Бентли Литтл, Глория

Глава тридцать первая

— Как ты думаешь, он останется здесь на долго?

Люк только что ушел, а Глория и Селия разговаривали.

Селия пожала плечами.

— Кто, черт возьми, знает? Я сомневаюсь.

— Ты слышала его. Он говорит, что скучал по нам и по Колорадо. Он определенно рад вернуться.

— Как долго, по-твоему, это продлится? Признай это, Глория. Он чешуйчатый. Всегда был, всегда будет. Ему наплевать на всех, кроме себя. Если бы я случайно не нашла его, он бы ни за что не позвонил нам. И как только он опять облажается, потеряет работу или ему станет скучно, он снова исчезнет.

Возможно, она была права, но Глория не могла не думать — ну, надеяться, правда, — что на этот раз их брат изменился. Может быть, она была слишком оптимистична, но он действительно казался более взрослым, чем она его помнила, и более ответственным. У него была настоящая работа, он откладывал деньги на банковский счет и, очевидно, встречался с женщиной, которая была образованной, финансово стабильной и его возраста.

— Я думаю, что он действительно мог измениться, — сказала Глория.

— Посмотрим, — сказала ей Селия и пожала плечами, но потом не говори что я не предупреждала!

Бенджамин, возможно, мог бы предложить более ясную точку зрения, но его не было на обеде. Сегодня утром они поссорились, и он ушел, что было на него совсем не похоже. Вообще, последние несколько дней они оба не были похожи сами на себя. Они были раздражены друг другом, почему-то враждовали, хотя она не могла понять, почему. Все, что делала она, казалось, раздражало его, а все, что делал он, казалось, раздражало ее, и большую часть времени они проводили, держась подальше друг от друга.

Однако она не обсуждала это со своей сестрой. Или с кем-то еще. Ее проблемы с Бенджамином не совсем выходили за рамки этой жизни — более того, они казались связанными с ней, — но Глория знала, что ей нужно найти способ преодолеть это самостоятельно.

К тому времени, когда Бенджамин вернулся, Селия уже уехала. Если бы он все еще дулся, она была готова усадить его за стол и применить процедуру "нам нужно поговорить", но он вошел в дом извиняющимся, даже наказанным, и они обнялись и помирились.

— Я не знаю, что на меня нашло, — признался он. — Мне так жаль.

— Мне тоже жаль. В последнее время мы оба были на взводе, — призналась Глория, — хотя я понятия не имею, почему.

Он улыбнулся.

— Красный Ветер? Старая вещь Реймонда Чандлера?[13]

— Я гарантирую, что не смотрела ни на ножи, ни на твою шею.

Он рассмеялся, по-настоящему, и она поняла, как ей не хватало этого звука. Уже давно никто из них не находил смешным то, что говорил другой человек, и она надеялась, что это знак того, что они могут начать все заново.

В последнее время здесь действительно было не по сезону ветрено, а пожары в этом году были настолько сильными, что попали в национальные новости. Она не представляла, как кто-то, кто прожил в Колорадо хоть сколько-нибудь долгое время, может отрицать, что погодные условия изменились, и попыталась вспомнить, было ли изменение климата настолько заметным в каждой из итераций, через которые она прошла, или же какой-то версии мира каким-то образом удалось его избежать.

К обеду они вернулись каждый в свой угол, хотя Глория не была уверена, как это произошло. Несмотря на то, что было воскресенье и его бизнес должен был быть закрыт, Бенджамин провел большую часть дня за компьютером, занимаясь решением технических проблем с парой своих клиентов, в то время как она недолго работала в саду, ходила за продуктами и планировала питание на предстоящую неделю. Они собрались вместе, чтобы поесть гумбо с креветками, которое приготовила Глория, и по какой-то причине оказались раздражительными и нетерпеливыми друг к другу. Возможно, это была как ее вина, так и его, но они оба вздрагивали от невинных вопросов, защищались и обижались на последующие ответы и вскоре погрузились в затянувшееся молчание, пока ели.

Глядя на него через стол, наблюдая, как он методично пережевывает пищу и делает маленький глоток молока после каждого четвертого кусочка, она начала раздражаться от самого его существования. Он был таким жестким, таким зацикленным на своем предсказуемом распорядке. Иногда Глории приходилось напоминать себе, зачем они вообще поженились. Не похоже было, что они были естественными родственными душами. И ее друзья, и его друзья выражали удивление, когда они сошлись. Но она искренне влюбилась в него, и именно к этому моменту она была склонна возвращаться, когда чувствовала себя подобным образом. Ведь, как бы банально это ни звучало, это был конкретный момент, мгновенное осознание того, что он — тот самый. Она была второкурсницей колледжа, студенткой, получающей стипендию в Калифорнийском университете Бреа в Южной Калифорнии, и ее затащила на вечеринку, на которую она не хотела идти, Нина, подруга, которая положила глаз на старшекурсника, о котором знала, что он там будет. Глория быстро осталась одна после того, как Нина навела ее на свою цель. Никого не зная, она присела у чаши с пуншем, с неудовольствием осознавая, что ее все более развратные собутыльники не были людьми, с которыми она обычно хотела бы общаться.

Затем подошел он — Бенджамин.

Он выглядел таким же неуместным, как и она, и, налив себе чашку пунша, неловко встал рядом с ней. Сначала никто из них не разговаривал, но потом он сделал какое-то умное пренебрежительное замечание о вечеринке, которое рассмешило ее, и они начали разговаривать. Оказалось, что его тоже притащил сюда сосед по комнате, и когда она узнала, что у него есть своя машина и он сам сюда приехал, она спросила, не согласится ли он отвезти ее домой.

Они оба с радостью покинули вечеринку, но вместо того, чтобы последовать ее указаниям и отвезти ее обратно, он поехал в отель "Диснейленд". Они припарковались на боковой стоянке, и, не говоря ей, куда они идут, он повел ее между двумя многоэтажными зданиями отеля к многоярусному ряду прудов в углу центральной части.

— Что это? — спросила она.

Он посмотрел на часы и сказал:

— Девять часов. Танцующая вода.

Как по команде, зазвучала музыка, и из прудов вверх полилась череда фонтанов, под водой зажглись огни, окрашивающие фонтаны в разные цвета радуги. Струи воды поднимались вверх в различных конфигурациях, покачиваясь и подпрыгивая в такт музыке, когда менялись цвета. Становилось прохладно, и когда диснеевская мелодия перешла в китчевую тему из "Счастливых дней", он обнял ее, чтобы согреть.

Тогда она поняла, это ее мужчина.

Ее подруги пытались ее отговорить. Он был придурком, говорили они. Она заслуживает лучшего. Но она не хотела лучшего, она хотела его, и они стали проводить вместе все больше и больше времени, все свободное время, а после окончания школы обручились.

Сейчас она с удивлением поняла, что они уже не раз встречались таким образом, и из-за тумана переживаний и слоев жизни у нее сложилось впечатление, что именно так они и познакомились на самом деле.

Она продолжала смотреть на него через стол, ее отношение смягчилось. Возможно, он был немного черствым, но в глубине души она была такой же. И в глубине души он был хорошим человеком, милым парнем.

Она любила его.

Она обнаружила, что улыбается.

— Хочешь сделать это сегодня вечером? — спросила она.

И спокойно, как будто она просто попросила его передать соль, он ответил:

— Всегда.

****

— Я же говорила тебе, — сказала Селия с едва уловимой ноткой триумфа в голосе.

Глория вынуждена была признать, что ее сестра была права. Люк словно растворился в воздухе. В течение недели она несколько раз пыталась дозвониться до брата, но каждый раз телефон на другом конце просто звонил и звонил, никто не брал трубку и не отвечал на голосовую почту. Сегодня утром она наконец поехала к его квартире, но обнаружила, что она заброшена. Дверь была закрыта на ключ, но на окне были подняты жалюзи, и она могла видеть, что внутри нет никакой мебели; квартира была абсолютно пуста.

— Ты помнишь имя той девушки? — спросила Глория. — Может быть...

— Да брось ты это, — сказала ей Селия. — Он ушел, как делал это всегда, он уже история.

— Хаскинг?

— Что—то в этом духе... не помню. Не приставай ко мне.

Глория улыбнулась. Она была рада, что ее сестра здесь. Но ей было искренне жаль, что Люк снова потерял с ними связь. Селия была права, они должны были этого ожидать, но надежда вечна, и Глория думала, что на этот раз все может быть по-другому.

Почему он стал таким? — задавалась она вопросом. Наверное, это как-то связано с их воспитанием, но хотя их детство не было идеальным, оно было не хуже, чем у большинства людей. Конечно, их отец ушел, когда ей было два года, Селии — три, а Люк был младенцем, и, возможно, брату было тяжелее, потому что он был мальчиком, но их дядя и дедушка всегда были рядом, так что у него не было примеров для подражания. Да и мать неплохо о них заботилась, кормила, одевала, давала жилье и была счастлива.

Или нет?

По какой-то причине Глория подумала, что, возможно, это воспоминание не совсем верно, хотя она не могла придумать ничего другого, что могло бы его заменить.

Родители Бенджамина, вспомнила она, погибли в аварии с наездом на пешехода в округе Ориндж, где он родился и вырос. Она никогда не знала их — они погибли до того, как она и Бенджамин встретились, — но их смерть всегда казалась ей чем-то подозрительным. Почему они гуляли в промышленном районе, далеко от места, где они жили, и совсем рядом с местом их работы? Поймала ли полиция водителя сбившего их? Был ли он пьян или... намеренно сбил их? На протяжении многих лет Глория пыталась расспросить Бенджамина о том, что произошло, не только ради собственного любопытства, но и потому, что ей казалось, что ему будет полезно поговорить об этом, а не держать все в себе. Однако, как и положено, он не проявил особого интереса. Ей хотелось верить, что это потому, что воспоминания были очень болезненными, но, скорее всего, это было лишь желаемое за действительное. Беспристрастно перечисляя факты их убийства, он мог бы с таким же успехом говорить о двух незнакомцах, которых увидел в новостях.

— Сили, — сказала она, — что ты помнишь о папе? Что-нибудь значимое?

Ее сестра вздохнула.

— Ты опять?

— Мне просто интересно.

— Не очень. Я тебе уже говорил, миллион раз. Я была маленькая.

— Но мама... Она ведь хорошо к нам относилась? Играла с нами?

Селия фыркнула.

— Она отлично воспитала Люка, разве не видно?

— В целом, у нас было довольно хорошее детство, не так ли?

— Да, наверное. Но я не очень помню как нас растили, и куда мы ходили... Что все это значит?

— Я не знаю, — призналась Глория. — Я просто задумалась.

— Подумай о чем-нибудь более веселом, — Селия посмотрела на часы. — Слушай, мне пора идти. Дэнни будет интересоваться, где я.

— Ты не сказала ему?

— Нет, и у меня разрядилась батарея телефона, поэтому я не могу позвонить.

— Ты могла бы...

— Думаю, на сегодня достаточно семейных посиделок. Увидимся позже. — Она протянула бутылку воды, которую дала ей Глория, когда она выходила из кухни. — Спасибо за напиток.

И она ушла.

Наверное, дело в их воспитании, подумала Глория. Потому что их семейные узы почти не существовали. Люк отсутствовал большую часть своей взрослой жизни, и хотя они с Селией жили в одном городе и разговаривали по телефону раз в неделю или около того, их отношения были поверхностными, как будто они были знакомыми, а не сестрами.

Теперь она считала Бенджамина своей настоящей семьей, но даже здесь были проблемы, поскольку часто казалось, что они идут вперед не вместе, а порознь, по разным дорогам. Но вроде, слава Богу в одну сторону.

Может быть, дело было в ней. Может быть, это она не умела находить общий язык с людьми. Ей было интересно, окажутся ли их дети такими же.

Дети?

Да, у них были дети. Подростки. Два мальчика и девочка. Всего несколько секунд назад этого не было, но теперь это было правдой, и Глория знала, что Пол, их старший, в эти выходные был в оркестровом лагере, а близнецы, Лиз и Брэди, были в своих спальнях. Лиз вошла в кухню как раз в этот момент, неся пустую банку из-под энергетика "V8", которую она выбросила в мусорное ведро. Она открыла холодильник и достала еще одну.

— Неужели дядя Люк снова исчез? — спросила девочка.

Глория кивнула.

— Боюсь, что да.

Лиз рассмеялась.

— Что с этой семьей? Они все такие сумасшедшие!

— В том числе и нынешняя компания, — сказала Глория. — Мы тоже часть этой семьи.

— Да ладно, мам. Ты знаешь, о чем я. Я видела его, кажется, два раза с тех пор, как мне исполнилось два года. А тетя Сили не признает моего существования, потому что она религиозная фанатичка и думает, что я лесбиянка.

Была ли Селия религиозной фанатичкой?

Видимо, да.

Лиз была лесбиянкой?

— Ты лесбиянка?— спросила Глория, стараясь чтобы ее голос звучал не очень тревожно.

— О, мама! — Лиз откупорила банку "V8" и мотая головой вернулась в свою комнату.

Это не было ответом, и Глория поняла, что она многого не знает о своих детях. Не только потому, что они внезапно появились в ее жизни, но и потому, что они были типичными подростками. Она действительно помнила всю их историю, помнила рождение близнецов, помнила, как Пол сломал руку, играя в каскадера на школьной площадке, помнила тысячи мельчайших подробностей их детства. Но, опять же, существовала дистанция, и Глория снова задалась вопросом, было ли это что-то внутри нее самой, что порождало отстраненность.

Пол вернулся из лагеря поздно вечером в воскресенье, и он вернулся с хорошим настроением. Два дня вдали от семьи придали ему уверенности в себе, граничащей с высокомерием, и то, что начиналось как снисходительное отношение к брату и сестре, переросло в самоуверенность в общении с родителями, настолько, что на полпути к ужину они с Бенджамином затеяли жаркий спор из-за пустяка, и Пол удрал в свою комнату, оставив большую часть еды на тарелке. В течение следующей недели Пол не общался с остальными членами семьи, утверждая, что у него репетиция изгоя, или он должен заниматься в библиотеке, или придумывал другие причины, чтобы как можно реже бывать дома. Близнецы жаловались, что Пол ездит в оркестровый лагерь и участвует в веселых мероприятиях, в то время как их просьбы о субсидированных занятиях всегда отклонялись.

Дело в том, что ее дети всегда были такими. Когда они достигали половой зрелости, не происходило никаких серьезных изменений в их характере. Подростковый возраст, возможно, закрепил их характеры и темпераменты, но эти черты были присущи им всегда. Пол всегда был эгоцентричен, Лиз безрассудно откровенна, Брэди скрытен.

Быть матерью, поняла Глория, утомительно, а женой — еще утомительнее. Если бы у нее по-прежнему была работа, утомительность всего этого, возможно, не казалась бы такой очевидной, но когда ей больше не на чем было сосредоточиться, домашние обязанности казались почти непреодолимыми. По необходимости семейные мелочи стали центром ее жизни.

— Может быть, мне пора начать искать работу, — предположила она Бенджамину, когда они ложились в постель.

— Если ты так думаешь, — сказал он безразлично.

Она почувствовала внезапное раздражение.

— Если я так считаю? А что думаешь ты? Ты когда-нибудь думал о том, чтобы выразить свое собственное мнение?

Он удивленно посмотрел на нее.

— В смысле?

— Может быть, ты мог бы поучаствовать немного больше, чем просто кивать в такт головой или однозначно отвечать на важные семейные вопросы?

— Ты сама всегда говоришь, что не хочешь, чтобы я диктовал тебе, что делать.

— Я не хочу, чтобы ты относился ко мне как к одному из детей, но было бы здорово, если бы мы могли нормально поговорить и, знаешь, действительно участвовать в жизни друг друга. Как настоящая пара?

— Тебе не угодить, — пробормотал он, забираясь под одеяло.

В ту ночь она спала спиной к нему.

На следующее утро Бенджамин рано ушел на работу, не позавтракав, хотя и поцеловал ее на прощание. Пол тоже пытался улизнуть, не позавтракав, но поскольку вечером он был на репетиции оркестра и не пришел на ужин с семьей, она заставила его остаться и поесть каши с братом и сестрой. Все трое почему-то были молчаливы и угрюмы, и она приготовила им обеды, пока они собирались в школу, отправив их с увещеваниями о хорошем дне, которые они проигнорировали.

Лупе зашла позже, чтобы узнать, не хочет ли она прогуляться, но Глория сказала подруге, что сегодня не может. Вместо этого, закрыв входную дверь, Глория пошла посмотреть на комнаты своих детей. Она досконально знала каждую их деталь, но все равно чувствовала себя отстраненной. Стоя рядом с кроватью Пола, глядя на груду одежды на полу, на плакаты на стенах, она все еще могла представить, как выглядела комната раньше.

Что-то изменило ее жизнь, пока она проживала ее, подарив ей детей, которых у нее раньше не было. Что ж, она тоже могла изменить свою жизнь, и, поддавшись импульсу, Глория упаковала в чемодан нижнее белье, носки и несколько смен одежды, а затем поехала на автобусную станцию. Она могла поехать куда угодно, но следующий автобус из города направлялся на юго-запад, в Тусон, штат Аризона, и она использовала свою карту Visa, чтобы купить билет, напевая про себя "By the Time I Get to Phoenix", пытаясь вспомнить, в какой момент текста, в каком городе, женщина из песни наконец заметила, что мужчина ушел. Феникс? Альбукерке? Хьюстон?

Когда Бенджамин и дети заметят, что ее нет?

Наверное, когда наступило время обеда, а еды не было, предположила Глория.

Будет ли она скучать? Бросятся на поиски сами или позвонят сестре?

На эти вопросы было трудно ответить. С практической точки зрения, она определенно значимый член семьи — все держится исключительно на ней. Она делала почти все по дому. Но эмоционально? Возможно, нет.

Это было несправедливо. И это была не совсем правда. Бенджамин будет скучать по ней. Как бы они ни отличались друг от друга, как бы ни действовали друг другу на нервы, в глубине души они любили друг друга. Даже внешне они любили друг друга.

Так почему она уезжала?

Это был случайный поступок, не имевший под собой никакой реальной причины, но сейчас ей пришло в голову, что, хотя в этой жизни она должна была следить за Бенджамином, и ее конечной целью было вернуть его в их настоящую жизнь, для него будет безопаснее, если ее не будет рядом. Все ее предыдущие попытки уберечь его оказались напрасными. Возможно, если бы они были порознь, все силы, работающие против них, были бы разделены и рассеяны.

Или она просто фантазировала?

Автобус должен был отправиться только через час, поэтому она ждала у транспортного центра, избегая встречаться взглядом с бездомными, спящими на скамейках. Как только двери автобуса открылись, она вошла в него, выбрав место на задней площадке. Постепенно автобус заполнялся пассажирами, и, наконец, с пневматическим шипением закрылись двери гармошкой. Через несколько секунд они плавно выехали из транспортного центра на улицу, направляясь к шоссе. Не желая разговаривать с мужчиной, сидящим на соседнем сиденье, Глория откинулась на подголовник, закрыла глаза и притворилась спящей. Уже рассвело, и она проснулась после полного сна всего несколько часов назад, но каким-то образом ей все же удалось заснуть (хотя на это ушло более получаса), и когда она наконец снова открыла глаза, деревьев не было видно, а за окном была только пустыня.

Она начала мысленно подсчитывать все, что у нее было: чемодан с одеждой, достаточной для нескольких дней, мобильный телефон, тридцать долларов или около того, и ее карта Visa, которой она могла пользоваться только день или два, поскольку, как только Бенджамин определит, что она уехала, он, вероятно, закроет счет. Если он определит, что она уехала. Поскольку она не оставила записки и никому не позвонила, и если она хранила телефонное молчание и не отвечала, когда ее муж или сестра пытались ей позвонить, он, скорее всего, решит, что она была похищена или стала жертвой какого-то другого вида преступлений.

Она собиралась позвонить?

Конечно, она выйдет на связь. Но только для того, чтобы дать всем знать, что с ней все в порядке, а не для того, чтобы сообщить им о своем местонахождении. У нее не было никаких планов на будущее. Смутно она подумала, что может попытаться найти работу — разве не это делала Эллен Берстин[14] в фильме "Алиса здесь больше не живет"? Найти работу в Тусоне? — Но если она хотела, чтобы ее взяли на работу медсестрой, ей нужно было бы подтвердить свое образование и опыт, получить рекомендации. Была ли она способна на что-то еще? Возможно. Она посмотрит.

Это была двенадцатичасовая поездка, с двумя остановками и коротким получасовым обедом в Гэллапе, и к тому времени, когда они проехали Финикс, солнце уже село. Земля между Финиксом и Тусоном была темной, лишь изредка мерцающие огни далеких ранчо пробивали бреши в однообразной черноте, но по мере приближения к Тусону глубокие струи светлели, становясь почти темно-красными, когда огни города освещали небо впереди.

Глория почувствовала легкое беспокойство. Было уже после десяти, а автобусные станции обычно располагались не в самом приятном районе города. Ей нужно было найти место для ночлега, мотель, который был бы безопасным и недорогим.

Ей не стоило беспокоиться. Автобус подъехал к терминалу, и через большое окно она увидела Бенджамина, который стоял на тротуаре и ждал ее.

Как это было возможно?! Что за бред...

Чувствуя себя неловко, она встала в очередь за другими пассажирами, двигавшимися по центральному проходу автобуса, следя за Бенджамином через каждое окно, мимо которого проходила. Он расплылся в огромной ухмылке, когда увидел, как она прошла через дверной проем и начала спускаться по ступенькам, как будто он не видел ее очень давно. Его волосы были длиннее, чем утром, и на нем была другая одежда: рваные выцветшие Levis и джинсовая рубашка.

У Бенджамина не было никогда джинсовой рубашки!

Только...

Она мыслено посчитала одежду мужа. Три из них висели в шкафу в спальне в их доме, расположенном менее чем в трех милях от дома на Ранчо Роуд. И еще две рубашки были в прачечной.

Вокруг нее снова все изменилось! Вот, значит как она поспала!

Глория вдруг почувствовала усталость. Этот Бенджамин был немного старше и немного более пухлым, чем она привыкла. Они оба были старше, поняла она. Она постарела за время поездки на автобусе, и в данный момент ей хотелось только одного — сесть обратно в автобус, вернуться в Колорадо и возобновить жизнь со своей семьей. Но Пола и близнецов больше не существовало, и Глория почувствовала острый укол потери, когда подумала о них. В этой жизни у них с Бенджамином не было детей, и как только водитель автобуса разгрузил багажное отделение, она забрала свой чемодан, и они вдвоем как невчем небывало поехали домой.