Азов. За други своя

Глава 27

Эскадра выплыла из дневного знойного морока в полдень. В густой небесной синеве с зелёными прожилками отражающейся азовской волны, над самым окоёмом, поднялись точки далеких мачт. Они росли на глазах, словно стебли пшеницы из пророщенных зёрен, только намного быстрее. В один миг на берегу грянули восторженные крики врагов. Они обнимались и прыгали, позабыв приличия. Верхоконные сипахи и татары размахивали саблями, а кони, растревоженные гамом, толкали мордами краснокафтанников — янычар. Те ругались, но незлобно. Прочая воинская братия отступила подальше от берега, чтобы не толпиться в одном месте. Выхватывая ружья, турки потрясали ими над головами.

В окопах и в стане, растянувшемся вдоль крепости, также радовались разрозненные группки османов. В серо-зелёном месиве яркими вкраплениями мелькали красные пятна кафтанов. Белые, зелёные, чёрные чалмы плавали точками среди воинства — муллы бродили среди гази, прославляя султана, приславшего так нужные армии припасы. Услышав вопли с берега, моряки стоящих на якорях галер тоже замахали руками, приветствуя одноверцев. Валуй, повернувший стекло на одну из групп янычар, усмехнулся:

— Где же ваши высокие шапки, хвалёные непобедимые турецкие воины?

— Быстро спесь сошла, как пена с кваса. — Борзята приложил ладонь козырьком ко лбу. — Приятно посмотреть прямо.

Янычары, и верно, уже не выглядели такими грозными, как ещё месяц назад. Яркие кафтаны покрылись пятнами грязи. У многих на боках свисали лохмы — куски ткани, открывавшие незашитые прорехи. Сквозь них просвечивались серые рубахи. Почти никто не сохранил своих знаменитых высоких шапок. В бесчисленных стычках казаки старались первым делом срубить голову янычара, находя цель по высокому ориентиру с пером или ложкой на лбу. Очень скоро враги, опасаясь за свои жизни, перестали одевать парадные шапки, отправляясь на очередной неудачный штурм.

Кивнув брату, Валуй поспешно сбежал по настилу вниз. Борзята заторопился следом. Три сотни казаков, вооружённые ружьями, уже толпились перед воротами. Жёнки с привычной тревогой в глазах замерли в стороне — они уже простились со своими. Валуй на ходу выхватил глазами Марфу. Девушка несмело махнула, и, отвернувшись, вытерла слезинку. Рядом сестрёнка, её платок тоже качнулся вверх-вниз. Как же они изменились! От частых обстрелов и пожаров посерели лица, в уголках глаз скопились старческие морщинки. У Красавы из-под платка выбивается белокурый волос, а в нём — седые пряди. И шрам на лице, что она себе когда-то сама нанесла, чтобы князю Наилю не достаться, кажется, стал ещё глубже и грубее. Валуй сглотнул комок, ноги сами зашагали быстрей. Он не мог видеть себя со стороны, но предполагал, что и сам мало похож на себя прежнего. Да, собственно, как и все казаки и казачки, чудом выжившие после двух с хвостиком месяцев штурмов и пушечной пальбы. Тут же, вышагивая взад-вперёд у стены, выглядывал походного атамана Осип Петров. Завидев Лукина, нетерпеливо поднял кулак:

— Давай шибче, турок близко.

Валуй подбежал, казаки освободили ему место впереди. Муратко Тепцов, специально выбравшийся из лекарни по такому случаю, обнял Лукиных одного за одним.

— Вернитесь живыми, хлопцы.

— Не переживай, дядька. Ишшо не родился тот турок, что нас с браткой порубить смогёт. — Борзята ухмыльнулся.

— Дай Бог, чоб так и було…

Осип, не дожидаясь Муратко, сам приподнял тяжёлую крышку подземного хода:

— Поспешай, ватаман.

Валуй коротко оглянулся. Все серьёзные, даже суровые. Дароня покусывает соломинку, выглядывая в рядах жёнок Дуню. С тех пор как турки осадили крепость, старается глаз с неё не спускать. Не о себе думает, о ней. Его главная задача сейчас — уберечь в этой кровавой круговерти жёнку и их будущего ребёнка. С Божьей помощью, мобудь, справится. Космята сосредоточенно, будто и не выходить уже скоро на битву, из которой легко вовсе не вернуться, поправляет страшный для турка нож на поясе — сколько им порешил врагов — не сосчитать. Пахом Лешик ухмыляется, слушая товарища — здорового Елду, а краешек глаза следит за движениями атамана. Он всегда готов сорваться с места по первому знаку. Сколько вместе пережито, а не изменил клятве, завсегда в битве старается близко оказаться. Здесь же невысокий Матвей Чубатый, с мощными плечами, зажавший шапку под мышкой, равнодушно поглаживает себя ладошкой по разлохмаченной головушке. Кажется, ничего не существует в мире такого, что могло бы вывести его из равновесия.

Путило Малков что-то рассказывает соседу — Архипу Линю, этот тоже из Пахомовских, ещё тот зверь. Из них же, из джанийцев — Ляшка, парень молодой, но ярый, прислушивается. Они, как лошадей до казачьих земель довели, так там, на Дону, поначалу и воевали. И уже совсем надавно вместе с нескольким рыскарями смогли пробраться в осаждённые развалины крепости.

Сотник Трофим Иванов о чём-то разговаривает с товарищем, а глаз косит на жёнок — сам бобыль, а, гляди, интерес по бабьей части не потерял. Михась Колочко беспокойно перешагивает с ноги на ногу, рука, второй раз порезанная, почти зажила — теперь казаку не терпится в бой. Рядом переговариваются Друнька Мильша и Власий Тимошин, оба молодые, может, даже одногодки. Тут же три белгородских казака, парни, что начинали с топки котлов, хотя какие они уже белгородцы? Наши! Донцы! И имена их помнятся — Антошка Копылов с дружками Тимохой Савиным и Афоней Пером, или Перовым, как его иногда кличут.

Братишка Василёк припозднился в строй и теперь торопливо пробирается к своим, раздвигая крепким плечом казаков. Егорка Тепцов, выбравшийся из отцовских объятий, выкинул руку вверх, маячит другу. Дядя Фроська, прыгая на костыле, на ходу крестил уходящих донцов. Обезножил казак, но опыта на десятерых, по хозяйству теперь главный в крепости, как Винника убило. И ещё десятки друзей, знакомцев. А сколько провожает встревоженных глаз! На них надеются! И подвести нельзя! И вернуться надо! Кто же воевать дальше будет, если самые крепкие казаки сгинут?

Валуй кинул руку вниз:

— За мной, казаки! — И первым прыгнул в узкий ход, из которого тянуло погребным холодом.

У выхода поджидали разведчики. Валуй ещё не успел упереться в крышку плечом, как она поднялась, ослепив белым квадратом. Похоже, их услышали. В первый миг холоднуло в душе. Показалось, враг подкараулил.

— Вылазь тихо. — Приглушенный голос вернул трезвость рассудка, но пот на лбу ещё долго не высыхал.

Живо выбравшись, Валуй откатился в сторону. И сразу приподнял голову, оглядываясь. Слух выходил в неглубокий овражек, за ним стеной поднимался камыш. Знакомое место, бывал с братом на рыбалке, тогда, ещё до войны. Недалече углублялся в заросли маленький заливчик. Там казаки и затопили струги.

Загудело прибрежное злое комарьё. Но казаки — ещё злее. Насупленные, не замечали ни его гула, ни мелких укусов. В таком предбоевом, ражном состоянии они не почувствовали бы, пожалуй, и уколов стрел. Над головой нарезали круги стрижи, вылавливая из воздуха вредных долгоносиков. Издалека доносились оживлённые голоса турок. За камышами не видно было вражеской эскадры, но Лукин знал: она совсем близко.

— Подвинься, атаман. — Прохор бесцеремонно толкнул Валуя в бок.

Резво заработав локтями, отполз. Овражек быстро заполнялся людьми. Присев, Лукин подозвал караульного. Узнал: Тимофей Разя, станичный атаман. За ним выглядывал старший сын его Иван, а рядом ещё один — младшенький, Стёпка. Тимофей перебежал, согнувшись. Упал рядом.

— Где струги, нашли? — Валуй беспокойно оглянулся.

— Здесь, все целые.

— А Васильевы?

— Они ушли в море, там встречать готовятся.

— Добре. — Валуй движением головы отправил первые десятки к берегу.

Казаки, пригибаясь, пробежали мимо. Утопая по колено в грязи, с ходу забрались за Разей в заводь. Он указал в глубину чекана:

— Там они.

Дружно шагнули в глубину. Лукин быстро разогнал караульных по краям оврага — на догляд, сам кинулся к товарищам в тёплую воду. Споро расползлись по тинной заводи. Проваливаясь по грудь, шарили руками в разные стороны, словно бреднем шли. Струги оказались на старых местах.

Первый показался тяжелее всех. Попробовали приподнять в два десятка рук. Не пошёл. Кликнули помощь. Только когда собрались двадцать донцов вокруг одного струга, он начал медленно, тягуче вытягиваться из грязи, как ложка из загустевшего мёда. Осклизшие борта норовили выскользнуть из ладоней. Дерево, хоть и не по разу просмоленное, пропиталось водой и отяжелело. Следом вынырнул из воды второй струг, за ним следующий. Лодки ставили на тихую донскую волну, тут же вёдрами вычерпывали воду.

Иван Разя сам назначил себя вторым караульным. Нырнув в камыши, поплыл к просвету, раздвигая руками заросли. Ему доглядывать за рекой.

Наконец, все струги готовы. Выстроившись в ряд, лодки, покачиваясь, шоркались выкинутыми вёслами о чекан. Последние казаки переваливались через борта. Никита Кайда задержался малость, его в две руки подхватили за пояс и почти закинули в струг. Валуй, стоя в первом струге, оглянулся. Дождавшись, пока все рассядутся, поднял руку. И стиснутый кулак упал вниз. Дружно ударили весла. Десять стругов одним рывком примяв прибрежный чекан, выпрыгнули на чистую водную гладь. И сразу полетели, словно брошенные умелой рукой "блинчики", по мелкой прибрежной волне.

Только в скорости казакам удача. На окоёме вражеская эскадра, отправленная султаном, приближалась к кораблям, замершим на якорях саженях в трёхстах от морского берега. "Не меньше пятидесяти судов", — определил атаман навскидку. Вроде успевали. Хоть бы повезло, и враг проспал первое время. Тоже ведь люди — поди, рассматривают подходящие галеры. Много-то и не надо. Застыв на корме струга с кормилом[63]в одной руке и со стеклом в другой, Валуй про себя читал старый дедовский заговор, на отведение глаз. После первых слов, почувствовал, что один вряд ли потянет, поймал взгляд Борзяты. Брат с небольшой задержкой, но угадал желание. Вместе зашептали, прилаживаясь к размашистым гребкам казаков. На соседнем струге тоже что-то шептал Кайда. Знамо что: заговор, старый характерник знает, что делать. Закончив бормотать, Валуй трижды перекрестился, а тревожный взгляд как приклеился к приближающимся галерам. "Эх, медленно сокращаются сажени!" На берегу враги, пока не замечая струги, занимались своими делами.

Их ещё не видели. Заговор держал или везло — попробуй пойми. У берега, оголив белые торсы, мыли коней татары. Увлечённые, что-то кричали друг другу. На реку и не смотрели — врагов оттуда не ожидалось. На берегу высились шатры, ниже их тянулись палатки и навесы из камыша турецкого лагеря, разрастающегося ближе к заливу. Там копошились разноплеменные рабочие, среди них шмыгали фигурки в ярких кафтанах — турки-начальники. Один из них и заметил струги. Казаки уже миновали добрую половину расстояния до кораблей, когда во вражеском стане раздался то ли вопль, то ли крик ужаса: "Касака!" Кричал турок в зелёном тюрбане. Он пятился, в немом страхе выставляя руку вперёд. Борзята скривил губы: ненадолго заговор помог. Но с такой кучей народа его на каждого не наложишь.

Вражеский стан пришёл в движение. Забегали, закричали: "Касака, касака!" Татары вздрогнули и, оглядываясь, резво погнали лошадей из воды. Разношерстные мужики у палаток, падая и толкаясь, рванули от берега подальше. Казаки, изо всех сил наваливаясь на вёсла, настороженно поглядывали назад. Ещё несколько сажень, и прицельная пушечная стрельба по стругам будет невозможна. С мелких судов, рядком выстроившихся на мелкой воде, бабахнули бомбарды. Ядра пролетели над головой. Мимо! Но надо поддать.

— Навались, казаки, навались, родненькие!

Казалось, уже быстрее некуда, но словно скрытые силы проснулись в сильных руках. Ещё шустрее закачались спины станичников, струги, будто выпрыгнув из воды, помчались, как наскипидаренные жеребцы.

Три самых отважных турка, расталкивая разбегающихся, словно тараканы, мужиков, выскочили к самому берегу В руках тугие луки. Щёлкнули тетивы, — даже отсюда услышали, стрела глухо, на излёте, плюхнулась за кормой последнего струга. Остальные попадали ещё раньше. Турки злобно завыли. Приплясывая от разочарования и размахивая руками, запрыгали на месте. Толпа вокруг быстро росла. Снова грохнули бомбарды. Ядра ушли под воду в двух локтях от борта, и первую лодку швырнуло.

Валуй выправил струг после зигзага. Стреляли по головному и на этот раз прицельно. Чудом удалось увернуться! Но приближалась и кромка мелководья. Уже шумные волны набегали на отмели, вода темнела на морской глубине, меняя оттенок с глазури на изумрудную гладь. Их заметили на ближайших галерах. На палубах поднялась суета. Раздались выстрелы из ручниц, дымные облачка поплыви от бортов. Следом грянули носовые пушки. К счастью для казаков, в первый момент растерявшиеся турки палили куда зря. И тут же ядро, прилетевшее с какого-то мелкого судна, оставшегося за спиной, вдребезги разорвало последний струг. Взлетели в воздух тела товарищей, предпоследний струг замедлился и сдал назад, на выручку попавшим в беду рыскарям. Из воды закричали:

— Не останавливайтесь, мы сами выберемся. Побейте турка!

Казаки хоть откуда выберутся. Сечас разберут куски банок и балок от струга, чтобы поддерживали на воде, и вплавь к камышам. Вряд ли турки, что на берегу толпятся, головы заметят, они издалека, что мелкие катыши на волне. Шанс живыми остаться у донцов есть, и неслабый.

Струг снова ударил вёслами по морской воде. Казачьи судёнышки, дугой обходя заякоренные галеры, расползались веером навстречу спешащим к берегу кораблям. Турецкие воины что-то кричали на палубах, капычеи спешно забивали в пушки ядра.

Крепкий удар волны чуть не опрокинул струг. Казаков, что припали к веслам, как к последней надежде, обдало брызгами, поднятыми разрывом. Стянув мокрую шапку, Лукин резко переложил руль. Следующее ядро разорвалось по другому борту, снова разойдясь с целью на пару саженей. Новая галера, которую Валуй выбрал из десятков других, вырастала на глазах. Но там уже поняли причину стрельбы и сполоха на других кораблях. Какой-то турок в высокой белой чалме выскочил на нос вражеского судна. Указывая рукой на быстро приближающийся струг, закричал испуганно:

— Касака!

И в следующий момент пропал в дымовой завесе, разлившейся по палубе от спаренных выстрелов бомбард. Ядра вжикнули над затылками, Валуй невольно пригнулся. А, выпрямляясь, вытянул руку вперёд:

— Борзята, табань, поджигай бомбу.

Братишка резко вытянул весло. Бросив его на дно в проходе, кинулся к носу. Там в кожаных мешках лежали припасы — семь заряженных бомб и бутыли с земляным маслом. Казаки ещё старательно били вёслами, но заметно было: руки начинают уставать. Валуй почувствовал, что предел, за которым товарищи не смогут поддерживать высокую скорость, близок. Он завернул руль, направляя лодку мимо галеры.

— Братишка, быстрее давай, — почти взмолился атаман.

Фитиль загорелся с пятого или шестого удара кремня. Струг уже миновал галеру, и расстояние между уплывающей кормой и казаками увеличивалось с каждым мигом. С борта продолжали палить из ружей, дымы плыли всё гуще. Спасительная волна Сурожского моря, крепко пенясь, раскачивала струги, и пули большей частью уходили в белый свет, как в копеечку.

Борзята размахнулся, и на палубу галеры полетела бомба с шипящим, словно змея, фитилём. Громыхнуло знатно. Одновременно на палубу юркнула бутыль. Валуй представил, как разливается по доскам горючая жидкость, как бежит по её плёнке огонь. Дерево, высушенное на жарком морском солнце, мгновенно вспыхнуло, от палубы повалил чёрный дым. То, что надо! Чтобы наверняка, Борзята зашвырнул следом ещё один "подарок". За борт сиганули первые турки.

Отвлекаться на них некогда. Струг удалялся от охваченного дымом корабля. Валуй наметил взглядом следующую галеру и чётко переложил кормило. Кто-то вдруг тихо проговорил:

— А как же гребцы?

Валуй нашёл в ряду казаков по-детски обиженные глаза Афони Перова. Он с немой мольбой вглядывался в лицо атамана, словно надеялся прочитать на нём ответ. И тут за спиной бабахнуло с такой силой, что Лукин почувствовал, как затрещали на затылке от нестерпимого жара волосы. Есть первая.

— Вот так вот, — проговорил Валуй одними губами и… не обернулся.

— Греби давай, — грубовато оборвал растерянность Афони друг и земляк Тимофей Савин. — Опосля вздыхать будем. Как победим.

Шмыгнув, Афоня с силой потянул весло на себя.

Струг проскочил мимо ещё одной галеры, объятой огнём. Она разгоралась медленно, и казаки атамана Тимохи Зимовеева, оставшегося в крепости, надеясь успеть поживиться из турецких запасов, карабкались на палубу по натянутым верёвкам. Несколько турок ещё пытались отбиться саблями, но остальные, осознавая неминуемую гибель, заскакивали на борта, и десятки тел солдатиками плюхались в воду.

Лукин привстал. Прижав к глазу подзорную трубу, оглянулся. Кругом поднимались чёрные столбы дыма. Его несло, приволакивая по воде, завивало в гигантские спирали и клубы, медленно поднимающиеся к небу. Почти всё пространство вокруг скрылось в бело-серо-чёрном мареве. Валуй заметил ещё пару турецких судов поблизости, на которых разгорались костры, видел, как разворачивались три судна, спешно кидая длинные весла в Сурожскую волну в надежде уйти от казачьей атаки.

"Ага, а вот и лодка подводная". Тёмный покатый бок, выглядывающий из воды, мелькнул среди дымов. Над ним возвышалась одинокая фигура. Вот она взмахнула рукой, и на палубе ближайшей галеры вспух разрыв. "Молодчики, Васильевы".

С дальней галеры палили пушки, пытаясь попасть в лавирующее казачье судёнышко. Корабль нагонял казаков рывками. Турки мазали. Взрыв и треск ломающейся доски прогремел чуть слышно. Он повернул голову — прямо на глазах взлетал к небу ещё один струг, далеко, в полуверсте. "Эх, жаль, ничем не помочь донцам, если, конечно, там остались живые". — Валуй стукнул по борту стеклом, чуть не разбив.

На следующей галере заметили выплывший из дымной завесы струг Лукина. Тревожные крики раздались с палубы. Казаки, наверное, из последних сил навалились на весла. Вражеское судно, словно попавший в засаду тележный обоз, пыталось неловко развернуться. Но, казалось, ему не хватает места, будто несколько возниц одновременно и торопливо поворачивали телеги на узкой, зажатой со всех сторон высокими деревьями дороге. Борзята, сгибаясь на носу, уже чиркал кремнем над фитилём. Искры от камня летели снопами.

С галеры ударили ружейные выстрелы, и корму заволокло густым дымным месивом. В нём и исчезла ещё одна бомба, следом мелькнул синий бок бутыля. Казаки на короткий момент перестали грести и, отдуваясь, замерли с открытыми ртами. Бабахнуло тут же. Галера, будто ждала взрыва, легла в дрейф, как по команде. Судно закачалось на волне, в дыму забегали и закричали ещё пуще. Несколько пуль впились в борт струга, в воде неподалёку будто камушки булькнули. Похоже, там стреляли вслепую. Неожиданно Власий Тимошин кинулся вперёд, подхватывая отваливавшегося на спину казака:

— В Антошку Копылова попали.

— Сильно?

— А ну, покажь. — К нему обернулись ближайшие товарищи.

— В груди пуля. — Дароня Толмач качнулся к атаману. — Живой.

— Устройте его там. Дароня, присмотри.

С помощью казаков Толмач бережно переложил раненого товарища ближе к корме, и его спина нависла горбом над раненым: Дароня прижал ухо к груди Антошки. Тот не шевелился, сердце стучало еле слышно.

Космята Степанков, медленно вытягивая весло, обернулся к атаману:

— Разреши, батька, на турка воевати? — А в глазах уже хищный блеск, он не сомневался — Валуй не откажет.

Лукин усмехнулся: друзья знали его, как облупленного:

— Весла табань, готовь крюки. — И сам вытащил из-под банки багор.

На борт задымлённой галеры станичники взлетели, словно муравьи на перевернувшегося жука. Турки рубились яростно. Но вот Космята проткнул своего противника до того, как тот замахнулся, и его нога первой ступила на палубу. На другой верёвке Борзята умудрился одним ударом сбить двоих. Он запрыгнул следом. И пошла рубка. Поначалу почти втёмную — дым застилал глаза. Налетевший ветер отнёс в сторону дымный хвост, поднимающийся над мачтами, и враги увидели друг друга. Валуй, ожидавший своей очереди у верёвки (никто не желал уступать, даже атаману), успел подхватить завалившегося сверху почти на него Михася Колочко. В горячке не заметив льющейся из рассечённого лба ручейка крови, он вырвался из рук Лукина, а в следующий момент уже отталкивал товарища от верёвки. Валуй с силой сжал его плечи:

— А ну, постой. Дароня, глянь-ка и этого.

— Чего на меня смотреть? — Михась поднял саблю и… покачнулся.

— Держи его, Дароня. Этот навоевался.

Разорвав зубами кусок белой ткани, Толмач приобнял Михася:

— А ну, сядь. Смотреть буду.

Михась зажал рану на лбу и, внезапно побледнев, опустился на лавку.

Валуй заскочил на галеру одним из последних. Схватка догорала. Ещё с кем-то рубился на носу судна Василёк Лукин. Турок отбивал удары и даже пытался прыгать вперёд, выкидывая саблю. Егорка Тепцов, расправившись со своим противником, решил подсобить другу. Набежал, замахиваясь саблей.

— А ну, не мешай! — грозно крикнул Василёк.

Казак отшатнулся, и оружие замерло над головой моряка. Василёк резким выпадом склонил саблю турка, а кулак сбил врага с ног. Следующий удар проткнул противника насквозь. Яростно улыбнувшись, братишка бросился к другому борту, где кипела сеча. Будь обстановка поспокойней, Валуй растрогался бы — ох, силён, братишка. Прямо как старший Лукин в его годы. Но не в этот миг. Егорка, выискивая глазами противника, проскочил мимо, и Валуй мыслями вернулся на судно.

Из-под палубы вырывались снопы пламени и искр. Корма уже пылала вовсю. Казаки таскали бочонки с порохом и селитрой на нос судна, здесь огонь ещё не разошёлся, и, приседая от натуги, передавали в лодку. К Валую подскочил Космята:

— Что делать с гребцами?

Валуй приподнял голову, задумываясь на мгновение. Сжал губы:

— Освобождать! Айда вниз.

— А как не успеем, атаман? Там уже горит.

— Так зачем спрашивал? Попытаемся! — Прижав рукав к лицу, Валуй бросился к сходням.

Космята затопал за ним.

Дым висел густой полосой, хоть ложись на него, как на перину с пухом. Внутренние борта начинали трещать, языки пламени карабкались по дереву, перескакивая на доски палубы. Пахло жжёным мясом, дерьмом и густым страхом. Где-то в глубине кричал протяжно и страшно подгорающий живьём невидимый пленник. Ближайшие гребцы, распластавшись, прижимались ко дну. Заметив казаков, два крайних мужика, высохших до скелетной худобы, протянули руки:

— Помогите… — прохрипел один.

Космята склонился над ним, в руке загремела звеньями тяжёлая цепь и тут же упала — казак замахал обожженной ладонью.

— Что делать? Не успеем.

Валуй закашлялся:

— Дергай!

Скинув зипун, Космята намотал его на руку. Пленник отодвинулся как мог дальше. Ухватившись за цепь двумя руками, рванул. Затрещало дерево. Но не поддалось. Он вцепился крепче. Валуй потеснил друга, ноги плотно уперлись в доски пола. Рванули вдвоём. Бревно вылетело пулей, казаки дружно повалились на спину.

— На, держи. — Поднимаясь, Космята вручил гребцу кусок цепи с деревяшкой. — И бегом отсюда.

Пленник пополз к ступенькам. Дым, казалось, густел с каждым мигом. Дышать становилось всё тяжелей даже внизу. Сгибаясь пополам, казаки перешли ко второму. И только выдернули крепление, из прохода сверху крикнули:

— Атаман, ты здесь?

Валуй оглянулся, пытаясь дышать через раз:

— Туточки.

— Уходить надо. Сейчас рванёт, последние бочки с порохом не успели вынести. Пламя уже там.

На мгновенье Валуй замер. Впопыхах не заметил, как зипун на руке развернулся и раскаленная цепь впилась в ладонь, словно зубы бешеной собаки. Сразу не почувствовал боли. Ещё один бывший пленник, еле шевеля обожжёнными ногами, пополз к выходу.

Космята бросил следующую цепь. Повернув голову, рявкнул:

— Надо сломать среднюю балку, сразу всех освободим.

Валуй хищно улыбнулся. Точно! Как он сам не догадался. Две сабли одновременно ударили по дереву во все стороны полетели щепки. Пяток сдвоенных ударов и крепкая жердина переломилась.

— Уже идём, уходите сами. — Атаман подскочил к другу.

Вдвоём вытянули обломок из пазов, посыпались цепи. Но только с одной стороны галеры. Рабы, сидевшие на другой стороне, обречённо наблюдали за казаками. Освобождённые гребцы подхватились, сразу стало тесно.

— Шибче, — подогнал Космята.

Подняв глаза, атаман встретился с умоляющим взглядом совсем молоденького паренька. Он лежал на боку, свернувшись, белобрысый волос спутался и закрывал один глаз. Но во втором собралось столько боли, что Валуй не выдержал:

— Ещё этого и уходим.

Рубить жердину с другой стороны уже не успевали. Космята, подчиняясь металлу в голосе атамана, нащупал цепь под лавкой. Валуй поправил зипун, дернули разом. Ладонь обожгла боль. Атаман скривился. И чуть не угодил под рухнувшую балку. Она грохнулась в пяди перед ним, обдав шипящими искрами. Космята уже закидывал последнего пленника на плечо — ждать, пока он доползёт до выхода, было некогда.

— Простите, православные. — Валуй опустил виноватый взгляд, готовый охватить остающихся пленников. Он знал — на него надеялись и ещё верили. Но времени не оставалось.

Затрещала над головой ещё одна балка. У разгорающихся сходен Космята оглянулся:

— Беги…

Валуй, пригнувшись, рванул за ним.

Едва успели отгрести на десяток сажень от галеры, как в её нутре рвануло, судно дёрнулось, и две разорванные, словно разгрызенные неведомым чудовищем, половинки, начали быстро погружаться. Струг подхватила волна, и он закрутился на месте. Казаки бросились по местам. С трудом, загребая всеми вёслами, удалось остановить вращение.

Оглянувшись, Валуй скинул шапку. Последние дымки уходили под воду вместе с обломками. Казаки мрачно налегли на весла. Дюжина спасённых гребцов шевелилась, устраиваясь между бочек с запасом на носу. Белобрысый паренёк, подтянувшись, выглянул через борт, ветер унёс слезу. Он вытер сухое лицо ладошкой.

Вдалеке взрывалось, ширилась дымовая завеса. Ни одной целой галеры поблизости! Невдалеке промелькнул струг, атаман хотел окликнуть казаков, но не успел — душная завеса скрыла их. Валуй поймал взгляд Космяты Степанкова:

— Свисти к отходу.

Бросив весло, Степанков поднялся во весь рост, и струг, показалось, вздрогнул от пронзительного свиста. Вдалеке подхватили, передавая сигнал дальше. Валуй толкнул кормило на поворот.