Стоял солдат на часах.
Стоял-стоял, скучал-скучал, и захотелось ему на родине побывать.
— Хоть бы, — говорит, — черт меня туды снес.
А он и тут как тут.
— Ты, — говорит, — меня звал?
— Звал.
— А на что?
— Да вот нельзя ли мне у своих побывать, на деревне?
— Отчего нельзя? Можно. Давай душу в обмен.
— Э, нет, — говорит солдат. — Кто же раньше сроку платит? Сначала на побывке побываю, а потом и душу вон.
— Ладно. Ступай себе.
— Да как же я службу брошу? Как с часов сойду?
— А я за тебя постою.
Так и уговорились: солдат год на деревне поживет, а черт за него службу отслужит.
— Ну, скидывай! — говорит черт.
Солдат все казенное с себя скинул — и сейчас дома! Оглянуться не успел.
А черт на часах стоит. Хорошо стоит, браво — эдаким чертом. Ну, прямо не солдат, а ефрейтор!
Подходит генерал — любуется.
— Молодец! Орел!
Да вдруг и осекся.
— Это что такое? Что случилось?
А то и случилось, что все на парне по форме, а ремни — нет. Ремни как полагается носить? Крест-накрест. А они у него все на одном плече.
Черт и так и сяк — не может по-правильному надеть. Не выносит он креста на груди.
Генерал его в зубы, а после — порку. И пороли черта кажный день. Так — всем бы хорош солдат, а ремни все на одном плече.
Начальство говорит:
— Что с этим солдатом подеялось? Никуда не годится. Надо его опять в исправность привесть.
Надо, так надо! Весь год приводили черта в исправность — пороли, как сидорову козу.
Он уж насилу-насилу солдатика своего дождался.
Только завидел его — очумел от радости.
— Ну вас, — говорит, — со службой вашей солдатской! И как это вы терпите!
Скинул с себя все долой — и бежать.
И про душеньку-то купленную вовсе забыл — так она, грешная, и осталась под казенной шинелькой, под солдатскими ремнями.