Азов. За други своя

Глава 25

— Вылитый янычар. — Борзята обошёл вокруг брата, недоверчиво на него поглядывающего. — А чё? Правда, вылитый. Штаны малость смущают. Что ты за свои цепляешься? Одевай янычарские чагширы[58]. Они хоть цвет имеют — синий и не такие заплатные. На твоих живого места нет, а про цвет и не говорю, не разберёшь. Серобуромалиновые какие-то.

Валуй отрицательно мотнул головой:

— Не могу вражьи штаны носить. Брезгую.

— Доларму[59], значит, можешь, а штаны не можешь?

— Доларму ихнию я на свою рубаху одел. Терпимо.

Борзята картинно вздохнул:

— Ну что ты с ним будешь делать? А если на какого-нибудь чорбаджи напоремся? Ты хоть кушак возьми янычарский, вот хоть этот, чёрный.

— Кушак возьму, — покладисто согласился старший Лукин.

И зарылся в кучу тряпья, что приволокли казаки из крепости.

Гришка-пластун, уже выряженный, замечая неполадки в одежде товарищей, ругался вполголоса. Ругнувшись в очередной раз, метнулся к Миленькому, беспомощно разглядывающему подвязки на штанах.

— Ну кто тебя такого выродил? Под коленками завязывай. Показать?

— Справлюсь, — обидчиво пробубнил Путало.

Борзята, краем глаза заметив Власия Тимошина, неуверенно прилаживающего высокий бёрк[60], всплеснул руками.

Ну, Власий. Ну, куда ты эту бандуру напяливаешь? Её уметь носить надо. Потеряешь же. Вот, возьми, — он углядел в куче тряпья аракыйе[61], — в самый раз будет.

Тимошин виновато развел руками.

— Я тоже тюбетейку хочу. — Космята завистливо глянул на Власия. — Ещё есть?

— Найдём! — Арадов оставил в покое неловко поводящего плечами в тесном кафтане Пахома Лешика. — На всех хватит.

— Слушай, а чего это ты серебристый пояс подвязал? — Валуй склонил голову набок. — В гедлики[62] записался?

— А чего бы и не записаться? — Борзята на всякий случай отступил на шаг. — Вам, молодым, завсегда завидно.

Валуй занёс руку для подзатыльника, но брат отскочил ещё дальше. Негромко посмеялись.

— Во, ещё один такой же. — Космята тоже вытянул из кучи серебряный пояс. — Я тоже повяжу. А чё, пусть два старослужащих будет…

Валуй вяло махнул рукой:

— Носите, чё хотите. В темноте всё одно не разберут.

— Ну, у кого не разберут, а у кого и издалека видно. — Поправив блестящий пояс, Борзята приладил на него саблю. — Я готов.

Света от двух лучин не хватало, но более-менее, если напрячь глаза, виделось. Валуй придирчиво оглядел пёстрое воинство, весело перебрехивающееся. Десяток его людей почти ничем не отличался от настоящих янычар. Даже бороды сбрили, полдня этой процедуре посвятив. Не так-то просто саблями и наточенными ножами орудовать. Каждый сам себе брадобреем был, а рука привычки не имеет. Кое-как, порезавшись и исцарапавшись, но осилили бритьё. Так что с этой стороны тревоги не ждали, а по одежде… Так в темноте, и сам чорбаджи не разберёт, если даже и есть какие огрехи. Можно подумать, янычары сейчас строго по форме ходят. Миновали те деньки, когда они хорохорились. Спесь-то уж сбили. Теперь лишний раз стараются не отсвечивать в толпе. Да и поизносились не хуже казаков. А запасных одёжек с собой баулами не тащили. Как все воины, поклажу в основном из оружия составляли, надеясь с его помощью и всё остальное раздобыть. Да вот не обломилось им.

— Ну что ж, раз готовы, присядем на дорожку.

Казаки, шумно переговариваясь, расселись по земляным лавкам, прикрытым дерюжкой. Лапотный шумно вздохнул, натягивая турецкий зелёный сапог. Сапоги, кстати, у турок были нескольких цветов, в зависимости от положения и звания. В точности Валуй уже не помнил, но вроде зелёный — для десятского. Как раз по Сеньке и шапка. То есть сапоги.

Всего сутки прошли, как вернулись от турок вместе с толпой освобождённых православных. В крепости гам и шум до сих пор стоят. Пока всех разместили, пока накормили. Мужики и казаки все до одного оружие попросили, воевать будут. С порохом плохо. А вот луки, стрелы (большая часть трофейные), сабли, пики да дубины — этого добра валом. Ещё днём раскидали народ по тысячам. Валую тоже полторы сотни досталось. Там пока Никита Кайда командует. Казак опытный он справится. А рыскари Лукина, что с ним ходили, в этих хлопотах не участвовали. Сдали народ кому положено, жёнок да девушек повидали и назад, под землю. Силы-то, они не беспредельны.

Только отоспаться и дали. И снова вперёд, во вражьи порядки! Правда, в этот раз не все пойдут. Решили, что десятка хватит, и только добровольцы, согласившиеся на бритье бороды. Вот Матвей Чубатый ни в какую не хотел бороды лишаться, так его в сотню на подмогу друге Никите отправили. Как и ещё четверых.

"А как удачно-то прогулялись! Почитай семь сотен народу из-под сабли турецкой вызволили. Прошляпили турки знатно. Поди, кому-то не поздоровится!"

Пока отдыхали, вражины раскапывали взорванный ход, по которому уходили. Пришлось заряд потратить. Такую прорву народа через него пропустили, там не тропа, дорога выбилась. Валуй по поводу земляных работ турок шибко не переживал. "А нехай роют. Там Арадов с помощником — безусым пареньком Гераськой — ещё одну бомбу заложили. Как враги доберутся, так и взорвут. Шнур сюда, в подземную горницу, вывели. А тут мадьяр постоянно на дежурстве. Всё контролирует, за каждым ходом следит. Только турки где к нашему слуху начнут подбираться, сразу туда бомбочку несут. Уж ского народу ихнего подорвали, не сосчитать! Правда, последнее время вражины поутихли. Почти не копают. Наелись казацким гостеприимством. Вот только здесь ишшо шевелятся, но это ненадолго".

Валуй стряхнул внезапно нахлынувшее оцепенение, рука привычно нащупала лук, тул уже перекинут за спину:

— Всё, казаки, с Богом!

Последний, ещё не обнаруженный турками, слух выводил в овражек, по которому стекали грязные воды во время дождей. Теперь враги превратили овражек в помойку. Воняет будь здоров!

Перед выходом отправили двоих хоть немного расчистить место. Ну да что они могли успеть? Только узенькую и короткую дорожку через нечистоты и проложили. По ней им выбираться. Хорошо, хоть на ногах, если бы на пузе — даже представлять не хочется, во что бы янычарская одёжка превратилась.

Невольно морщась, Валуй выскочил из щели. Двигался в числе первых, поперёд его только Гришка-пластун. Ну, ему положено. Нюх у человека — собака позавидует. Причём не только на запахи, но и на опасность. Не раз выручала Гришкина чуйка. Его дружок Петро Кривонос такой же. Где-то сейчас под началом Сёмки Загоруя воюет. И Герасим Панков со своими там же. Говорят, геройские мужики у него. Ну, так стал бы Валуй за кого попало ручаться?

"Ух, как оно!" Кажется, ещё немного — и от вони глаза вылезут. На всякий случай веки опустил, так, чтобы только под ногами видать было. А больше пока и не требуется. Стараясь не дышать, проскочил вслед за Гришкой самый загаженный участок в низине. "Ну, ничё, казак и не такое вытерпеть могёт!" Успокаивая себя, атаман выбрался на верхний край овражка. Стало полегче, тут хоть ветерок обдаёт, уносит вонь за спину. Сапоги бы почистить, но это позже.

Татарский стан отсюда верстах в двух, ближе к Калачинским башням. А пока вокруг турки, чёрные мужики. Подальше несколько шатров островерхих высятся, это для тех, кто познатней. Для остальных рядок навесов выстроился, штук пятнадцать. Но и крыша не всем досталась. Большинство прямо под небушком дрыхнут.

А часовые бдят. Сумрачные фигуры маячат в отдалении. Бродят меж своих спящих. Но казаков не видят. Тут уж залегли, земля после вчерашнего дождичка подсохла, кое-где в ямках сырость осталась, а так не грязно.

Идти решили напрямки, через стан. А чё, разве станут янычары с чёрными мужиками воландаться? Они — белая кость, воины с малых лет, не чета вчерашним крестьянам и пастухам. Пойдут прямо по ногам, особо и не переступая. Наглость (разумная, конечно) в военном деле — почти всегда неожиданна, а потому враг, как правило, не успевает отреагировать.

"Ну что ж, вроде тихо, никто лишний не бродит, сполохов не видать. Пора! — Валуй только задумал подниматься, а казаки уж подскочили. — Мысли они читают, что ли?"

Выстроил донцов в колонну по три, это для начала, чтобы хоть какой-то строй организовать. Потом-то всё одно народ рассыплется. Между спящими людьми пойдут, какая уж там стройность?

Шагали, по обычаю, неслышно. Вроде янычарам не положено так ходить, чай, не разведчики, но Валуй не беспокоился. Кто там будет прислушиваться, как они топают?

Редкие постовые, заметившие их, пока не проявляли признаков беспокойства. Ну, идут янычары по своим янычарским делам, нехай и идут. Лучше их не трогать, сволочи ещё те, накостыляют не за грош, и ещё сам виноват останешься.

Пароль спросил только третий по порядку часовой. К счастью, Гришке на готовне говорили.

— Кто такие, — окликнул долговязый дежурный, направляя в их сторону ружьё.

— Аздак, — отозвался Валуй.

— Победа, — ответил постовой, теряя интерес к группе янычар.

В лагере тихо. Турки дрыхнут, завернувшись в какие-то хламиды. Прямо как вчера. Только задача ныне — не резать всех подряд, а тонко сработать. Диверзию, значится, устроить. Понравилось казакам новое слово: теперь когда надо и когда не надо трепят.

Татарский стан от мужиков отделён неглубокой межой. Крымчаки себя с мужиками не ровняли, даже в походе стараясь отделяться. И тут гоняли пленного с плугом. И не лень было? Можно представить, как на них чёрные мужики косились да плевались. А уже янычары, те и вовсе, сказывают, озверели. Давно у них с крымчаками нелюбовь друг к дружке зреет, нынче же и вовсе покусаться готовы. Турки-то с первого дня во всех штурмах на стены лезут. А татары ещё и не воевали толком. Разве что на сабли донцам, что выше по течению дежурят, иной раз попадали. А так, лежат днями, в небо поплёвывая. А как за продуктами, так тут они первые. Вот янычары на вассальников и косятся. Вроде как даже порывались побить татар. Насилу их командиры удержали. Тут нарыв с быка величиной. А чуть добавь — и до ножей дойдёт. Но основе этих выводов и задумали атаманы нонче в татарских рядах покуролесить.

Перебравшись через межу, прилегли отдохнуть да осмотреться.

От Дона тянуло свежестью, она перебивала кислый запах бурдючного жира и потных тел, расползаюшийся вокруг татарского стана. И здесь родной Дон-батюшка помогает. Чем может. Издалека доносилось блеяние. Уже знали, давеча татары ближайшей к мужикам тьмы откуда-то пригнали отару, голов на полтораста. Надо полагать, что в первый же день овечье поголовье значительно сократилось. Что для тысячи голодных ртов полторы сотни овечек! В лучшем случае, если экономить, да с учётом крайней редкости дров-кизяков, дня на два-три. А если ещё и ханы да беки других тысяч попросят поделиться! Или уже попросили? В любом случае, сколько бы там ни осталось, надо угонять. А с учётом плотно расположившихся на ночлег татар дело это непростое.

Небо к середине ночи прояснилось, крупные звёзды высыпали на небосвод, а вот луна где-то заблудилась. Наверное, запоздалая тучка прикрыла.

Впереди, куда хватало слабого звёздного света, топорщились холмики тел. Татары ложились группами, наверное, сотнями, объединёнными в тысячу. Ближайшая тьма начиналась шагах в тридцати. Постовой маячил на дальнем конце видимости, до него саженей пятьдесят. Фигура еле различима, но заметно на месте не стоит. Уплотнение темноты в виде низенького человека медленно заворачивалось к казакам. Видимо, наказ такой. Положено обходить сотню во время дежурства, он и обходит. Вполне разумно. Но это если не учитывать возможности донцов. Было бы желание, пока он там лазает, перерезали половину, как пить дать. Жаль, задание в этот раз другое.

Гришка-пластун, сопящий по правую руку, повернулся к атаману:

— Думаю, обойти с левой стороны. В спину постовому пойдём. Он нас ежели и разглядит, окликать не станет, далеко шибко, народ перебудит.

— На звук пойдём. — Борзята с другой стороны поддержал. — Овечек-то слыхать.

— Так и есть, двигаемся плавно! — Валуй первым чуть замедлился.

Хоть тут и не требовалось, но пластунская наука в кровь въелась — раз уж шевелиться в ночи, так медленно. Глазу лучше видны резкие движения. Казаки повторили за атаманом. Десяток псевдоянычар неспешным шагом двинулся в обход тысячи.

Гришка сразу прицелился в узкий проход, похоже, там межа с соседней тысячей. Сажени две шириной, для людей — дорога, для отары — горная тропа. Как здесь гнать овечек, Валуй пока не представлял. Оставалось надеяться на авось. А как по-другому? Гришка туда не добирался, слишком опасно. Всё на ходу решать придётся. Русское обережное слово и раньше не раз выручало казаков. Мобудь, и нынче не оставит.

Продвигаясь мимо спящих людей, старались шагать бесшумно. Здесь не чёрные мужики, а татары — ребята нервные, особенно в последнее время, когда они с турками разве что не рычат друг на друга, до того накалились отношения. Османы обвиняют вассальников в трусости, мол, боятся на стены безлошадными лезть. Татары в свою очередь напоминают, что такого разговора не было. Договорённость касалась совместного похода на Русь, а здесь, с Азовом, турки грозились самое большее за пару дней сами управиться. Вот пусть и управляются. Но это там, в верхах, разборки на словах заканчивались, здесь же, среди голодных и разочаровавшихся в начальстве татар и турок, гневные перепалки всё чаще переходили в драки. Пока не массовые, пока безоружные. Но до первых сабельных ударов явно оставалось недалеко. Так что, коли заметят раньше времени, до овечек можно и не успеть добраться. Если уж и не порубят, то морды начистят, к бабке не ходи.

Внезапно из темноты выплыла фигура татарина. Сначала появился один, за ним — второй. Они обнаружились немного правее, и было понятно: движутся наперерез казакам. Валуй резко прибавил шаг. Если уж настигнут, то ближе к отаре. Там всё одно без шума не обойтись. Татары тоже наддали. Пока не окликали. Понятно, почему, — много народу вокруг спит. Не хотели будить попусту, могут и осерчать спросони. Пока казаки для них — непонятные люди, похожие на янычар, неизвестно куда спешащие среди ночи. Они собираются по-быстрому это выяснить да вернуться к лагерю. Скорей всего, какой-нибудь подозрительный десятский послал, заметив их в темноте. Видать, зрение хорошее.

Как ни спешили казаки, но татары постепенно нагоняли. Идущий первым уже махал рукой, призывая остановиться. Ещё чего, дураков нет. Блеяние овечек доносилось отчётливо. Значит, один рывок, и они на месте! Что будут делать там, обстановка покажет, рано думать. Пока хотелось увернуться или хотя бы отсрочить встречу с дежурными. Крымчаки ещё приблизились, они уже бежали. Валуй тоже перевёл отряд на мелкую рысь, ещё на что-то надеясь.

— А ну, стой! — Крымчак не выдержал, когда между ними оставалось не более десятка саженей. — Стой, говорю.

Валуй замедлил шаг, оборачиваясь. Несколько татарских голов поднялись, разбуженные окликом. Последним в ряду шагал неприметный Гуня Дивов из Пахомовского десятка. Кто рядом с ним, Лукин не разглядел. И не сразу понял, что произошло. Он ещё только разворачивался навстречу преследователям, когда те незаметно оказались в глубине казачьего строя. И ни звука оттуда не донеслось. Лукин, стараясь не спешить, всё-таки за ними наблюдали, добрался до татар. И ошарашенно замер. Оба, навалившись на казаков, не шевелились. А сделав ещё шаг, Валуй понял, почему. Потому что мертвые не двигаются. Первого, повесившего голову, держал Гуня. Второго зажали сразу двое. В один миг Валуй понял, что надо делать.

— Идём к вашему хану по приказу чорбаджи. — Голос подвёл, и первое слово прозвучало излишне тонко. Но дальше он поправился: — Идёмте с нами, убедитесь.

— Хорошо, пошли к хану. — Космята поймал задумку Лукина на лету.

Не мешкая казаки поспешили удалиться. В середине толпы, крепко зажатые с двух сторон, висели на руках два тела.

Если смотреть со стороны, ничего и не поймёшь. Ну, смешались татары с турками, ну, идут вместе. Так и пусть топают. И чего тут орать? Люди спать хотят. Любопытные головы одна за другой опустились.

Выдыхать было рано. Впереди уже качались тени пастухов. Несколько человек прогуливались вокруг сбитой в одну массу отары. Оттуда нет-нет да и раздавалось робкое блеянье овечки, наверное, толкались.

Валуй махнул рукой в сторону, туда, где спали ближайшие татары. Казаки одной чуйкой догадались, что делать. Два трупа мягко опустили рядом с посапывающими людьми.

— Никого не убивать. — Валуй приглушил голос, но его услышали.

Кто-то же должен рассказать наутро, что это янычары здесь поозорничали. А вот если трупы будут за ними дорогу устилать, то сразу догадаются, кто туточки шустрил. Явно не свои, своим втихую народ резать, даже если это ненавистные татары, не пристало.

Раз, и рыскари рассредоточились вокруг отары. Кто-то сдавленно замычал, но и всё. Такой звук и во сне случается. Шагнув мимо одного из лежащих часовых, которого Пахом, прижав коленом, угощал его же оторванным рукавом, грубо заталкивая в рот, Лукин-старший огляделся. Рядом тут же оказались Гришка и Борзята, поднялся Пахом. Лапотный чуть замешкался, помогая переложить связанного постового в сторонку.

— Предлагаю разделиться, — зашептал горячо Гришка-пластун. — На отару человека три хватит. Остальным нечего рисковать. Нехай уходят, пока шума нет.

Борзята решительно замотал головой:

— Ерунду порешь. Вместе пришли, вместе и уходить надоть.

— Я согласен с Борзей. — Лапотный услышал окончание разговора. — Уходить — так вместе.

Валуй почесал затылок. Оглянулся. Пока тихо, верно. Овцы даже успокоились, наверное, их пастухи сдерживали, не давая разойтись. Вот и жаловались. А куда же гнать? И снова Гришка будто мысли прочитал:

— Можно в обход попробовать. Вон там. — Он указал влево, в степь. — Мелкие балочки, там, похоже, промежутки между тысячами побольше будут.

— А ежли ноги переломают? — Космята подал голос из-за спины. Валуй даже не оглянулся.

— Да и леший с ними, нехай хоть всё переломают. — Пахом ответил невысказанными словами Валуя. Лукин, правда, порезче оборотами собирался разродиться. Но и так понятно.

— Гоним отару все вместе в сторону балочек. — Валуй принял решение. Все сомнения и споры закончились. — Пусть нас татары видят. Спросят куда, говорим: хан янычарам от щедрот своих отделил. Понятно?

Казаки закивали.

— Погнали.

Казаки снова разбежались. Уже оцепленная отара, бекая и мекая, неохотно сдвинулась с места.

Первую сотню сажень прошли, как сабля в незащищенную плоть, стремительно. Просыпающиеся татары, ругаясь, отползали подальше от надвигающихся острых копыт. Вопросы звучали всё чаще. Казаки отвечали как договорились. Татары, устроившись на новом месте, возмущались, обзывали псевдоянычар последними словами, рассчитывая на то, что их больше, и проклятые краснокафтанники не посмеют ответить.

Казаки и не отвечали, не до того было. Упрямые овцы так и норовили завернуть куда-нибудь в сторону от маршрута. Эх, пару собак бы сюда, пастушьих. Да где их взять? Бедные животные, жалобно блея, жались друг к дружке, сбиваясь и мешая.

На второй сотне сажен путь преградила балочка, по обыкновению запруженная нечистотами. Деваться некуда, пришлось казакам сбегать вниз, и на руках перетягивать отару на ту сторону. Валуй тоже хотел спуститься, но Пахом решительно перегородил рукой спуск.

— Сами справимся. Вокруг смотри.

Перечить было глупо, резон в словах Пахома имелся, и Валуй усиленно завертел шеей.

И снова гнали отару. Выжженная степь пылила под ногами, невидимая в темноте гарь забивала ноздри. Казаки чихали, желая друг другу здоровья. И ещё одна балочка на пути. Эта поглубже. И не такая грязная. Большая часть татар осталась в стороне. Здесь попадались небольшие отряды в несколько десятков. Их старались обходить. Но тоже справились, хотя пришлось попыхтеть. Поднимая над собой, переносили овец по одной. Валуя снова оставили наверху, смотреть. Он и заметил сгущающуюся позади полосу. Долго присматривался, пока не догадался: погоня. Кто-то сообразил-таки, что происходит.

Перебравшись на ту сторону последним, Валуй приказал:

— Ходу, янычары мои, ходу.

Говорил по-турецки, вражеские уши наверняка навострены. Недалече посматривали в их сторону несколько проснувшихся татар. Для них и представление.

Отойдя подальше от Дона, завернули в сторону крепости. Тут уже брошенные окопы, к счастью, полузасыпанные, овец гнали прямо через них. Несколько с жалобным блеяньем свалились в траншею. Некогда вытягивать. Да и целы ли? Наверняка ноги переломали. Тащить на себе? Ещё чего не хватало. Полоска преследователей за спиной всё гуще и гуще.

Дальний край неба позади пропитался нежной синевой. На его фоне различались отдельные фигуры врага. Ещё чуть-чуть — и обе стороны различат даже одежду друг друга. Впереди, саженях в двухстах, первый янычарский лагерь. Там уже заметили переполох в степи. Несколько ранних янычар, собравшись в кружок, разглядывали приближающуюся отару.

— Братцы, выручай! Татары отобрать овечек хотят! — Это Космята завопил.

— Не дайте татарам отбить. — Борзята поддержал.

"Ай молодцы". Лагерь янычар проснулся. Забегали посыльные. Рванули навстречу десятка два бойцов, на ходу цепляя сабли к поясам.

Татары тоже близко. Кричат, вопят, кулаками машут. То, что нужно. Ещё чуть-чуть и замученные овечки ворвались в лагерь. Кто-то хлопал по плечу, кто-то спрашивал: "Откуда, браток?"

Обернувшись, Валуй закричал как мог громко:

— Братки, выручайте, не дайте в обиду!

Подействовало. Янычары, выхватывая сабли, собирались встречь татарской толпе. Валуй понял, что казаки следят за ним, ожидая команды. И не стал тянуть:

— Отходим.

Никто и не заметил, как в толкающейся толпе янычар один десяток начал неспешно пятиться в глубь расположения.

Какой-то командир, бегущий к ним, крикнул на бегу:

— Чего там случилось? — Он обратился к Борзяте, заметив его серебристый пояс.

— Татары каких-то овечек требуют вернуть.

— А ты из какой ода?

— Из седьмой.

Неизвестно, удовлетворился командир таким ответом или просто решил, что пока не до них. Там, впереди, происходили более важные события, но он убежал. Позади шумели всё громче. Два выстрела взбудоражили утреннюю свежесть. Казаки, развернувшись, уже не таились. Быстрым шагом, а где и бегом они рванули в сторону развалин ближайшей стены. Редкие янычары, встречающиеся на пути, смотрели на них с недоумением, но останавливать и не думали. Мало ли какие приказы приходится выполнять лучшим турецким воинам.

Когда по истерзанной ядрами и пулями земле потекли первые оранжевые полоски-лучи, азовцы спускались в ров перед крепостью.

Миленький, сбежавший вниз последним, радостно перекрестился:

— Кажись, дома.

Из-за кирпичных развалин показались знакомые казацкие головы. Какое-то время они настороженно рассматривали приближающихся янычар. И вдруг разом широко разулыбались.