Гусейн-паша, низенький, пухленький с маленькими злыми глазками, метался по шатру, аки раненый тигр.
— Увести из-под носа почти тысячу рабов! Неслыханно, неслыханно!
Проскочив мимо евнуха Ибрагима, вдруг остановился. Оглянулся, сверкнув маленькими злыми глазками. Резко сдал назад. Наклонившись к самому лицу евнуха, прошипел:
— Это же ты посоветовал отложить казнь неверных на несколько дней. Мол, позлим казаков, и они сделают необдуманный шаг. Сделали?
Ибрагим, нисколько не смутившийся, вознес глаза к прокопченному конусу шатра:
— На всё воля Аллаха.
Чтобы сдержаться, паша сжал зубы до скрипа. Пронзив ещё раз свирепым взглядом евнуха, пошагал дальше.
Калги — военачальники не смели поднять головы. Никогда они ещё не видели Гусейн-пашу в такой ярости. Да, были и другие поражения, ошибки, неудачи и промахи, да, он злился. Случалось, на кол садил провинившегося. Но такой обидной, даже унизительной, оплеухи ему ещё не приходилось получать. Вот и ярился.
Снова остановившись посреди шатра, впился взглядом, словно штыком, в пашу Карамана, отвечающего за все наёмные силы.
— Может, ты подскажешь, уважаемый, как это получилось?
Худой, складно скроенный паша не спеша поднялся. Расправил пояс на тонкой талии. Спокойно встретил бешеный взгляд командира:
— Казаки опять нас обхитрили. Они не люди, им сам шайтан помогает, а джинны у них на посылках. Мои бойцы их боятся, как будто они не живые люди из плоти и крови, а демоны. — Он помолчал, обдумывая последующие слова. — Духом казаки сильнее наших гази. Потому и не можем их победить.
— Сядь! — рявкнул Гусейн. Круто развернувшись на месте, обвёл собравшихся свирепым взглядом. — Кто ещё так считает?
Напряжённое молчание в шалаше, мерещилось, повисло на шестках, поддерживающих кровлю. Челеби, с самого начала совещания забившийся в уголок за спины начальников, постарался ещё ниже склониться над нераскрытой книгой. Он-то собирался вести записи во время беседы, а тут… Уцелеть бы…
Накрутив ещё пару кругов по центру шалаша, свободному от ног сидящих людей, паша наконец выдохся. Махнув рукой, как человек, который разочаровался в этом мире полностью, он уселся в почётном углу, из которого и вскочил недавно после доклада дежурного по лагерю.
Некоторое время молчали. Голос Ибрагима, тонкий и неприятный, проскрипел неожиданно.
— Я так думаю, все наши беды в том, что некого казнить в назначенный день, в тот день, когда мы хотели лишить казаков силы к сопротивлению через смерть их одноверцев? — Он медленно развернул своё толстое тело от одного края к другому. — Так это решаемо. Казним в другой день. Уважаемый Бекир-паша. Твои черкесы засиделись без дела.
Бейлербей Бекир — предводитель племён черкесских и Дагестана, вопросительно выпрямил спину.
— Да. Наши джигиты рвутся в бой. Но у меня небольшой вопрос. — Он оправил складки бешмета на коленях. — Пусть нас перестанут заставлять воевать пешими. Мы так не воюем! Это раз. И ещё. Как так получилось, что за одного барана приходится платить по три пистоля, а содержание лошади обходилось в цену половины быка? Кто мне ответит?
— Зачем что-то говорить? — Евнух, показалось, обрадовался. — Собирайтесь в большой поход. Там и цены вас волновать не будут, и делом займётесь. — Его голос набрал суровости. — А то на стену вас не зови, туда вас не бери. В общем, собирайтесь. У казаков на виду. Наших друзей из Крыма мы тоже попросим присоединиться к вам. — С улыбкой он развернулся к татарскому паше.
Гирей-младший, возглавивший татар после гибели отца от рук сумасшедшего казака, почесал волевой подбородок, окаймлённый острой бородкой:
— Ещё вопрос, кто к кому присоединится.
Сделав вид, что не услышал бурчание крымчака, скопец снова улыбнулся:
— Что ж. С разрешения многоуважаемого Гусейн-паши. — Лёгкий кивок в сторону грузно сопевшего начальника, напряжённо следившего за ним. Гусейн хмыкнул, но кивнул. — Завтра на виду у казаков собирайтесь в дальний поход. Но идти до Москвы ни к чему. Да и не дойдёте вы сейчас. Казаки там, как ягуары, на дорогах сидят. Порыщите в окраинных землях Руси. Соберите, кого сможете, и назад. И пусть неверные в Аздаке переживают за одноверцев. Это, несомненно, ослабит их дух.
Удовлетворённо сжав тонкие губы, он уселся на место.
Сообразив, что разгон на этом можно считать, законченным, шевельнулись калги. Силистровский паша Кенан поднял руку, как на уроке в духовной школе. Дождавшись кивка Гусейн-паши, поднялся:
— Все знают, что со снабжением у нас очень, — он поискал слово помягче, — нехорошо. Люди не хотят идти в атаку с одним пиками и саблями… От жестоких приступов, подземных взрывов, страшных рукопашных схваток с казаками армия уменьшилась почти вполовину. У армии не хватает фуража, не хватает пороха, свинца, ядер, калёных стрел, провианта. Всё это подвозят очень медленно или вовсе не подвозят. Мы всерьёз опасаемся бунта. Чтобы избежать его, всё время приходится передвигать войска, не позволяя смутьянам договориться.
Ибрагим поморщился:
— Да, это все знают. Зачем говорить то, о чем все знают?
Кенан-паша, словно ждал этих слов:
— А затем, что я хотел бы знать, когда подойдёт обещанная помощь из Стамбула?
И словно прорвало, заговорили разом паши и беки. Вопрос нешуточный. Без помощи из Турции, уже понятно, войны не выиграть.
Капудан Сиявуш-паша — командующий флотом, всё заседание просидевший молчком, медленно встал. Высокий, под три аршина ростом, он по привычке низко клонил голову.
— Султан обещал и султан сдержит слово. Ожидаем транспорт галер в конце августа. Всё будет. И заряды, и пропитание, и даже дрова.
И снова оживились турецкие военачальники. В их ослабшие сердца словно вдохнули надежду на благополучный исход. И даже Гусейн-паша позволил себе улыбнуться: "А не всё ещё потеряно. Придут транспорт, дожмём крепость. Или не сносить мне головы. Так что без выбора".
Он, кряхтя, поднялся:
— Все свободны. Готовьте войска к решающему штурму. Думаю, к сентябрю крепость будет наша.
Раскланиваясь, турки потянулись к выходу. Среди них из шатра выскочил и Челеби, впервые не записавший во время совещания ни единой строчки в книгу о великом походе.