Азов. За други своя

Четрые года миновало с той поры, когда казаки-донцы, устав от турецкого притеснения и татарских обид, взяли приступом считавшуюся неприступной османскую крепость Азов, запиравшую устье вольного Дона. Четыре года пролетели, как один миг, донцы, вероятно, впервые в своей истории почувствовали, каково это жить в мире, лишь изредка нарушаемом стремительными набегами крымчаков — верных турецких вассалов. И каждый раз ни с чем уходили татары. Теперь казаки, как когда-то гвардейцы султана — янычары, сидя за высокими стенами древнего Азова, снисходительно посмеивались над беснующимися врагами. Несколько раз и сами донцы, устав от оседлой жизни, устраивали дальние походы, приводя в ужас непостоянных в обещаниях ногаев, вечных супротивников православного люда — крымчаков и османов, необоснованно считавших Чёрное море внутренним.

Дикая степь в это время почти забыла горькие стоны уводимых в рабство русских людей, и высохли глаза казацких жёнок, которым отныне не приходилось лить слёзы над могилами павших сынов и мужей. Покой и тишина пришли на южные границы Руси, на берега славного Дона-батюшки. Конечно, случались ещё схватки с мелкими шайкам людоловов. Но уже не в тех масштабах и не с теми результатами, главным образом для нападающих.

Но не забыл турецкий хан о пощечине, полученной в стенах крепости отборной янычарской пехотой, считавшейся на тот момент лучшей в Европе и мире, от безродных бродяг — казаков, у которых и зипунов-то своих не было, как считали в Османии.

Городок Аздак-Азов Сулейман называл бриллиантом в короне османского владычества. И этот бесценный камень посмели отобрать у него дикие варвары! Не простил Сулейман, не смирился. Затаил злобу, намереваясь отомстить православным самым страшным образом. И как только закончил войну с Персией, разбив армию древних арийцев, и штурмом овладев последним оплотом умирающей империи — блистательным Багдадом, начал он собирать неисчислимую рать для похода на берега Дона.

Шёл грозный 1641 год, страшный для Руси-России июнь месяц.