Бентли Литтл, Глория

Она проснулась в затемненной комнате, не заметив как вообще заснула. Она не помнила момента когда задремала и сколько уже прошло времени. Последнее воспоминание было о том, как она мысленно перечисляла возможные варианты возвращения матери, что, вероятно, означало, что сон одолел ее мгновенно, как человека, которому ввели анестезию перед операцией. При том стрессе, который она пережила, такая реакция была вполне естественной и ожидаемой, но все же она смущала, и Глория приподнялась в постели, гадая, все ли ушли.

Мама! Где сейчас ее мать?!

Вот в чем был главный вопрос. Она надеялась, что весь этот инцидент был следствием ее переутомленного, измученного, перегруженного мозга, и что его никогда не было, но через частично открытый дверной проем спальни она услышала отчетливый и безошибочный голос своей матери, разговаривающей с Бенджамином и мальчиками. Это был голос из прошлого, более молодая версия, которую она забыла, но которая с ревом вернулась из каких-то далеких уголков ее памяти. Внезапно Глория перестала быть уверенной, что помнит голос своей матери, с которым она жила последние десять лет, голос, который она слышала всего пять дней назад в больнице.

На мгновение она замерла, подслушивая. Ее семья общалась, как ни в чем не бывало. Они вчетвером обсуждали... ужин! Глория была уверена, что еды осталось много, но Брэдли жаловался, что хочет "Тако Белл", а Лукас ответил, что хочет "Дель Тако".

Ее мать рассмеялась, неожиданно громким и неуместно буйным смехом, который она помнила с детства, и впервые после возвращения матери Глория почувствовала приступ грусти и тоски.

— Домашние тако лучше любого фастфуда, — сказала ее мать. — И к тому же полезнее! Я приготовлю тебе свои знаменитые тако из индейки с пико де галло!

— Спасибо, Нора, — сказал Бенджамин. — Мы очень ценим это.

Глория задавалась вопросом, раскрыла ли ее мать свою личность, или Бенджамин сам догадался, кто она такая? Ведь теперь Бенджамин не только знал ее имя, но и, похоже, вписал ее в семью так, как не смог бы сделать ни один незнакомец за столь короткий промежуток времени.

Глория встала с кровати. Разве ее семья не должна была испугаться воскресших родственников? Свекровь ее мужа, умершая бабушка детей, вернулась к жизни в виде более молодой версии самой себя. Разве это не заслуживает большей реакции, чем пассивное принятие? Встряхнув головой, словно прогоняя навязчивый сон, она вышла на кухню. Все четверо стояли в центре комнаты, перед раковиной: муж и сыновья — слева, напротив матери — справа.

Бенджамин заметил ее, как только она переступила порог кухни.

— Милая, как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Чувствуешь? Я чувствую себя хорошо. Очень хорошо.

— Я просто имел в виду, что после твоего приступа...

— Приступа? — переспросила она, раздраженная, как всегда, его снисходительностью. — У меня не было приступа. Я просто...

Ее мать повернулась, чтобы посмотреть на нее, и, как и прежде, встретила взгляд Глории своими сильно накрашенными глазами, покачивая своей слишком причесанной головой.

Бенджамин и мальчики не знали, кто она такая. Это стало очевидным.

Был ли это рефлекс, естественная покорная реакция ребенка на указание родителя, или что-то другое заставило Глорию прерваться на полуслове? В любом случае, она оставила свою оборонительную позу, и Бенджамин решил не продолжать разговор в таком ключе.

— Нора любезно вызвалась приготовить нам ужин, — сказал он, сменив тему. — Я не был уверен, когда ты проснешься, и знал, что ты не будешь в настроении готовить, когда проснешься поэтому когда она предложила остаться и приготовить нам тако, я согласился. Я знаю, что у нас еще много остатков с вечеринки, — быстро добавил он, — но Нора уже завернула их и убрала, а кроме того, ты знаешь, что мальчики не любят запеканки. Я подумал, что ближайшие несколько дней мы сможем сами есть их на обед и дать детям что-нибудь другое. Более... более детское.

Глория кивнула в знак согласия, хотя на самом деле ее не волновала еда. Ее беспокоил тот факт, что Бенджамин не узнал свою свекровь (мальчиков она могла понять). Глория была не единственной, кто мог ее видеть, но, видимо, она была единственной, кто знал, кто она на самом деле такая. Что это означало? Мысль о том, что ее семья с такой готовностью пригласила в свою жизнь незнакомца — причудливо выглядящего в стиле ретро — тоже смущала. Они не были такими людьми, не в обычных условиях, и это заставило ее задуматься о том, могла ли ее мать оказывать какое-то влияние на Бенджамина и мальчиков. Может гипноз или внушение? Есть над чем подумать.

Что будет делать ее мать после ужина? — задалась она вопросом. У женщины не было дома. Это ее дом. Вернее, был. Планировала ли она переехать обратно? Было ли это ее намерением? Или она собиралась жить дальше после того, как приготовит еду? Глория сомневалась, что у ее матери были деньги, и у нее точно не было кредитных карт, потому что Бенджамин благоразумно аннулировал их после ее смерти. Неужели ей придется скитаться по улицам бездомной? Или она попытается устроиться на работу и найти себе жилье в мотеле с длительным проживанием? Хотя, если рассуждать реалистично, ее мать не может устроиться на работу, потому что у нее не было ни номера социального страхования, ни действительного удостоверения личности.

Головная боль вернулась к Глории. Она смотрела, как ее мать подошла и открыла дверцу холодильника, и что-то в этом визуальном ракурсе подтолкнуло ее в путешествие по волнам памяти. Она вдруг вспомнила, что уже видела свою мать в точно таком же наряде, с такими же вздыбленными волосами. Это было в супермаркете JCPenney's, и Глория была в отделе игрушек, пытаясь найти подарок для своей подруги Селии на день рождения. Ее мама стояла рядом, делая предложения, которые Глория игнорировала. Она искала последнюю фигурку Джем, потому что ей нравилась реклама и песня, в которой говорилось, что Джем — "Воистину возмутительна". Ее мать, несомненно, надевала тот же самый наряд множество раз, но по какой-то причине этот момент застрял в памяти Глории, и это придало женщине перед ней более конкретное и осязаемое присутствие. Это действительно была ее мать. Она знала это умом, но сейчас она это чувствовала, и больше всего на свете ей хотелось, чтобы у них была возможность поговорить.

Она вспомнила взгляд, которым дважды одаривала ее мать, едва заметное покачивание головы, и поняла, что если у них и будет настоящий разговор, то только вне поля зрения остальных членов семьи.

Бенджамин выпроваживал мальчиков и ее из кухни. Стол в столовой был очищен от еды, пока она спала, а использованные бумажные тарелки и пластиковые стаканчики были выброшены в открытый черный мешок для мусора, стоявший рядом с забором.

— Это был хороший траурный прием, — сказал он ей. — Все так и сказали. Они все хотели, чтобы я передал тебе, как сильно нам будет не хватать твоей мамы. Она была необычным и открытым человеком со светлой душой.

Глория почти улыбнулась. Она снова заглянула на кухню, где ее мать что-то доставала из одного из шкафов. Фасоль, подумала она. Ее мама всегда клала слой жареной фасоли под фарш индейки в тако. Она повернулась к Бенджамину.

— Не мог бы ты отвести детей в гостиную комнату, достать из шкафа какую-нибудь игру и поиграть с ними некоторое время? Я бы хотела поговорить с... Норой... наедине.

— Конечно, — сказал он и улыбнулся.

Кем он считал эту женщину?

Глория понятия не имела, и в данный момент ей было все равно. Ей просто хотелось побыть одной и поговорить с матерью. Брэдли и Лукаса завели в гостиную комнату:

— "Коннект 4!" — вскрикнул Брэдли.

— "Монополия!" — Лукас возразил, и Глория взяла себя в руки, прежде чем вернуться на кухню.

— Мама? — сказала она.

— Да? — Яркие губы лучезарно улыбались. Глория ожидала, что в них будет что-то выдающее, возможно, мертвые глаза, но все лицо было живым и участливым и выглядело точно так же, как черты лица ее матери, когда Глория была маленькой девочкой.

— Это... это действительно ты?

Снова громкий смех ее матери.

— Конечно, это я!

— Но как?

На лице матери промелькнуло выражение озадаченности, и Глории показалось, что все эти усилия были сделаны специально, театрально, ради ее блага. Но так ли это было на самом деле? Или она просто видела то, что хотела увидеть? Потому что ощущение неискренности длилось всего несколько секунд, прежде чем мать показалась ей искренне озадаченной.

— Я действительно не знаю, — сказала она.

— Но ты же знаешь что ты умерла. В прошлый понедельник у тебя случился сердечный приступ здесь, дома, а через несколько дней, в больнице, у тебя была какая-то эмболия или что-то в этом роде, и ты... ты умерла! Мы только сегодня тебя похоронили.

Ее мать нахмурилась.

— Кажется, что я это знаю? Я этого не помню. Извини.

— А что последнее ты помнишь? Потому что почему-то ты выглядишь так же, как в юности. На тебе даже та же одежда, что была в те года.

— Я не знаю. — Глория услышала малейший след разочарования в голосе матери. — Я понимаю, что я моложе, чем должна быть. Но я все еще знаю все о Бенджамине, Брэдли и Лукасе. Я это все еще я!

— Ты? Уверена?

— Да! Просто... чего—то не хватает.

— Эм—м, например?

— Да я не знаю! Я только знаю, что чувствую себя по-другому. Все очень необычно.