Немного позже, уже в горячей темноте, низенький, но шустрый станичный атаман Абакум Софронов и войсковой подьячий Федор Порошин — среднего роста с широкой густой бородой, одетый в красный янычарский кафтан, давали последние напутствия конному Беляю Лукьянову, слушавшему нетерпеливо, чуть склонившему голову. На плече Беляя — ружьё, за спиной — котомка. Позади него приплясывали от нетерпения кони ещё шести станичников в походных серых зипунах. У каждого за плечами помимо лука или мушкета также топорщилась ещё и приличных размеров котомка.
— Как выедите из города, вдоль рва пробирайтесь, там татары ещё не встали, а как минуете их, скоком на рощу выходите — дороги, скорее всего, закрыты их дозорами. Дальше только диколесьем можно… — Абакум придерживал лошадь посланца за узды.
— Уж постарайтесь, братцы. — Федор от волнения даже шапку снял — потные светлые волосы слепились в сосульки. — От вас наша судьба, может, зависит. Сообщите царю-батюшке о турском войске, может, и пришлет подмогу…
Беляй, натянув повод, придержал вдруг шагнувшую кобылу:
— Да знаю я, чего уж. Неужто не понимаем?
— Ну, тогда с Богом, казаки!
Абакум и Федор дружно подняли руки, два креста упали на спины донцов, тронувших коней немного нервно. Посланцы не обернулись. Поторапливались — с каждым мгновением шансов на то, чтобы проскочить мимо татар незамеченными, становилось все меньше.
Когда станица выехала за ворота, тут же захлопнувшиеся, атаман и подьячий, не сговариваясь, рванули на дозорную башню. Запыхавшись, они оттеснили казаков, наблюдавших за передвижением отряда, и сами выставили головы в бойницы.
Заходящее за дальнокрай солнце уже почти не давало света. Тени, только ещё недавно тянувшиеся от зубчатых стен к дальней роще, пропали совсем. В опускающейся на донской берег ночи смазано чернели в дальней стороне горы чёрной земли на валах. Вдоль них, удаляясь, ходкой рысью шли станичники. Атаманы подняли глаза выше. Пока татары уже почти неразличимые в сгущающихся сумерках, не видели их и, похоже, казаки вполне могли прорваться на Русь, во что уже и не верилось.
— Пройдут, а? — Абакум вытер пот со лба.
— Должны! — Федор вздохнул глубоко и ещё раз перекрестился, что-то прошептав еле слышно.
— Эх, вчерась бы ещё отправить. Пока выгружались.
— Не дрейфь, казачья твоя душа! Всё по воле Господа деется. Вчерась ещё не додумалися. Ну чё теперича…
Станица миновала валы, и казаки, потянув левые повода, скрылись с глаз Федора и Абакума. Они уже собирались оставив наблюдение, отправиться на доклад Осипу, но тут ближние татары почти одновременно с криками сорвали лошадей с места. Неужто увидали донцов?
— Ах ты ж! С…и!
Татары скрылись за густым комом тёмного перелеска. Звуков оттуда не доносилось — далековато было. Напряжение повисло в воздухе. Вытерев враз вспотевшее лицо шапкой, Федор Порошин повернулся к товарищу:
— Успеют, должны уйти!
— Должны вроде.
Головы атаманов одновременно покинули бойницы.
Напряженно хмурясь, коротко посвятили любопытных казаков в то, что происходило за стенами. Переглянувшись, неспешно пошагали с башни. Обидно, что от них ничего не зависит. Судьба станицы в быстроте отдохнувших коней, казачьей отваге и удаче.
Только через два месяца осады, когда в Азов сумел проникнуть посланец Беляй вместе с очередной партией добровольцев из верховых станиц, раненный в обе руки Федор Порошин узнал, что казаки в этот день пробились-таки мимо татар. Хоть и не все. Из семи донцов отстали двое. Один вместе с конем провалился в свежевыкопанную яму — там татары, видимо, собирались организовать хранилище для продуктов или ещё чего, и, скорей всего, покалечился, а второй пропал совсем. Вероятно, крымчаки сумели его схватить.
Вернувшаяся из Москвы станица, во главе с Беляем Лукьяновым, не привезла ожидаемых вестей. Царь, опасаясь открыто выступить против Турции, с которой Русь официально находилась в мире, отказался прислать войско в помощь казакам. На тот момент государь и не мог принять другого решения. Ещё слабая после Смутного времени Русь пока не имела сил на открытое противостояние с сильным южным соседом.
В тот же вечер станичный атаман Абакум Софронов и войсковой подьячий Федор Порошин решили навестить один незаметный курень в глубине крепости, где бывали уже не раз.
Навертев зигзагов по собирающемуся почивать городу, миновав стену, разделяющую Топраков городок — предместья, и сам Азов, они достигли цели. Небольшой скромный дворик в глубине темной улицы не спал. Ещё на подходе услышали два спорящих голоса. Разговор шел о том, выводить ли лодку сейчас, с утра, или погодить до нужного момента, когда в ней возникнет надобность. Один из братьев настаивал на том, чтобы завести лодку в камыши и притопить там. Второй не соглашался, доказывая, что она не досохла и ей нужно постоять на воздухе хотя бы несколько дней.
Подьячий стукнул в калитку, и голоса стихли. В распахнутой дверце возникли два бородатых, похожих друг на друга лица — братья Богдан и Игнатий Васильевы. Подозрительные в первый момент, по мере узнавания смягчались.
— Заходьте, — наконец буркнул старший, Богдан, сторонясь.
Во дворе на расчищенном от стружек столе горела лучина. В тусклом свете, казалось, покачивалось странное сооружение, установленное на двух телегах поблизости от неё. Сооружение напоминало перевернутую вверх дном лодку, к которой снизу прикреплена была ещё одна лодка, словно в зеркальном отражении. Сбоку на тех же телегах приткнулся опрокинутый котёл из-под смолы. Кострище, на котором его недавно нагревали, ещё поблескивало тусклыми углями. Атаман и подьячий с уважением глянули на сооружение.
— Закончили? — поинтересовался Абакум Софронов, опускаясь на лавку перед столом.
Младший Васильев — Игнат, любовно погладил ладонью свежепросмоленный бок конструкции:
— Ага, завтрева можно спускать.
Богдан поднял хмурый взгляд.
— Рано завтрева, нехай ишшо посохнет.
— Да что ты осторожничашь? — не согласился брат. — Ничего с ней не будет. Она на ветру махом сохнет.
Нетерпеливо потерев колени ладонями, Богдан насупился, но промолчал.
— Нашли из-за чего спорить, — примирительно улыбнулся в бороду Федор Порошин. — Тут уже всё за вас атаманы порешали. Говорят, надо бы пораньше в воду её спустить. Турка придёт, как к Дону повезём? Опасно. Не дай Бог, враг отыщет нечайно, ежели в камышах сховаем. А она нам ещё ох как пригодится.
Игнат неожиданно развеселился:
— А, чё я тебе говорил? Чья правда была?
Постучав ладонью по гулкому корпусу, Богдан вздохнул:
— Раз так, то добре. Завтрева спозаранку и повезём. Вот только опасаюсь, как бы не потекла. Не проверяли же. В камышах бы подержать, оно бы надёжнее было.
Старшие казаки дружно нахмурились.
— То может быть, — нехотя согласился Абакум Софронов. — Ну да Бог не выдаст, свинья не съест. Рисковать будем. Авось не протечёт. Захватите с собой смолы и казанок, ежли чего, в лиманах досмолите. Да и зазря вы, чё ли, столько времени на неё угрохали?
Братья неторопливо почесали бороды.
— Ну, будем надеяться, что все сладили верно, — протянул Богдан.
— Ага, а чё ещё остаётся? — Оживившись, Игнатий подсел поближе к атаману. — Мы же её в пять слоев просмолили. Никакую лодку так не смолят.
— Как тащить будем? — Богдан поставил ногу на чурбак в сторонке.
Атаман и подьячий переглянулись.
Вторую телегу мы найдём, — почесал в затылке Абакум, — а вот рук свободных нетушки. Да и, сами понимаете, меньше народу знает, оно надёжнее. Вчетвером управимся?
— Ясно, справимся, — качнулся возбужденно Игнатий. — Пригоняй лошадей. На рассвете, пораньше.
Ещё раз с удовольствием оглянувшись на лодку, подьячий поднялся:
— Пригоним. — Он обошёл конструкцию вокруг, с интересом разглядывая. Немного смущаясь, попросил: — Вы бы объяснили, как она плавает, а то я в толк никак не возьму.
Братья одновременно улыбнулись:
— Покажем, чего не показать?
— Вот это чего? — Наклонившись, Федор ткнул пальцем под низ, где прикреплены были пустые бурдюки.
Игнатий присел рядом:
— Это для воздуха. В лодке мехи стоят, как на кузне, только поменьше. Когда надо всплыть, мы их надуем. А ежели под водой идтить, то воздух спустим. У нас там чепики для того дела придуманы, изнутри.
— Хитро, а ежли не потонете? Вдруг она под воду не пойдеть?
— Пойдеть… для того у нас в лодку камни накиданы. Пока так, на глазок, прикинули, а потом уже будем на воде точнее добирать.
— А как вы рассчитывать-то будете? А ежли потонете, не успеете и камней выкинуть? — Сбоку заглянул озадаченный Абакум Софронов.
Довольный Игнатий обернулся:
— Ты тут ерунду-то не пори, дядька Абакум. Чё, мы первый день, чё ли, замужем? Была у нас такая по детству лодка. Плавала, как миленькая. И ничё не тонула. Разберёмся.
— А если остановиться надо? — не отставал Абакум? — Якорь-то у вас где?
Рука Богдана упёрлась в бок:
— Якорь пока не прикрутили. На месте поставим. — Он мотнул головой в сторону увесистой булыги, оплетенной веревкой. Ты, дядька, не сумневайся. Всё будет как надо.
— Ну а как она двигается под водой-то? — Теперь засомневался Федор. — Вёсел не вижу…
Перебравшись к корме, Богдан ухватился за деревянную выструганную поперечину, назначение которой казаки угадать не смогли.
— Это винт. Я внутри ручку кручу, а он тут вертится и лодку толкает. И так плывём.
— Неужто такую махину вытолкает? — Федор Порошин недоверчиво покрутил винт.
— Вытолкает, не сомневайсь, дядя Федя. Мы такую лодку ещё мальцами на Дону делали. Поменьше, конечно, но ходила, будь здоров.
— Да… — протянул Абакум, — умная машинка. — А чем дышать? Ежли под водой долго плыть, к примеру?
— Есть задумка, — снисходительно усмехнулся Богдан. — Трубка поднимаемая. Со стороны вроде как камышина. Через неё воздух и пройдет внутрь.
— И как дотумкались-то только?
— Казак на выдумку горазд, сам знаешь. Дотумкались вот.
Абакум задрал голову, рассматривая небо, уже заполнившееся блёклыми звёздами и словно встряхнулся:
— Ну, добре, заболтались мы с вами.
— Да, верно, — поддержал его Федор, — пора бежать. У нас ещё пару дел на сегодня намечено. Надо успеть.
— Здорово ночевать, казаки.
— И вам того же.
Атаман и подьячий вышли за калитку задумчивые. Им верно надо было ещё поспеть по делам — не ныне, так завтрева появится турок, а к его приходу ещё готовиться и готовиться.