку. Первые рыскари бегом проскочили по заваленному рву. Казаки, двигавшиеся последними, как смогли замаскировали за собой проход. В темноте можно сильно не стараться — не найдут. А к утру, после возвращения, запрячут уже как следует.

К люку добрались быстро. Всего под землёй прошли не более трехсот саженей. Валуй, пока шагал, вспомнил даже некоторые крепи — сам вкапывал ещё недавно. Хотя теперь уже кажется — давно, в той, ещё доосадной жизни. Борзята, шагавший впереди, остановился, и Валуй от неожиданности боднул его зад головой. Тот шепотом беззлобно обозвал брата "чисто бревном".

Оглянувшись, брат передал факел старшему Лукину. Встал потвёрже, плечо упёрлось в деревянную створку. Дверка, приваленная слоем дерна, открылась не сразу. Борзята изрядно покряхтел и пару раз ругнулся.

Быстро темнело. Неуверенные сумерки накрывали придонье, приглушённые звуки наполняли его. Темнота казакам на руку — в этот раз не надо ждать, пока привыкнут глаза. Выскакивали, как обычно, разбегаясь в разные стороны. И сразу падали. Слух вывел азовцев чуть в сторону от насыпи. Теперь она высокой стеной темнела слева. По всей поверхности мелькали факелы, пылали костры, особенно много огоньков рассыпалось у подножия насыпи, где разместились янычары, охраняющие мужиков. Работники с уханьем затягивали тяжёлые орудия на самый верх, топчии, приглядывая за ними, вышагивали о бок. Туда Валуй и повёл сотню.

И опять казаки застали турок врасплох. Постовые янычар вместо того, чтобы нарезать круги вокруг насыпи, расселись у костров. Кто подремывал, кто переговаривался с товарищами. Потеряв зоркость от яркого света пламени, они иногда поворачивали головы в темноту, но там для них лишь ветер гулял. Плотные силуэты, подобравшиеся к кострам вплотную, они тоже не разглядели. Казаки четырёх сотен расположились в прямой видимости от врага, но не нападали — ждали сигнала. Валуй и Борзята прижимались плечами, чуть позади Ко смяты Степанкова. Он вызвался снять постового. По небу плыли мрачные тучи. Гудела на разные человеческие голоса тёплая ночь, из этого гула разлетались по округе сотни криков, команд, ругани, жалоб. Скрипели колёса станин, на которых стоят пушки. Совсем недалеко рассмеялись у костра янычары. Борзята поиграл желваками:

— Смейтесь, гады, смейтесь. Щас мы вас пощекочем.

Он говорил вполголоса, но мог и в полный — в таком шуме его никто не услышал бы. Но пронзительный крик чайки, казалось, пронесшейся над насыпью, казаки не пропустили. Это и был сигнал. Первым подскочил Космята. Три бесшумных прыжка, и следом подхватываются остальные казаки. Постовой даже не обернулся. В следующий момент он завалился ничком, получив огромный нож в спину. Выдернув клинок, Степанков, уже с товарищами, которые легко догнали его, кинулся вперёд, на костры.

Сопротивления как такового азовцы не почувствовали. Янычары лишь успевали вскочить, чтобы тут же упасть под саблей или с метательным ножом в шее. У дальнего костра турки умудрились схватиться за сабли, и там разгорелась стремительная сеча. Несколько десятков казаков молниями скользнули туда. Валуй и Борзята оказались среди них. Сотник налетел первым, враг встречал его на полусогнутых ногах, перекладывая саблю из руки в руку. Двуручник, плохо. Неожиданно удар прошёл впустую, Валуй с трудом удержался на ногах, и тут что-то горячее потекло по шее. Краем глаза или даже вовсе не глядя, он заметил движение сабли, тренированное тело отшатнулось, свист клинка разрезал воздух перед грудью. А враг уже перекинул саблю в левую руку, и тусклый клинок со свистом падал на шею. Он понял, что не успевает уклониться, рука сама выкинула саблю перед собой. Рядом мелькнула тень, развернулась, и в доли мгновения все закончилось. Это Борзята, покончив со своим, подсобил брату.

— Ох и рубака. — Валуй отёр пот, оказавшийся почему-то чересчур густым.

— Да у тебя кровь! — Брат отнял его руку. — Э, братка, ухо-то тебе почти отрезали.

Валуй прижал ухо ладонью:

— Ладно, то потом. Пошли дальше.

Борзята кивнул, и его ноги затопали чуть позади — решил присмотреть за старшим братом.

Пока казаки Лукина и Карпова дорезали последних у насыпи, бойцы сотни Порошина и черкасы кинулись дальше на старые позиции пушкарей, которые ещё не успели освободить от орудий. За ними уже нарастал топот копыт: стремительно приближались казаки из крепости. Придержав разгорячённую лошадь, Осип Петров окликнул Валуя:

— Осмотритесь хорошенько. Может, припасы найдёте. Насыпь надо взорвать! Арадов сейчас у вас будет. — Он оглянулся назад.

Заметив кого-то, показал рукой на Валуя и отпустил повод. Лошадь взвилась в галоп. Толпа казаков проскакала мимо сотни Лукина, туда, где отдыхали топчии и горел кострами огромный лагерь разноплеменных мужиков — помощников турок, которых они набрали по всем закоулкам завоёванного мира. Крики, гвалт уже доносились оттуда — первые сотни добрались до стана.

Казаки Лукина бросились по накатанной зигзагом дороге, уходящей на самый верх насыпи. Оттуда в панике прыгали мужики, бросая пушки на подъёме. Основные силы янычар уже полегли, оставшиеся отступали к вершине. Они толпились и толкались, отбиваясь от наседавших казаков. Пользуясь тем, что стоят выше, враги пытались навязывать казакам схватки на дороге, но те, разгорячённые боем, вошедшие в Раж, с видимой лёгкостью косили врага, словно сорную траву. Отступив на несколько шагов, янычары снова кидались вперёд, с отчаянностью и уже каким-то суеверным страхом. Они тоже были воинами и сдаваться без боя не умели. На смену упавшим тут же приходили другие.

Бойцы Лукина, большей частью рассредоточившись у подошвы насыпной горы, напористо добивали янычар, оставшихся внизу. Враги потихоньку заканчивались, во всяком случае, всё меньше и меньше их вылетало из темноты на казачьи сабли. В это время в битве на дороге завязла сотня Карпова. Освобождающиеся азовцы, заметив, что основные действия разворачиваются наверху, поспешили туда. Лукин, придерживая ухо, со своими тоже сорвался по утоптанной дороге.

На бегу скосив глаза, сотник углядел белгородских отроков и Василька с ними. Парни, блестя белками глаз в свете факелов, уверенно двигались тем же курсом. Лукину понравилось выражение их лиц — ни капли страха или сомнения. "Добрые хлопцы! — отметил Валуй. — Надо будет не забыть похвалить их, как вернёмся".

Осадные и лёгкие орудия скатывались назад, сшибались, разбиваясь, и с грохотом валились под насыпь. Казаки гуртами накидывались на тяжёлые пушки, которые ещё цеплялись колесами за дорогу и на раз-два сталкивали с обрыва. Отставших мужиков не жалели. Раз помогаете врагу, значит, и сами враги. Те и не рассчитывали на пощаду. Вероятно, им уже порассказали разных ужасов про казаков. Завидев станичников, они или валились наземь, закрывая головы руками, или бросались бежать. Первых били с одного удара насмерть, вторых легко догоняли верхние азовцы или встречали поднимающиеся — куда же они с дороги денутся? И тоже резали. Без зла, но и без сожаления. За спинами донцы не привыкли оставлять в живых неказачьи души.

Темнота густела, словно густые тополиные хлопья, покрашенные в чёрное, заполнили пространство, воздух пропитался затхлыми, сладковатыми запахами. Ручьи крови стекали по взрыхлённой сотнями ног земле, неприятно чавкало под сапогами. Томила Бобырев, есаул из сотни Карпова, бегом догнал Валуя. С силой ухватив за руку, остановил:

— Айда со мной, покажу, чего нашёл.

Валуй с сожалением проводил взглядом удалявшихся товарищей:

— Не подождёт? Карповцы же там, твои. Помочь надо.

— После поможете. Айда, говорю, со мной.

Больше не колеблясь, Валуй поспешил за Томилой.

Тот взял рысью, разгоняясь под откос. Сотник, цепляясь взглядом в темноте за силуэт Бобырева, свернул с дороги, и вскоре есаул остановился у груды небольших бочонков, об-тых металлическими обручами. Оба слегка запыхались, Томила шагнул вперёд, и отблески факела заиграли на блестящих боках и полосках.

Несколько десятков одинаковых посудин выстроились рядами в два уровня. Одна валялась разбитая, что-то серое, рассыпчатое вытекало из неё, словно песок.

— Что здесь?

Томила, осторожничая, отвёл в сторонку огонь:

— Зелье тут. Во скоко! — Он углядел залитую кровью шею. — А чего у тебя там?

Валуй проигнорировал вопрос:

— Где Арадов?

Но тот уже сам набегал из темноты:

— Здесь я, чего нашли?

Казаки расступились, пропуская его.

Арадов, небольшой, узкоплечий, нос с горбинкой, борода округлая, аккуратная, присел у разбитой бочки, охнул. Качнулась недоверчиво голова: "Неужели оно?" Лодочка ладони черпанула серой массы. Зашевелился крупный нос, вынюхивая.

— Порох! Ай да молодцы. — Он увидел Валуя. — Лукин! Хорошо, что здесь. Распределяй людей. Тут слух недалече, под насыпью который. Туда надо бочки затянуть. Сколько же их тут? — Арадов обвёл восхищённым взглядом хранилище пороха.

Валуй бегом рванул по холму вверх. Все казаки там, придётся гнать, может даже, насильно.

На дороге ещё звенели сабли. Янычары забили собственными телами проход наверх, и продвижение казаков приостановилось. Рыскари, прослышав о найденном порохе, тоже особо не наседали. Сейчас, главное, сохранить позиции. А шею подставить ещё успеется.

Яростная ночь разгоралась. Вдалеке метались крохотные на таком расстоянии огни костров, там затихал шум битвы, похоже, основные силы начали отходить. Четыре десятка казаков, которые Валуй привёл, а кого-то и притолкал сверху, заканчивали переносить двадцать восемь бочек с зельем в глубокий лаз. Арадов возился со шнурами, пропитанными земляным маслом.

Наконец, из ночной глубины, словно из морской непроглядной, начали выныривать и другие казаки, довольные, обвешанные оружием, словно тягловые лошади. Осип и Валуй, тихо переговариваясь, поглядывали в темноту. Оттуда вот-вот должны были подойти последние азовцы, остававшиеся прикрывать. Ждать долго не пришлось, топот копыт, долетевший со стороны костров, известил об их прибытии. Десятка два рыскателей выскочили из ночи. Лошади их блестели в свете факелов потными боками, сами казаки выглядели сосредоточенными. Про себя Валуй удивился: надо же, как чисто сработали, похоже, и без потерь и без погони. Во всяком случае, на плечах никто не сидел.

— Все целы? — Осип не сдерживал голоса.

— Все, не меньжуйся, атаман.

— Видать, турок-то не шибко за вами торопился. Жить все хотят.

Спрыгнув с коня, Наум Васильев отрезал уверенно:

— Не пошли они за нами. И не надо.

— Иванов что-то не вижу? Подкову с друзьями. Они же с тобой ходили?

— Ага. Где-то отбились, видать. Эти не пропадут, по всему, что-то интересное нашли. Подождём?

— Мы останемся. — Кто-то из казаков придержал коня.

— Я вам останусь! Нельзя задерживаться. Турки вот-вот очухаются. Уходим! — Наум толкнул Пахома Лешика:

— Сигнал к отходу.

Джаниец приложил ладошки к губам, и над ночным придоньем разнёсся визгливый крик чайки. Почти тут же поверху насыпи глухо застучали десятки сапог, и к её подножию выскочили первые отступающие бойцы под предводительством Карпова. Не задерживаясь, они миновали атамана с товарищами и скрылись в густой тени насыпи. Валуй погнал следом и своих.

Уже когда закрывались ворота, в спину толкнул громоподобный раскат. Последний привет от скрывшихся казаков.

Насыпь словно подпрыгнула, взрыв огромной мощи раскидал её подножие, и тонны земли потекли в разные стороны, превращаясь в широкий, но низкий осыпающийся холм.