Бентли Литтл, Глория

Глава тридцать вторая

Была бы она счастлива, живя в Тусоне, если бы никогда не знала другого существования? Глория подумала, что, наверное, была бы. У них была хорошая жизнь, у нее и Бенджамина. Проблема была в том, что она помнила другие существования, и для нее это существование было слишком ограниченным. Это была не та, кем она была. Не таким был и Бенджамин, хотя у него всегда были такие черты характера.

В течение последней недели, с тех пор как она приехала в Тусон, вернее вернулась в него, Глория размышляла о своем путешествии сюда. Должно быть, сдвиг произошел, пока она спала, пришла к выводу Глория, хотя это поднимало два новых вопроса, которые стояли за всем: как? И почему?

Пока ее небыло кто-то убил Бенджамина и тем самым перезапустил весь ее мир?

Она смогла вспомнить свой последний разговор с Расселом и "Почителями святилища Глории Богини Смерти", как она стала о них думать, но все, что было до того момента, когда она отправилась воскрешать Бенджамина, было пустым звуком. Подробности ее настоящей жизни и предыдущих попыток воскресить мертвых были стерты из ее памяти. Только благодаря тому, что ей рассказал Рассел и остальные, она вообще знала, почему она сейчас здесь.

Мы думаем, что что-то может работать против вас.

Так сказал один из них, и это была та часть всего этого, которую она меньше всего понимала. Была ли это какая-то космическая шутка? Неужели ей была дарована сила возвращать людей, которые умерли, но при этом она была ограничена в возможностях, когда дело касалось людей в ее собственной жизни? Было ли это каким-то правилом физики, которое она не могла понять, как "парадокс вселенной", о котором всегда говорили в фильмах о путешествиях во времени, где по какой-то причине вы не могли встретиться с другой версией себя без того, чтобы не произошла какая-нибудь серьезная катастрофа, например, не закончилось время или не взорвался мир?

Глория оглядела кухню. С опаской оглядываясь на коридор она постучала костяшками пальцев по столешнице. Она была твердой, но была ли она настоящей? Где именно находилось это место? Она была уверена, что это не загробная жизнь, чем бы она ни была. Она предполагала, что попадает в альтернативные реальности, чтобы вернуть людей, умерших в ее собственной, и до сих пор считала это наиболее вероятным объяснением. Так что еще ей сказал Рассел?

Может быть, это даже не одни и те же люди, не совсем.

Может быть, это был не Бенджамин, не совсем ее муж. Он был похож на него, она чувствовала, что это он, но он отличался от всех Бенджаминов, которые приходили раньше, и вполне возможно, что это была альтернативная версия ее мужа, Бенджамина, каким бы он был, если бы они... переехали в Тусон.

Но если она действительно отправлялась в другие измерения, чтобы вернуть умерших людей, не было ли это похоже на парадокс путешествиников во времени? Не разрушатся ли те реальности вокруг дыр, образовавшихся в результате изъятия из них человека? Обрекает ли она эти другие миры на гибель, когда возвращает людей в то место и время, которое она считает реальным? Возможно, именно это препятствовало ее попыткам спасти Бенджамина. Возможно, ее собственный мир потерпит крушение, если она изменит его содержимое. Возможно Бенждамини должен был умереть, чтобы ничего катострофического не произошло.

Может быть. Но она так не думала.

Мы думаем, что что-то может работать против вас. — снова вспыли слова ее почитателей.

Вот во что она действительно верила; вот что она чувствовала. Но кто или что может делать такое? И почему он старается убить именно ее мужа, но не мешает воскрешать других людей?

Глория, как и раньше, задавалась вопросом, действительно ли она может изменить мир вокруг себя. Или, по крайней мере, может направлять его траекторию, делая то, что подтолкнет его в нужном ей направлении. В этом вопросе присяжные еще не определились. В прошлом она уже пыталась это делать — вроде бы — но результаты, мягко говоря, не были убедительными.

Через стол от нее Бенджамин прочистил горло, подавая ей знак, что она надолго отвлеклась и не обращает на окружающих внимания. Он что—то говорил? Она извиняюще подняла глаза.

— Думаю, я пойду на работу, — сказал Бенджамин.

В этом мире он был водопроводчиком. Она была помощницей учителя. Откуда ей это известно она не знала, но эти факты сами всплыли в сознании.

— Хочешь, я тебя подброшу? — спросил он.

— Все в порядке, — сказала она. — Я забираю Сару.

Сара была школьной медсестрой, а средняя школа, в которой они работали, находилась в одном из районов города с низким уровнем дохода. Некоторые учителя перегорели, а некоторые были откровенными фанатиками своего дела, но даже спустя двадцать лет Глория по-прежнему находила свою работу полезной и постоянно удивлялась и вдохновлялась преимущественно испаноязычными учениками, которым она помогала. В обязанности помощника входила поддержка детей с физическими или учебными недостатками. В этом году одной из ее учениц была студентка по обмену из Гватемалы, которая все еще изучала английский язык и нуждалась в помощи при переходе в американский класс. Девочка, Габриэлла, первокурсница, была невероятно умной, очень амбициозной и продвигалась вперед так быстро, что Глория не удивилась бы, если бы она стала золотой медалисткой в выпускном классе. По крайней мере, она наверняка получит стипендию в одном из крупных университетов.

Именно такие студенты, как Габриэлла, делали ее работу стоящей, заставляли ее испытывать настоящее чувство выполненного долга.

В комнате отдыха во время обеда два учителя обсуждали Гектора Лопеса, старшеклассника, которого только что отстранили от занятий за драку. Гектор жил в общежитии, и хотя большинство его учителей, казалось, списали его в утиль и просто проталкивали его через систему, чтобы он мог закончить школу и уйти из их жизни, Глория видела в нем надежду. Гектор никогда не станет стипендиатом Родса, но он был на пути к окончанию школы, и у него была хорошая трудовая этика. Из него получился бы отличный работник. Он также был хорошим ребенком, и, несмотря на то, что говорили его учителя, она знала, что если он и ввязался в драку, то не сам ее начал.

Глория выходила в два часа, потому что округу пришлось бы платить пособие, если бы она работала полный рабочий день. В те дни, когда она подвозила Сару, она обычно ждала, пока подруга закончит, шла в библиотеку, чтобы провести исследование, или оставалась помогать ученикам на добровольных началах. Но сегодня она нашла адрес Гектора в его школьном деле, сказала Саре, куда идет и что вернется до того, как придет время уезжать, и пошла пешком в общежитие, где жил мальчик, который находился всего в нескольких кварталах.

Общежитие оказался гораздо менее образовательным, чем ожидала Глория. Это был настоящий дом, хотя и большой, с широкой зеленой лужайкой. Она не успела посмотреть, как выглядит дом внутри, потому что, когда она уже начала подниматься по дорожке, навстречу ей как раз вышел Гектор. Должно быть, он увидел ее приближение из окна своей комнаты. Глория обвела взглядом переднюю часть дома, пытаясь понять, какое окно принадлежит ему.

— Мисс Джеймс? — Казалось, он был удивлен, увидев ее, и не особенно рад. На его лице было выражение легкого замешательства. — Что вы здесь делаете?

— Я слышал, что тебя отстранили от занятий. За драку!

Он пожал плечами.

— Есть такое.

— Я подумала, может быть, я смогу помочь тебе, поговорить с директором, попросить его отменить отстранение. Я знаю, что это не может быть твоей виной.

— Да, но...

Он не встретился с ней глазами.

— Это была твоя вина?

— Нет. То есть... да, может быть, вроде того. Я нанес первый удар, но этот придурок цеплял меня, говорил о... всякой ерунде. Он пытался заставить меня ударить его. Он хотел драться. — Гектор вздохнул. — Или он хотел, чтобы у меня были неприятности. Потому что его точно не отстранили. Теперь он просто невинная жертва, а я главный хулиган школы.

— Прости, но кто это был. Как зовут придурка?

— Марк ДеПозо.

Марк ДеПозо был не только отличником, но и звездным квотербеком школы. Неудивительно, что учителя встали на его сторону, а не на сторону Гектора. Глория не могла допустить такой ошибки. За их спинами она уже успела разглядеть подлого Марка ДеПозо, о котором говорил Гектор, и теперь в ней нарастало чувство праведного негодования.

— Я поговорю с директором. Мистер Николсон выслушает меня.

Гектор покачал головой.

— Не беспокойтесь.

— Позволь мне хотя бы поговорить с твоими... мамой или папой, — она собиралась сказать автоматически, но, очевидно, это не относилось к тем, кто живет в общежитии. — с твоим руководителем или опекуном, или кем бы он ни был, и пусть они знают, что это не твоя вина.

— Вы не захотите встретиться с моим опекуном, — сказал ей Гектор, и по тону его голоса Глория поняла, что это правда.

Мой опекун.

Эта фраза должна была иметь положительный оттенок, подразумевая человека, которому поручено защищать Гектора. Но это заставило ее вспомнить слово "охранник", и она представила себе тюремного надзирателя, громоздкого грубияна, в обязанности которого входило держать Гектора в заключении и контролировать каждый его шаг.

Он оглянулся на дверь дома, на его лице появилось нервное выражение.

— Может, вам лучше просто уйти.

— Но я могу помочь тебе!

— Мне не нужна помощь. Кроме того, я вернусь в школу уже в понедельник.

— Но...

— Не беспокойтесь об этом. Отстранение пролетит незаметно.

Она подумала, что он поблагодарит ее за проявленную заботу, но вместо этого он повернулся и пошел обратно в дом, не сказав ни слова. Она с удивлением обнаружила, что ей немного обидно, но потом подумала о его обеспокоенном выражении лица и тревожном тоне голоса...

Вы не хотите познакомиться с моим опекуном.

...и решила, что для него действительно будет лучше, если она просто уйдет. Он знал, что она будет рядом, если понадобится. На данный момент этого было достаточно.

Она рассказала Саре о том, что произошло по дороге домой, и ее подруга сочувственно хмыкнула.

— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, — сказала она. — Я имела дело со многими такими детьми, как Гектор, и иногда они попадают в передряги, что бы ты ни делала.

Бенджамин пожал плечами, когда она рассказала ему об этом.

— Ты не можешь спасти всех. Это жизнь.

Возможно, это и так, но это не помешало ей попытаться.

Учебный год закончился, Гектор окончил школу, и хотя она просила его поддерживать связь, она знала, что он этого не сделает, и он не сделал. Таков был порядок вещей. Студенты появлялись в ее жизни и исчезали, и чаще всего она так и не узнавала, что с ними случилось в будущем.

Дома, однако, все было как никогда хорошо. В Тусоне они с Бенджамином были старше, чем в Колорадо, и они были более покладистыми, более свободными по всем вопросам, более терпимые к друг другу и окружающим. То, что когда-то могло раздражать ее в Бенджамине или раздражать его в ней, больше не казалось таким важным, а споры, которые в противном случае могли бы вспыхнуть, даже не регистрировались как незначительные разногласия.

Иногда, думала она, вы просто зацикливаетесь на своем, и рутина обычной жизни, мелкие повседневные события, в конечном счете, становятся тем, что важнее всего. Это утренний кофе с Бенджамином, разногласия по поводу того, что смотреть — кулинарное шоу или баскетбольный матч, и компромисс по поводу фильма, чтение друг другу вслух интересных статей в газете. Это запах его кожи, когда она прижималась к его спине в постели, или успокаивающий звук воды, журчащей в трубах под полом, когда он принимал душ. Она смотрела на его профиль, когда он ехал в машине, а она сидела рядом с ним, или вместе ходила за продуктами. Все эти ничем не примечательные события составляли их жизнь, и хотя по отдельности они могли показаться тривиальными или несущественными, для нее не было ничего более значимого и важного.

В следующем году набор в среднюю школу увеличился, но хотя у нее было меньше времени на общение с учениками, которым она помогала, в целом они были более прилежными, и в июне Глория пролила слезы на выпускном вечере, когда несколько из них поднялись на помост, чтобы получить свои дипломы.

В понедельник после окончания школы, когда Бенджамин уже ушел на работу, Глория сидела одна за кухонным столом, глядя на глубокое синее небо и белые облака, клубящиеся над хребтом Ринкон. Беспокойство о том, как она собирается вернуть Бенджамина к тому, что она считала "реальной жизнью", всегда кипело в глубине ее сознания, и иногда, в такие моменты, как этот, оно вырывалось на первый план. Не было никакого волшебного заклинания, которое она могла бы произнести, никакого секретного мерцающего проема, через который можно было бы пройти, и она понятия не имела, как все это работает.

Главный вопрос теперь заключался в том, хочет ли она вернуть его? Ей нравилась ее жизнь здесь, в Тусоне, ее жизнь здесь, с Бенджамином. Ей нравилась ее работа, нравились их друзья, нравилось все, куда бы они ни пошли, и все, что они делали. Не было буквально ничего, что она хотела бы изменить, даже если бы могла. Она практически ничего не знала об их "настоящей жизни", но ей трудно было поверить, что она может быть лучше, чем эта. Кроме того, что если возвращение его не сработает? Что если она останется одна, а Бенджамин уйдет навсегда? Она не думала, что сможет это пережить. Пусть лучше так, чем неизвестность.

Впрочем, похоже, ей не стоило беспокоиться об этом. Ведь если и существовал способ вернуться, она понятия не имела, что это может быть. Эта конкретная информация, если она ее вообще знала, была стерта из ее памяти. Если и было что-то, что она должна была сделать, она понятия не имела, что это может быть. И если существовал какой-то органический естественный процесс, то, вероятно, он уже должен был произойти.

Возможно, именно здесь, в этой версии они проведут остаток своей жизни.

Глория улыбнулась про себя. Это было бы здорово.

Лето прошло быстро. Она расширила свой сад, начала работать над получением диплома преподавателя через онлайн-университет, занялась живописью. Бенджамин поддержал ее, удивив тем, что однажды вечером купил и принес домой художественные принадлежности, и она провела несколько недель, работая над двумя холстами в гараже. Картины были неплохими, но в них было что-то знакомое, и она была уверена, что видела их раньше в другом месте, в другое время.

В ночь перед началом занятий в школе в августе она проснулась посреди ночи от ощущения, что кто-то стоит рядом с ее кроватью. По какой-то причине она не могла сесть или даже повернуть голову, чтобы посмотреть, но ощущение быстро превратилось в уверенность, и хотя она вполне могла видеть сон, Глория знала, что это не так.

Это было по-настоящему.

Фигура излучала мощное чувство злобы, и Глория была уверена, что он... она... оно... желает ей зла. Она приготовилась к удару по голове или ножу в сердце, убежденная, что ее время пришло. Видимо, так выглдяит смерть.

Затем она вдруг смогла пошевелить головой, и когда она посмотрела налево, там никого не было. Ни огромной фигуры в капюшоне, которую она начала представлять, ни даже женщины-наркоманки, которая забралась в дом, чтобы украсть мелочь. Они с Бенджамином были совершенно одни, и она благодарно выдохнула, осознавая, что последние несколько мгновений сдерживала дыхание.

Утром она рассказала Бенджамину о случившемся, но он отмахнулся от нее, сказав, что ей просто приснился особенно яркий сон. Она попыталась возразить, что это был не просто сон, но это было довольно трудно сделать при свете дня, и еще до того, как она закончила готовить завтрак, Глория убедила себя, что этого не было на самом деле.

А зря.

****

Дети вернулись домой на День благодарения.

Ее жизнь ускользала, заменяясь новой, и даже когда Глория пыталась удержаться в этой реальности, она чувствовала, как она ускользает, вытесняемая другим коррелятивным существованием. Воспоминания остались, но они были интеллектуальными, а не эмоциональными, и хотя она вспоминала, что чувствовала раньше, на самом деле она больше так не чувствовала.

— Привет, Мика, — сказала она, открывая дверь.

Ее дочь, заметила Глория, начала выглядеть немного неуклюже. Мика была полнее, чем в последний раз, когда они виделись с ней на Четвертое июля, на ней было бежевое платье, которое должно было быть красивым, но висело на ней как мешок. Ее волосы, всегда распущенные и бесцветно-каштановые, были уложены в неудачную прическу. Ее муж и сын были такими же невзрачными, и хотя Глория знала, что это несправедливо, она винила во всем их церковь. Мика когда-то была симпатичной и модной, а Майкл был неплохим мужчиной, но с тех пор, как они оба "родились свыше" и стали посещать эту фундаменталистскую церковь, казалось, что они считают, что следование стандартам современного общества как-то противоречит их религии. Она опустилась на колени, чтобы поздороваться со своим внуком Марком, широко улыбаясь, но он необщительно посмотрел на нее и пробормотал обязательное:

— Привет.

Паула прибыла следом, одна, но достаточно оживленная и разговорчивая для двоих. Она бросила своего последнего бойфренда, врача, записалась в январе на занятия танца живота ("Это лучшее упражнение! Все тело тренируется!"), занималась переделкой своей квартиры на берегу моря в Калифорнии и на добровольных началах участвовала в программе наставничества молодежи, организованной между технологической компанией, в которой она работала, и местным школьным округом.

С приходом Полы дом вдруг стал более праздничным и наполненным жизнью, и поле даже удалось немного уговорить Марка выйти из своей скорлупы. Все болтали и узнавали о жизни друг друга, закусывая чипсами, пока Глория носилась по кухне, готовя еду.

Они хорошо проводили время, радуясь празднику, но потеря Дэна все еще была рядом, как дыра в центре семьи. Прошло три года с тех пор, как он погиб во время несчастного случая на учениях в Форт-Худе, и Глория никогда не простит Бенджамина за то, что он позволил ему пойти в армию. Она знала, что что-то подобное произойдет — материнская интуиция, — но ее игнорировали, ее опасения не принимали во внимание, и вот что произошло. Их мальчик был мертв. Дэн, их первенец. Она чувствовала его потерю каждый день, но всегда острее во время праздников и семейных встреч. Конечно, она была рада видеть здесь своих дочерей и внука, но все уже никогда, никогда не будет так, как было, как должно быть.

Она посмотрела на Бенджамина, который смеялся над тем, что сказала Пола, и часть ее ненавидела его.

Было ли это целью их детей? — задалась вопросом Глория. Для этого ли их познакомили? Чтобы создать разрыв между ней и Бенджамином?

Она отступила на кухню, ее голова раскалывалась от резкой боли. Тревожный знак.

Бенджамин приготовил то, что он называл своим "знаменитым тыквенным пирогом" — консервированную начинку, выложенную на купленную в магазине основу из теста, — а Глория отвечала за все остальное, и еда была готова незадолго до часа. Они сели за стол, Мика заставила их выслушать ее неудобно длинную молитву, прежде чем они принялись за еду. Она хотела, чтобы каждый сказал, за что он благодарен, прежде чем начать есть, но Пола спасла их, сказав:

— Мы можем сделать это позже, Мика. Я умираю с голоду! Давайте есть! Аминь.

Глория только успела наколоть вилкой два ломтика индейки на свою тарелку, как раздался стук в дверь. Поскольку все остальные уже начали есть, Глория пошла открывать, гадая, кто бы это мог быть. Сосед ищет пропавшую собаку? Кто-то, кто случайно столкнулся с машиной одной из девушек, припаркованной на улице?

На крыльце стоял он. Дэн.

Он все еще был в военной форме, но от ранения, которое его убило, не осталось и следа. Он улыбался, и эта улыбка была одновременно душераздирающе знакомой и пугающе чужой.

— Привет, мамочка. Никому не говори, что я вернулся, — сказал он.

Позади себя она слышала, как Пола и Мика уже начали свой предсказуемый спор о религии.

— Голод — это человек, — говорила Пола.

— И что это значит?

— Это строчка из Джона Митчелла[15], глупая.

— Вопрос все тот же — и что это должно означать?

Дэн все еще улыбался ей.

— Можно войти? — спросил он.

Глория тупо кивнула, понимая, что должна броситься к нему в благодарные объятия и обнять его как можно крепче, но не чувствуя желания делать что-либо подобное.

Он прошел мимо нее, через гостиную в столовую. Закрывая входную дверь, Глория ожидала услышать возгласы удивления, визги восторга, но реакция остальных членов семьи была такой же приглушенной, как и ее, и, увидев повернутые к ней любопытные лица, она поняла, что они не узнали, кто такой Дэн.

Как это было возможно?

Она не знала, но это было так, и когда она взглянула на своего сына, выражение его лица сказало ей, что не стоит выдавать этого.

Никому не говори, что я вернулся.

Она предположила, что он сказал это, потому что хотел удивить отца и сестер своим появлением, но теперь Глория поняла, что он не хотел, чтобы они узнали, кто он такой. Она была единственной, кто узнал его, и, поскольку остальные члены семьи смотрели на нее с пытливым выражением, она быстро сообразила и сказала, что это зашел один из ее бывших студентов.

Пола выглядела подозрительной, когда Глория придвинула стул для Дэна — это было не в духе их семьи, приглашать незнакомцев на праздничные обеды, — но Мика вдруг стала церковной и довольной и, как, несомненно, учил Иисус, начала относиться к новому гостю так, как будто он был членом семьи. Прекрасная возможность продемонстрировать всеобщую любовь Бога.

Дэн улыбнулся и чувствовал себя как свой, впрочем так оно и было. Хотя никто, кроме Глории, этого не знал.

Она уже проходила через это раньше, в другое время, в другом месте, и вместо того, чтобы радоваться тому, что ее умерший сын вернулся, Глория чувствовала беспокойство. Почему? Она не помнила. Почему это происходит и почему она боится этого?

Дэн был Дэном. Уверенный и самоуверенный, он потянулся через стол за картофельным пюре, не спрашивая ничьего разрешения. Он зачерпнул огромную порцию в свою тарелку, вилкой подцепил пару ломтиков грудки, а затем вылил на все это большое количество подливки. Глория поймала взгляд, которым Пола обменялась с отцом, но Мика была практически в восторге от возможности похвастаться своей вкуснятиной.

— Мы уже поблагодарили Бога за эту трапезу, — сказала она Дэну, — но если вы хотите сказать несколько слов благодарности...

Дэн покачал головой, поднося вилку с едой ко рту.

— Нет. Все в порядке, и так вкусно.

Пола рассмеялась, а Мика напряглась, отвернулась от Дэна и бросила на Глорию укоризненный взгляд, как бы говоря — кого ты пригласила на этот День благодарения?! Застолье было неловким, но они справились с ним, а после Глория сказала остальным членам семьи, что хотела бы поговорить наедине со своим бывшим учеником и наверстать упущенное. Взяв Дэна за руку, она вывела его из дома на задний дворик и закрыла раздвижную стеклянную дверь, чтобы их не было слышно.

Она отвела его в сторону от дома, к задней ограде.

— Почему ты здесь? — потребовала она. — Что тебе нужно? Зачем ты появился? За кем тебя прислали?

— Мама...

— Не называй меня так. Почему ты здесь?

— Я просто хотел всех увидеть. Папа. Пола. — Он улыбнулся. — Даже Мика.

— Но ты не скажешь им, кто ты?

— Они все равно меня не узнают и не поверят.

— Но почему?

Он пожал плечами.

Она понизила голос, хотя никто не мог услышать ее с такого расстояния.

— Как ты здесь оказался? — спросила она. — Как это случилось?

— Я не знаю. Я умер... а потом оказалась здесь перед твоим порогом.

Глория нахмурилась. Может ли кто—то другой приводить людей сюда так же, как она приводила их оттуда?

Миры внутри миров? Изменение реальности приведет к ошибкам...

Может быть, это происходило с самого начала. Все было возможно. Поскольку она сама не понимала, как делала то, что делала, могло даже случиться так, что она была ответственна за воскрешение своего сына. Глория так не думала, но ее чувства к Дэну стали более добрыми, и она спросила его:

— Где ты собираешься жить? Что ты собираешься делать? Будешь ли ты пытаться найти... работу?

Он пожал плечами.

— Я еще не знаю.

— У нас есть комната для гостей, но я не думаю...

— Все в порядке. — Он улыбнулся, и что-то в этой улыбке заставило ее вздрогнуть. Это была улыбка Дэна, но в то же время это была не улыбка Дэна, и она с внезапной уверенностью поняла, что не имеет к этому человеку никакого отношения.

Она хотела, чтобы он ушел отсюда, хотела, чтобы его никогда не было. Кем бы он ни был, он был неправ, и она оглянулась в сторону дома и сказала:

— Думаю, будет лучше, если ты уйдешь.

Какое-то время он молча смотрел в ее лицо, а затем кивнул.

Она собиралась проводить его обратно через дом, но, к ее удивлению, он повернулся, ухватился за горизонтальную доску на вершине деревянного забора, подтянулся и с невероятной грацией перепрыгнул через нее. Не было ни "спасибо", ни "до свидания". Она услышала, как он приземлился на изношенный и крошащийся асфальт переулка, а затем пошел прочь, его шаги хрустели по грязи и гравию.

Ошеломленная и растерянная, Глория пересекла небольшой участок газона и вернулась в дом, захлопнув за собой дверь.

— Где твой ученик? — спросил Бенджамин.

— А? О, он... ушел. Ему пришлось уйти.

— Куда он делся? — Бенджамин нахмурился. — Я не видел его.

— Этот парень был груб, — уверенно сказала Мика. — А чего ты ожидал? Он не сказал "спасибо" и ушел, не попрощавшись. — Она повернулась к матери. — Я не понимаю, почему ты вообще пригласила его поесть с нами.

— Это была ошибка, — призналась Глория. — Раньше он был другим.

Не желая отвечать на вопросы, но готовая делать это столько, сколько потребуется, она была рада, когда Мика сменила тему, сказав отцу:

— Я видела, что у тебя на бампере грузовика теперь есть наклейка "Я сердце Тусона".

Пола фыркнула.

— Ты не можешь быть сердцем чего-то. Один человек это не "Сердце".

Мика повернулась к сестре и собиралась возразить, но Бенджамин сказал:

— Она права.

Мика закрыла рот.

— Я знал одного из тех, кто работал над рекламной кампанией "Я люблю Нью-Йорк". Он вышел на пенсию здесь, в Тусоне. Так и началась вся эта история с сердцем, понимаете. Они пытались изменить представление людей о Нью-Йорке в лучшую сторону, привлечь туристов, продать сувениров, поэтому придумали слоган "Я люблю Нью-Йорк" и использовали сердце для обозначения слова "любовь". Надо отдать должное — чертовски хороший рекламный ход.

— Это все замечательно, папа, — сказала Мика, прервав его. — Но мне просто интересно, откуда у тебя наклейка на бампере.

— О, я не знаю, — сказал он неопределенно. — Взял где-то.

— Они вроде продают их в магазине "Сторе", "Вэл-Март", "Tаргет", в любом из этих мест, — предположила Глория. — В передней части маркета, где они хранят открытки и туристические вещи.

— Я бы хотела себе купить. "Я люблю Тусон" — звучит патриотично.

— Ты всегда можешь переехать сюда, — предложила Глория.

Мика покачала головой.

— О, мама, не начинай снова...

Пола жила у них до субботы, в комнате для гостей, которая была ее старой спальней. Они пригласили Мику и ее семью тоже остановиться в их доме, но они, как обычно, забронировали номер в отеле. В доме было слишком тесно, настаивал Майкл, и ванных комнат на всех не хватало. Так было проще и удобнее. Мика извинилась, как будто решение было не в ее власти, но Глория была уверена, что она тоже предпочла остановиться в отеле. Возможно, это даже была ее идея.

— Мы пойдем завтра обедать, — предложила Мика. — Мы угощаем.

Она бросила на сестру быстрый укоризненный взгляд.

— Ты тоже приглашена.

— Зачем куда-то идти? — спросил Бенджамин. — Когда у нас есть все эти остатки?

— Ты можешь взять остатки на ужин, — сказала ему Мика. — А мы пойдем и пообедаем.

— Тебя тоже ждут на ужин, — напомнила ей Глория.

— Я знаю, мама.

Прежде чем все стали еще более обидчивыми и окончательно разошлись по своим углам, Мика и ее семья уехали. На улице Глория пообещала дочери, что она приведет ее отца в порядок, и завтра они все пойдут обедать.

— Мы можем заехать за тобой, если хочешь. Или ты можешь зайти сюда. Или мы можем встретиться в ресторане. — Она размахивала руками. — Просто позвони и скажи нам, что ты хочешь сделать. Мы будем готовы на все!

Следующие два дня прошли без особых происшествий, все ладили гораздо лучше, чем обычно. На этот раз Мика и Пола действительно обнялись, когда прощались, и не только у Глории глаза были влажными.

А затем случилось это.

Это произошло ровно через неделю после Дня благодарения.

Глория отпросилась с работы в два часа и, поскольку она не поехала на машине с Сарой, вышла на стоянку факультета, включила телефон и проверила наличие сообщений, направляясь к своей машине. Их не было, но когда она пришла домой, мигающая лампочка на автоответчике показывала, что было оставлено 24 сообщения. С чувством замирания в желудке она нажала на кнопку, чтобы воспроизвести их. Все 24 сообщения были одинаковыми: настоятельные просьбы полицейского управления Фармингтона, просившие ее или Бенджамина немедленно перезвонить им.

Мика и ее семья жили в Фармингтоне.

Глория едва могла дышать. Сердце колотилось так сильно, что казалось, будто оно пробивает грудную клетку. Дрожащими пальцами она набрала номер, оставленный полицией, и подумала, что сначала надо было бы позвонить Бенджамину.

Может, это была какая-то ошибка, подумала она. Может быть, все было не так уж плохо.

Но все было ужасно. Это было очень плохо.

Мика, Майкл и Марк были мертвы. Вся семья была убита в своем доме за одну ночь злоумышленником, который использовал либо меч, либо мачете, либо какой-то нож с очень длинным лезвием, чтобы перерезать им горло и разрубить их тела на части. Все трое (вернее разные фрагменты их тел) были найдены наваленными друг на друга в ванной, хотя кровь и перевернутая мебель по всему дому указывали на то, что они были убиты не в ванной.

Детектив, с которым она разговаривала, не рассказывал о таких подробностях добровольно, а предоставлял их только тогда, когда она задавала вопросы и требовала ответов. К концу телефонного разговора Глория лежала на полу, слезы текли по ее лицу, она не могла видеть ничего, кроме кровавых образов, которые рисовало ее сознание.

Полиция понятия не имела, кто мог это сделать и зачем. Не было ни зацепок, ни подозреваемых, хотя они опрашивали соседей и надеялись найти записи с дверных звонков или камер наблюдения.

Дэн.

Это была ее первая мысль, хотя она не имела никакого логического смысла. Неужели ее воскресший сын действительно последовал за сестрой в Нью-Мексико, чтобы убить ее и всю ее семью? Эта мысль казалась нелепой, но Глория с холодком вспомнила его тревожную улыбку и то, как резко он перепрыгнул через забор, и поняла, что не может полностью исключить такую возможность.

Дэн.

Она не только не могла исключить эту идею, но и легко могла представить, как он это сделает. Не ее Дэн, тот Дэн, который умер, а этот Дэн, тот, который вернулся.

Под ее эмоциональным опустошением закралась ужасающая мысль. В панике и внезапном ужасе она позвонила Поле, но после пяти гудков звонок перешел на голосовую почту, и бодрый голос ее дочери объявил: "Я сейчас не могу подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу!".

— Это мама, — сказала Глория. — Позвони мне, как только получишь это.

Сразу же она набрала номер Бенджамина, но когда он не ответил и звонок попал на голосовую почту, она позвонила в офис, где Джуди, секретарь сантехнической компании, сказала Глории, что ее мужа нет на месте.

— Он на работе? — спросила Глория. — Потому что он не отвечает на звонки.

— Дай-ка я проверю, — сказала Джуди. — Нет. Ему ничего не поручали сегодня днем, и он закончил свой утренний звонок до полудня. Я не совсем уверена, где он. Хотите, чтобы я попросила его позвонить вам, если он появится?

Глория с трудом сдерживала свой страх.

— Да, пожалуйста. Спасибо. — Она повесила трубку.

Где он может быть? Если не на работе, не дома его нет?!

Она не хотела признавать мысль, затаившуюся в глубине ее сознания.

В тот момент, когда казалось, что тяжесть всего происходящего вот-вот раздавит ее, вошел Бенджамин, и Глория не могла припомнить, чтобы когда-либо испытывала такое облегчение.

— В чем дело? — спросил он, увидев ее ошарашенное лицо.

Она уже собиралась все рассказать, когда зазвонил телефон. На определителе номера было написано: Департамент полиции Ньюпорт-Бич.

— Нет! ТОЛЬКО НЕ ЭТО! — закричала она, все ее сдерживаемые эмоции вырвались наружу в едином первобытном крике. — НЕТ!!!

— В чем дело? — снова потребовал он. Он взял у нее трубку, назвав себя звонившим, и она увидела, как его лицо осунулось, когда он услышал то, что она знала, что услышит.

— Пола мертва, — оцепенело сказал он. — Ее убили и расчленили.

Слезы катились по его лицу, но он оставался на линии, чтобы услышать всю информацию, которую могла дать полиция. Глория уже не кричала, но она не могла перестать рыдать, и видения Полы, Мики и даже Дэна в детстве заполонили ее мозг.

Бенджамин был еще жив.

Это было главное.

Он выглядел таким разбитым, когда прервал звонок...

растроганным до глубины души

...что Глория почти боялась рассказать ему о Мике, но у нее не было выбора, и, как она изначально планировала, она просто вывалила всю информацию:

— Кто-то убил и Мику тоже. И Майкла, и Марка.

Это были единственные слова, которые она успела произнести, прежде чем рухнуть на диван.

Умом она понимала, что Бенджамин — единственный человек, который действительно имеет значение. Сыновья, дочери, внуки — все менялось в зависимости от требований реальности, в которой она оказалась. Но Бенджамин был неизменен.

Но это не было похоже на правду. Интеллектуально она могла осознавать, что ее дети появились в этой жизни совсем недавно, но эмоционально ее сердце было вырвано, капая кровью, из внезапно опустевшей груди, и потеря была более глубокой, чем все, что она переживала ранее. Она все время представляла себе последние минуты жизни своих дочерей, боль и ужас, которые они должны были испытать, когда их тела расчленяли на части, и они поняли, что умрут.

Онемев, Глория подняла глаза на мужа.

Он сел рядом с ней и крепко обнял ее.

— Мы пройдем через это, — сказал он сквозь слезы. Она могла сказать, что он не верит в это, но его слова все равно утешили ее, и она обняла его в ответ.

— Пока у меня есть ты, — подумала она. — Пока мы вместе в этом мире или ином.