Бентли Литтл, Глория

Означало ли это, что ее отец может навестить ее?

Эта мысль была ужасающей. Ей было восемнадцать, когда он умер от сердечного приступа, и, конечно, она была опечалена, даже травмирована этим событием. Но она не знала его так хорошо, как должна была бы, и хотя он был рядом с ней все ее детство, между ними всегда была дистанция. Ее отец был закрытым человеком, и уж точно не теплым и ласковым, и всем им было ясно, что Пол был его любимым ребенком. Он всегда казался слегка озадаченным своими девочками, а они, в свою очередь, тяготели к матери. Поэтому в перспективе увидеть его снова не было ни предвкушения, ни волнения, только холодный узел страха в животе. Она не знала своего отца как человека, и она определенно не знала и не хотела встретиться с тем, кем он был сейчас.

Глория подошла к окну, отодвинула занавески и выглянула наружу, все время думая о том, насколько это не в ее духе. Как и все члены ее семьи, она не была религиозной и не верила в сверхъестественное или паранормальное. Она даже не интересовалась этой темой; насколько ей было известно, канал "Трэвел плюс" стал непригодным для просмотра с тех пор, как с путешествий и кулинарных передач перешли на программы об охоте за привидениями. И все же она была здесь, проверяя их передний двор, чтобы убедиться, что ее мертвый отец не затаился где-то там, пытаясь шпионить за ней из-за кустов.

— Что ты делаешь?

Она вздрогнула и поспешно опустила занавеску, когда Бенджамин вошел в гостиную.

— Ничего.

— Я слышал, как ты разговаривала по телефону. Кто это был?

— Никто.

Он посмотрел на нее. И одна его бровь поползла вверх.

— Это точно был кто-то.

— Хорошо-хорошо! Я позвонила Полу.

— И?

Она раздумывала, говорить ему или нет, но раздумья были недолгими. Бенджамин ни за что не поверит ни одной части истории Пола, а если он почувствует, что она хоть немного поколебалась, он напустит на себя неодобрительный вид и начнет читать лекцию о ее доверчивости. Глория не хотела иметь дело с этим сейчас, поэтому она просто солгала:

— Оказалось что он в полном порядке.

— Твои сестры видели то, чего не было.

— Думаю, да.

Он кивнул, довольный.

— Я же говорил тебе. Я всегда чувствую людей!

Очевидно, Бенджамин зашел в гостиную, чтобы взять газету с журнального столика, а затем отнес ее в ванную и стал просматривать разделы, пока не нашел спортивные страницы. Глория подождала, пока он выйдет из комнаты, а затем вышла во двор. Она вела себя как обычно, говоря себе, что все, что она хотела сделать, это проверить свои цветы и убедиться, что их не нужно поливать, но она думала о том, что сказал ей Пол, и она прошла мимо герани в горшках, мимо роз и хризантем, до самого тротуара. Она посмотрела вверх и вниз по улице. Она не была уверена, чего ожидала — что ее отец спрячется за кустом или будет сидеть в машине и шпионить за ней? — но, к счастью, не было ничего подозрительного, ничего необычного.

Ее взгляд отвлек мужчина на пол квартала вверх по улице, стригущий свой газон. Маленький мальчик, вероятно его сын, катался на своем трехколесном велосипеде взад-вперед по тротуару, явно подчиняясь строгим правилам не выезжать за пределы их дома. Он с бешеной скоростью проносился мимо того места, где косил его отец, затем быстро останавливался перед подъездом соседей и разворачивался. Эта сцена заставила ее осознать, чего она раньше не замечала, что они с Бенджамином были настоящими жителями пригорода, этакими "воскресными жителями Плезант Вэлли"[2]. Они жили по соседству с домами высшего среднего класса, у них было две машины в гараже, они делали покупки в дорогом маркете "Вхоли Фудс", смотрели платный "Нетфликс". Это было неприятное осознание, потому что она думала о себе совсем не так. В ее представлении она была свободной натурой, творческой и изобретательной. Богема одним словом. Бенджамин мог иметь генетическую склонность к глупости, но она держала его, по крайней мере старалась держать в тонусе, ее артистическая внешность придавала им альтернативную достоверность. Этакая среднестатистическая богатая семейка. По крайней мере, так она думала. Но теперь она понимала, что и она, и Бенджамин принадлежат этому пригороду не только потому, что он удобно расположен для их работы, но и потому, что в социальном плане и по темпераменту здесь им было наиболее комфортно. Они вписывались в группу своих соседей, в район, в стиль жизни, и хотя это, вероятно, должно было заставить ее чувствовать себя подавленной, тот факт, что этого не произошло, то, что она ощущала лишь смутное и мимолетное чувство досады, доказывало, насколько это было правдой.

Глория вернулась в дом. Будучи профессором информатики в Калифорнийском университете в Бреа, Бенджамин имел отпуск на все лето, чему она завидовала. Ее собственная работа в качестве сотрудника по связям с общественностью в Музее искусств округа Орандж предоставляла гораздо меньше отпускных дней, и она взяла только два дня на Четвертое июля, превратив его в четырехдневные выходные. Ее большой отпуск будет в середине августа, когда они планировали недельную поездку на север, чтобы посетить Йосемити и страну Золотой лихорадки. Это означало, что завтра снова выходить на работу.

Ей хотелось, чтобы они запланировали что-нибудь на этот отпуск, даже если это будет просто отдых в Лагуна-Бич или быстрая поездка на шопинг в Сан-Диего.

Глория направилась на кухню, доставая из холодильника "Снаппл"[3]. Слава Богу, у них еще была диетическая малина; за последние несколько лет компания "Снаппл", похоже, поставила перед собой цель устранить все вкусы, которые ей нравились. На прилавке лежала упаковка печенья, оставшегося со вчерашнего дня. Она сказала детям взять их домой, не желая бороться с искушением, но их родители все отказались — очевидно, в наши дни дети должны были есть только полезные закуски, — и теперь "Чипс Ахой" звали ее — съешь меня! К счастью, они не сочетались с диетическим малиновым чаем со льдом, и она уже открыла бутылку, так что эти маленькие системы доставки жира должны были подождать следующего удобного случая.

Допив бутылку, она пошла в туалет. Бенджамин все еще был там? Унитаз в хозяйской ванной засорился, а Бенджамин все еще не починил его — он был засорен уже два дня; ремонт бытовой техники не был его сильной стороной, да и ее тоже, поэтому им обоим приходилось пользоваться туалетом в коридоре. Она просунула голову в дверной проем кухни.

— Поторопись там! Мне тоже нужно!

Глория услышала, как спустился унитаз, почувствовала, как вода хлынула по трубам под полом, поставила свою пустую бутылку на кухонную стойку и вышла в коридор как раз в тот момент, когда открылась дверь ванной комнаты.

И из нее вышел... ее отец.

Пол был прав. Дьявол! Их отец выглядел так же, как в их детстве. Она не помнила его в таких подробностях — все старые фотографии из детства были в альбомах, разложенных между ними четырьмя, а ее собственные были зарыты где-то среди хлама в шкафу в прихожей, — но, увидев его сейчас, все мгновенно вспомнилось. Он улыбался ей, как, по словам Пола, улыбался ему, и хотя она помнила ту же улыбку, когда он хвалил ее школьные проекты или забивал футбольный гол, в данном контексте, когда он выходил из ее ванной, где должен был находиться Бенджамин, эта улыбка была пугающей. До дрожи во всем теле.

— Глория, — сказал он, его улыбка расширилась.

А она в ответ... выбежала из дома.

Думать было некогда, она действовала исключительно на инстинктах. Прежде чем он успел сказать хоть слово, прежде чем он успел приблизиться хоть на шаг, она пробежала через кухню и выбежала через заднюю дверь. На короткое мгновение она забеспокоилась, что сама загнала себя в ловушку, но потом увидела, что Бенджамин оставил боковые ворота незапертыми, и выбежала с заднего двора, через свой маленький садик с травами по бокам дома, на свободу. Тротуар, улица, район, весь мир был перед ней, и она побежала в него так быстро, как только могла, мысленно видя нервную улыбку отца, желая лишь оставить как можно больше пространства между ним и собой.

Где был Бенджамин, когда он так нужен? Что случилось с ее мужем? Это была ее самая насущная проблема, и она не могла найти на нее ответа, не могла представить себе ни одного возможного сценария, при котором только что произошедшее могло бы случиться на самом деле.

Темп Глории замедлился. Тяжело дыша, с почти болезненным стуком сердца в груди, она остановилась в конце квартала. Ей определенно нужно было больше заниматься спортом. Она посмотрела назад по улице в сторону их дома. Что она собиралась делать? Позвонить в полицию? Позвонить Полу? Найти соседа, чтобы он проводил ее в дом? Она не собиралась возвращаться в этот дом одна, но она знала, как это обычно происходит, и ожидала, что, когда она вернется, отца не будет видно, а Бенджамин будет спокойно сидеть там, смотреть телевизор, перекусывать или читать книгу... Ее отец вышел на тротуар и начал идти в ее сторону, улыбаясь и приветливо махая рукой.

Паника пронзила ее, и она снова бросилась бежать, подгоняемая страхом. Ее сумочка была дома, в ней лежал мобильный телефон, поэтому она не могла вызвать помощь. Все, что она могла сделать, — это бежать, и она сделала это со скоростью, на которую не замахивалась со времен средней школы. Она повернула направо на перекрестке улиц, "Фуксия", зная, что через два квартала она соединяется с "Имперским шоссе". Через дорогу находился торговый центр, и Глория знала, что если ей удастся туда добраться, она будет в безопасности. Или, по крайней мере, там будут свидетели. В любом случае, безопасность в людском количестве, и она должна быть в состоянии убедить кого-нибудь позвонить в 911.

— Глория!

Голос был прямо позади нее, и она закричала — Как он мог так быстро уйти так далеко?

...когда она повернулась к нему лицом. Ее план состоял в том, чтобы ударить его ногой в промежность изо всех сил, не зная, сработает ли это вообще. Но потом она увидела, что это Бенджамин, и ее напряженные мышцы ног замерли, вместо того чтобы продолжить удар. Она должна была узнать его голос, и то, что она не узнала его, свидетельствовало о том, как она была напугана. Ведь это действительно был Бенджамин, и он запыхался от бега, чтобы догнать ее, а позади него не было никого.... и уж тем более, мертвого отца.

Ее голова кружилась. Что только что произошло? Неужели она пережила какой-то разрыв с реальностью? Вообразила ли она то, что видела, под влиянием того, что сказал ей Пол? Или...

Или что?

Потому что другого объяснения просто не приходило в голову. Это помутнение рассудка!

— Я видела своего отца! — закричала Глория. — Пол тоже его видел. В Диснейленде, когда он был там с мальчишками. Я увидела его, когда он вышел из нашей ванной. Я подумала, что это ты, но это был не ты, и я убежала, а он пошел за мной.

Ее рассказ о событиях был почти бессвязным и, вероятно, не имел смысла ни для кого, кроме нее самой. Она ожидала, что Бенджамин обнимет ее, скажет, что все в порядке, и предложит неясные заверения, но вместо этого он стоял с ошеломленным видом и спрашивал:

— Как я здесь оказался?

От этого вопроса у нее похолодела кровь. Все было не в порядке. Что-то было очень не так, и она попыталась заговорить, но во рту пересохло, и вместо этого она закашлялась.

— Я был в туалете, — сказал он, почти как будто разговаривая сам с собой, — а потом... а потом я оказался здесь. Что мы тут забыли?

Она посмотрела на него. Мог ли он быть... одержимым? Может быть, именно это и произошло: ее отец временно завладел телом ее мужа, превратив его в свое собственное? В этом было столько же смысла, сколько и во всем остальном, и Глория сохраняла дистанцию между собой и Бенджамином, боясь, что он может внезапно переключиться обратно в странного отца. Но тут он посмотрел на нее обиженными, растерянными глазами, теми самыми, от которых она очнулась в больнице после лампэктомии[4]. Это был он, полностью он, и они упали в раскрытые объятия друг друга. Он крепко обнял ее.

— Дорогая, что случилось? — спросил он.

— Я не знаю, милый. — призналась Глория.

— Я должен пойти в больницу и провериться. У меня лунатизм?

— Нет, — сказала она, и покачала головой, — совсем нет.

Хотя, идея на счет больницы может быть и не столь уж плоха.

И она рассказала ему о том, что видела, как побежала прочь, и о том что им надо быть кране осторожными, потому что-то что происходит может быть опасно.