Азов. За други своя

Глава 31

— И чего им не спится? — Миленький почесал выпачканный лоб рукавом. — Никак снова по наши души?

Лапотный, резко подскочив, сидя протёр сонные глаза. Десяток его на посту, но ему как главному послабление, которым казак беззастенчиво и воспользовался: придремал прямо на разваленной стене.

Утренние сумерки частично скрывали то, что происходило внизу, но и того, что можно было разглядеть, хватало для беспокойства. Вероятно, к подножию высоченной насыпи из битого кирпича и камня, что когда-то была северной стеной крепости, ещё затемно начали стекаться самые разные отряды турок. Тут и янычары в изрядно потрёпанных долармах, и сипахи, давно отогнавшие лошадей к востоку, выше по Дону и оставившие их под охраной. Они в панцирях, похоже, немецких. Немцев всех похоронили, а защита европейская никак не износится. Хорошо делали. Чёрных мужиков из разных отрядов, которых издалека казаки и не отличали, собиралось больше всего. На первый взгляд, не меньше тысячи внизу топталось. И это только здесь, на этой стороне крепости. Судя по суете на соседней восточной стене, и там такая же картина. Со всех сторон разом решили ударить?! Тогда почему малыми силами? Для турецкого войска, хоть и изрядно прореженного, собрать тысяч двадцать по-прежнему не вопрос. Лапотный решил, что он чего-то не понимает.

Насколько позволили утренние сумерки и наплывающий туман, десятский ещё раз задумчиво осмотрел собирающийся внизу народ. Ну что. Все при луках, за спинами полные колчаны. У многих в руках пики, у других — ружья. Ружья у янычар и сипахов. Ну, это понятно, они мастера пулями стрелять. И, что самое неприятное, в рядах не чувствуется обычной обречённости. Напротив, веселятся, бравируют друг перед другом. Неужто пообещали что-то? Землю, деньги? А может, и всё вместе. "Добровольцев собрали?" — предположил Лапотный. Но вслух сказал другое:

— Приступ, похоже?! — И решительно развернулся. — Беги народ поднимай. Что-то уж шибко ярые они нынче какие-то…

— А ты?

— А я ишшо погляжу тут.

Народ просыпался с трудом. Миленький, шныряя между крепко спящими казаками, тряс за плечо то одного, до другого. Многие будто и не замечали руки Путилы, крепко их трясущей, сопели, как ни в чём не бывало. Другие молча дёргали плечом, скидывая ладонь. Кто-то и послал, не разлепляя глаз, далеко и надёжно. В какой-то момент Путило испужался. А вдруг турки пойдут, а он никого не добудится! Взгляд нашёл спящего Валуя. Рядом спина к спине дрых Борзята. "Этих подниму, остальные сами подскочат". — Приободрившись, двинул к атаману.

Лукин открыл глаза сразу же, только Путило тронул за дерюжку, укрывавшую его. Быстро проморгавшись, сел. Ещё плохо соображая, поднял сонный взгляд.

— А это ты, Миленький.

— Лапотный сказал поднимать. Турок внизу собирается.

На последних словах заворочался Борзята. И тоже рывком сел. Голова опущена, сам слегка покачивается.

На локте приподнялся Василёк, оказывается, он рядом с братьями лежал, под тряпками его и не видно.

— Турок?

— Ага, миленький, турок.

Валуй крепко протёр глаза ладонями:

— Казаки, по коням! — Зычный голос, показалось, заполнил сырую тёмную щель без остатка и даже на улицу выплеснулся. Разом зашевелились. Послышались охи, кряхтенье, недовольное ворчание.

Старший Лукин потрепал по плечу белобрысого паренька, недавно получившего имя Стасик, при первой же возможности старавшегося оказаться поближе к Валую, и тот вздёрнулся, ошалело хлопая густыми ресницами.

— Поднимайся, Стасик, сполох у нас.

— Умыться успеем? — Борзята поднял-таки голову, но глаза закрыты.

Путило растерялся:

— А не знаю. Внизу они. Готовятся.

— Василёк, бери пару человек и наверх. Доложишь. Мы тут пока… Эй, народ, одного — ближайшего, за водой к колодцу, бегом!

У входа обычно ложился дежурный, из тех, кто по хозяйству. Кто там дежурил сегодня, Лукин не увидел, но человек убежал, в точности выполнив приказ. Подскочил Василёк. Завязывая на ходу пояс с притороченной саблей, пошагал, пригибаясь и высоко поднимая ноги, чтобы не наступить на ещё просыпающихся казаков. Двое бойцов поспешили за ним, тоже одеваясь на ходу.

Умыться успели. Приглаживая мокрые волосы, уже на рассвете Валуй вместе с остальными казаками неспешно выбрался на гряду кирпичей. Туман тянулся понизу густой полосой, полностью скрывая приготовления турок. Но шум оттуда, гулкий, с эхом, разлетался далеко. Лапотный дожидался азовцев в неглубоком кирпичном приямке.

— Ну, чего тут у тебя?

Десятский кивнул вниз:

— Готовятся.

— Готовятся, так готовятся. Не впервой. Что, ловчие ямы нынче наделали?

— А то. И кабаньи капканы обновили. Ещё больше, чем вчерась. Арадов постарался. Всю ночь наши копошились.

— То дело! Всяко-разно попадутся.

Последнее время наловчились копать на всех подходах к крепости волчьи ямы, чередуя их с кабаньими капканами. Казаки и раньше ловушки делали, но не в таких количествах. А тут Гришка-пластун предложил каждую ночь новые ямы готовить, да в разных местах. Атаманы идею поддержали. И теперь уходили в ночь на ближние подступы казачьи сотни. Чтобы было по справедливости, каждый раз уходили новые. И из Валуйской тысячи ходили. Правда, от той тысячи сотни три если осталось, и то хорошо. И из тех половина — раненые. Однако никто не отказывался, даже побитые, те, которые вполсилы, в лучшем случае могли трудиться. Однорукие и прочие инвалиды. Таких с каждым днём становилось всё больше. А все одно помощь. Где поддержать, где поднести, всяк хотел нужным обществу оказаться.

Знали казаки, для чего сном, а то и здоровьем жертвуют. А вот Валуя с его ближайшими друзьями, что из первоначальной сотни, пока на копку ям не дёргали. Это потому, что его люди и так нарасхват. Как к туркам диверзии устраивать — их отправляют. На струги — турецкую эскадру встречать, лукинские впереди. И в подземной войне — тоже они. И наверху успевали с врагом силой померяться. Почему их так гоняют, казаки понимали. А потому что везучие и завсегда с успехом. И ничего против того не имели. Лучше уж так у каждой зацепы первыми голову в петлю совать, если в результате жив вертаешься, чем как все воевати. Видать, судьбинушка такая, или же атаман их заговорённый. Так и пусть. Живы и ладно.

Так что по нескольку десятков ям и капканов к каждому утру насторожить перед позициями успевали. Пока враги ловушки обходили, если замечали и успевали обойти, казаки их стрелами шпиговали, когда порох был, то и пулями тож. В общем, не сладко приходилось нападавшим.

Впрочем, и защитникам не легче. Турок всё-таки много больше. Им половину народу потерять в атаке — не смертельно, а вот если у казаков столько полягут, не сдержат стену. А этого никак нельзя допустить. Потому как город Азов, ну, или то, что от него осталось, уже четыре года как казачий. А своих земель, пусть хоть два дня как они свои, казак отдавать за просто так не привык. Уж лучше смертушка, чем позор. Вот и воевали, каждый раз словно в последний бой кидаясь. Может, потому и город, ярый и страх вызывающий у врага, жив по сию пору. А никто вас не звал.

Внизу неожиданно затихли. Одинокий командирский голос, растягивая связки, выкрикнул по-турецки: "Вперёд", и разом заполнилось туманное утро свирепыми криками, который перекрывал один самый мощный: "Аллах!"

Валуй быстро оглянулся. Каждый на своём месте. Большинство выглядывают из-за бревенчатых заплотов, что поднимаются вместо стен. Тоже каждую свободную минутку обновляют. Медленно, словно и не на них эта смертельная сила бежит, встают казаки, кто на колено, кто в полный рост. Луки зажаты, стрелы у кого в зубах, у кого перед собой разложены. Десятка три в укрытия разбежались. Для тех, у кого ружья с зарядом, выложены бойницы из кирпича. Рядом медленно, словно предвкушая, вытягивает саблю из ножен Борзята. Скорчив смешную мордаху, что-то бормочет, а глаза весело поблёскивают. К счастью, рана в боку оказалась несерьезной, перевязали, и ладно. Другой мог бы, прикрывшись ранением отлежаться в лазарете, но только не Борзята. Этот даже если без ног и рук останется, на зубах приползёт. И биться будет до последнего. Валуй про себя усмехнулся, поглядывая на строящего рожи брата. "Сколько уже воюет, а всё ребячество в заднице играет. Как ребёнок, хоть и взрослый уже. Двадцать один ему, как и мне. Но умеет, что и говорить. Спас[66] для него — родственник". Василёк, лежа на боку, проверяет тетиву. Слушает звук, натянув и приложив её к уху.

Космята нонче однорукий. Турок сухожилие, похоже, перерезал. Хорошо, хоть на левой. Предлагал ему в щели остаться, так чуть не поругались. Пахом тут же, у этого только порезы, ни одного серьёзного ранения. Прям как у меня. Пока везёт. Ну что ж. У каждого своя дорожка. Всяко-разно помирать, так почему не сегодня?" — Валуй тоже изготовил лук. Наполовину заполенный туп за спиной, со стрелами тоже не густо. Боком привалился к бревенчатому заплоту. Окошко слева, чтобы стрелять удобнее. Сабля ощутимо оттягивает кушак. Пику воткнул острием в россыпь камней. Каждому оружию своё время.

В тумане вопили турки, падающие в волчьи ямы и натыкающиеся на капканы. Другие по-прежнему кричали имя Аллаха, и чем ближе, тем исступлённее, яростнее. "А вот и незваные гости!" — Валуй натянул тетиву, и первая стрела пробила кожаный доспех бородатого, черноволосого турка. Всё, понеслась!

Такой яростной атаки Валуй и не помнил. В первый день, когда турок по дурости полез чуть ли всем войском, нечто похожее было, но тогда казаки, полные сил, все целые, вооружённые до зубов, справились с нахальным врагом меньшей кровью. Ныне же всё другое. К тому времени, когда солнце поднялось к зениту, народу, способного держать саблю, на стене убавилось чуть ли вполовину. Уже не головой, чуйкой ощущал Валуй: стену не удержать. Конечно, атаманы предполагали, что когда-нибудь это случится. Следующая полоса укреплений, в глубине города, там, где когда-то проходила внутренняя, не такая высокая, стена, уже ждала защитников. И для турок сюрпризов наготовлено было с запасом. Что ж, похоже, время отступления пришло.

Насадив очередного турка на пику, Валуй хотел было уже дать команду к отходу, но новый турок в янычарском кафтане вынырнул не знамо откуда. Атаман, подставляя под удар сабли клинок, бросил короткий взгляд вниз. А там всё черно от спин турецких. Упёртые, лезут и лезут. Их скидывают, но те, которые целые, оступаясь и скользя, снова бросаются по каменистому склону насыпи вверх. Вопль "Аллах", пробирающий уже до печенок, кажется, не смолкает над стеной. У подножия бьют барабаны, бегают начальники, посылая тоже уставших турок на новые приступы. Турок всё меньше, но ещё достаточно, чтобы на каждого защитника Азова приходилось, по меньшей мере, трое-четверо.

Отбив первый удар, Валуй развернулся боком, вынуждая и нападавшего, чтобы не открыться, повторить его движение. А за спиной Борзята. Одно движение братской сабли — и ещё одна голова покатилась вниз, на внутреннюю сторону крепости.

А теперь пора!

— Казаки, отходим! — С голосом у Валуя всё нормально. Услышали все, и враги тоже. И задержались, уже не желая гибнуть напрасно. И так убегают. Можно же чуток подождать, они сами стену освободят.

Отходили слаженно, оставляя прикрытие. Спешно пятились, выставляя перед собой круглые казацкие щиты или просто сбитые из тонких жердей как попало. Почему-то враги не стреляют. Удумали что-то? Решили заслон сбить для начала? Но и задержавшимся казакам не пришлось отбиваться от турка. Враги, наверное, выдохнув облегчённо, позволили беспрепятственно отойти, и даже раненых унести. Конечно, не всех: многие падали туда, под ноги наступающим туркам. Кто-то из них, может, и жив ещё был. Но тут уже ничего не поделаешь, судьба у них такая. Кого успели, тех вызволили, а кто-то из казаков даже прыгал вниз, рискуя напороться на сабли поднимающихся турок, под прикрытием своих вытягивая товарищей.

Остальных, до которых уже не дотянуться, турки, походя, добивали. Не рискуют за спиной даже раненых оставлять. И это верно. Даже умирая, казак старается хотя бы одного супостата, да утащить с собой.

От ненависти скулы сводит. Какие же гады! Но товарищи уже отходят. Валуй в числе немногих оставшихся на стене. Бросив последний взгляд на замерших врагов, рванул вниз за своими. На ходу поддал пинка для скорости какому-то задержавшемуся азовцу, похоже, вознамерившемуся встретить врага на этой стене. Ещё чего! Каждая сабля на счету, такое время пришло, что потеря даже одного здорового бойца — снижение боеспособности сотни, вернее, её остатков, а это смерти подобно. И не ему лично, хотя и ему тоже. Тут другое: за спиной город Азов. А в нём жёнки и подруги, а среди них Марфа и Красава, и другие близкие. Тот же Стасик, к которому Валуй неожиданно начал ощущать что-то вроде родственных чувств. Мальчишка, оказавшийся сиротой, к тому же немой, тоже лип к атаману. А ещё раненых полный лазарет. Нет, не имеет Валуй права рисковать их жизнями. А потому вперёд, то есть назад, на вторую стену, где атаманы подготовили ещё одну линию обороны. Не хочется отступать, а надо. Таковы законы войны. Не он придумал, не ему и менять.

Боец, оказавшийся Власием Тимошиным, без пререканий побежал следом. Так-то лучше, гарный Власий, успеешь на тот свет. Твоё умение характерника ещё пригодится крепости.

Между стенами сажень триста: проскочили, не заметив. И только уже упав на кирпичную крошку за деревянными щитами, казаки поняли, что запыхались, будто несколько вёрст одолели. Силы заканчились одномоментно. Оглядывая потрёпанное воинство, хрипло дышащее и отхаркивающееся, Валуй понял: задержись с отступлением на самый малый срок, и отступать было бы уже некому.

Пространство между двумя стенами мгновенно заполнилось турками. Чёрные мужики, янычары и сипахи, сновали меж разбитыми домами, вероятно, надеясь чем-нибудь поживиться. Ну, это вряд ли. Всё, что могло быть ценного в развалинах, казаки давно перетащили сюда, за последнюю стену города. Последнюю! Когда-то это была внутренняя крепость, которую казаки четыре года назад брали натужно и с большими жертвами. Эх, не развали турок стены, можно было бы ещё держаться. Да без всякого шанса для врага. Но что есть, то есть. Хорошо, хоть заплоты бревенчатые успели выстроить на вершине кирпичного вала. И ещё кое-что для них приготовлено, там внизу. Скоро отыщут. Ага, а вот и первый невезучий. Дикий визг пронзил пространство. И тут же второй. Ага, пошло дело. Напуганные турки резко замедлились. Задвигались с опаской, оглядываясь и осматриваясь. "А вы думали, ловушки только за дальней стеной делали? Шиш, угадали. Тут тоже накопали, и немало. Многим хватит. Сами-то дорожки знали, а вот турок, как кур во щи попал. И это вы ещё в слухи не спускались!" И снова вопли, и тревожные крики! Так вам и надо, прямо на сердце радостно!

Валуй, присев, оглянулся. Так, братишки оба здесь. Василёк, на ноге повязку крутит. Дароня где? Ага, вот он, Лапотному руку перевязывает, под самое плечо, кровь оттуда хлещет. Жилу, видать, перерезали. Десятский, бледный, как белая тряпка, только губы кусает. Космята на раненой руке отдирает присохшую повязку, морщится, но терпит, а новая рядом лежит. Меняет, это хорошо. Значит, новых дырок не получил. Борзя упал на бок, тяжело дыша. Повязку не видно, но, судя по здоровой красноте щек, держится, братишка. Сабля, залитая кровью, в руке. Только тут Валуй вспомнил, что и сам ещё сжимает оружие. Такое же красное, будто в крови купал. А так оно и было. Сколько турок положил, и не сосчитать! Но десятка два, точно! Вздохнув, заставил себя вытереть голомлю о собственный зипун. Ему уже всё равно, даже цвет не виден, так запачкан.

Издалека, там, где за спинами рядком стоят уцелевшие мазанки, выбрались из щели жёнки. Их атаманы сюда заранее отправили, как чувствовали. Заметив родную головку Марфы, крутившуюся во все стороны, отыскивая его, поднял руку. Девушка, углядев, подхватилась. Следом за ней посеменил худущий паренёк. Стасик! "Слава Богу, родные, живы. Об остальных горевать потом будем, когда крепость отстоим!" — Лукин-старший охнув, перевернулся на спину.