Быль и небыль

Морока

Вот люди говорят: «Солдат, солдат! Уж он и хитер, уж он и мудер! Палец в рот не клади… Глаз не своди…» А что — солдат? Сухопутный человек. Матрос ему много очков вперед даст.

Неспорно, солдата война учит. Да ведь и матрос на войне тоже — не лапти плетет. А уж в мирное время разве сравняешь? Да что говорить! Для матроса его и не бывает, мирного-то времени. У него всякая вахта — боевая. То война, то волна: дремать-то и некогда.

Зато бывают промеж матросов великого ума люди — и научат, и переучат, и проучат, коли захотят.

Вот тоже, рассказывают, был у нас на флоте матросик, с виду простачок, пара на пятачок, а поди-ка, проведи! Кого захочет, того и обморочит.

Отпросился он раз с корабля по городу походить. Надел свой парусинник и пошел в трактир.

Сел за стол, спросил вина, закусок, все как следует — ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей на десять забрал, а все ему неймется: того, другого спрашивает, народ угощает.

Половой думает:

«Ох, не было бы нам беды!» — И на легких ногах — к нему.

— Послушай, служба, забираешь ты много, а вот чем рассчитываться станешь?

А матросик только усмехается:

— Эх ты, шестерка! Есть об чем сумневаться! Да у меня этого добра куры не клюют.

Вынул из кармана золотой, да и бросил на стол.

— На, получай!

Половой взял червонец, высчитал все порядком, что — за что, и приносит сдачу, а матрос и не поглядел.

— Какая там еще сдача, братец? Возьми на водку…

На другой день опять отпросился матрос с корабля. Зашел в тот же трактир и прогулял еще золотой. На третий день — тоже. И стал он ходить туда, почитай, каждый день и все платит золотыми, а сдачи не берет — половину на водку дарит.

Половой, ясное дело, в пояс ему кланяется, сапоги полотенцем обметает. А трактирщику — беспокойство. Стал он за матросиком примечать да примечать. И пришел он в сумнение.

«Что за притча такая? Матросишка так себе, хоть и военный, а вполне обыкновенный… А поди ты, как деньгами сорит! Полную шкатулку золота натаскал! Жалованье мне ихнее известно. Небось, не раскутишься. Стало быть, ясно-понятно, не на свои пьет. Обыграл кого, али обобрал кого, али — того верней — к сундуку казенному дорожку нашел. Надо начальству донести. Не ровен час — в такую беду попадешь, что после и не разделаешься».

И доложил трактирщик квартальному, квартальный — приставу, пристав — городничему, а уж городничий — самому губернатору. Призывает губернатор матроса:

— Говори, брат, по совести, откуда золото брал.

— Да что, ваше превосходительство, этого золота во всякой помойной яме много!

— Что ты врешь?

— Никак нет, ваше превосходительство. Разрази меня бог, не я вру, а трактирщик. Пусть-ка покажет он тое золото, что от меня получил.

Губернатор пальцем кивнул.

Сейчас принесли шкатулку.

Открыли, поглядели.

Ах, будь ты неладна! Полна шкатулка, да не золотом, а вот, что ребята на деревне в ко́зны играют, так этими самыми масталыжками. Вот те и золото!

Позвал губернатор трактирщика.

— Ты, — говорит, — с матроса червонцами получал?

— Так точно, ваше превосходительство, червонцами.

— Ладно, ступай. А ты, — говорит матросу, — костяшки трактирщику давал?

— Так точно, костяшки.

— Ну так вот, братец, — мое слово твердо. Ни я с места не сойду, ни ты с места не сойдешь, покуда ты мне эту штуку не объяснишь. Говори, как ты это сделал, что платил золотом, а очутились костяшки.

— Да ведь, кто как видит, ваше превосходительство, — одному — золото, а другому — самая дрянь!

— Нет, голубчик, нет, ты мне зубы-то не заговаривай. Показывай, что за игрушки.

— Есть показать, ваше превосходительство. А только не до игрушек нам сейчас. Того и жди — потонем.

— Как это — потонем? Где потонем?

— А где тонут, ваше превосходительство. В воде.

Поглядел кругом губернатор. Батюшки-светы! Наводнение! Вышло море из берегов, улицы залило, под двери течет, под окошки подступает…

Раз — и перелилось в комнату.

Столы, стулья поплыли, бумаги смокли, печать губернаторская ко дну пошла.

Оробел губернатор.

— Что делать? Ведь пропадем! — говорит.

А матроса водой не испугаешь.

— Вы, — говорит, — ваше превосходительство, коли не хотите тонуть, словно заяц в половодье, так полезайте за мной в трубу. Живы будем.

Губернатор и рад. Не то, что в трубу, в бутылку полез бы.

Матрос — в печь, и губернатор — за ним. Лезут, лезут… Замарались, оборвались — вылезли на крышу.

А уж вода и до крыши поднялась. Цельный город затопило. По низким местам домов и вовсе не видать, а где повыше, — трубы еще виднеются.

— Ну, братец, — говорит губернатор, — смерть наша приходит.

— Не знаю, ваше превосходительство, что будет, то и будет.

Вдруг откуда ни взялся — плывет мимо ящик, зацепился за крышу и стал… Стоит — дрожит, дальше плыть хочет. Вот-вот оторвет его волной и понесет, невесть куда…

— Ваше превосходительство, — говорит матрос, — садитесь скорей да держитесь покрепче, авось и уцелеем. А там и вода сбудет.

Сели губернатор с матросом в ящик, и понесло их ветром по воде. День плывут, и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, — и так скоро: куды только делась? Было глубоко, что в море, стало мелко, что в луже. А потом и вовсе сухо сделалось. Стоит ящик середь поля, а кругом, как есть суша, — ни речки, ни прудочка, ни болотинки…

Вышли они на землю. Смотрят — места вовсе незнакомые, и народ чужой, незнаемый. Словом сказать — занесло их за тридевять земель, в тридесятое царство.

Как тут быть? Как в свою землю попадать? Денег при себе ни гроша, подняться не на что.

Матрос говорит:

— Надо нам в работники наняться да деньжонок зашибить. Без того и думать нечего — домой не воротишься.

— Хорошо тебе, братец! Ты к работе привычный. А мне каково? Какую я работу делать умел? Ведь я губернатор.

— Ничего, я такую работенку найду, что и уменья не надобно. Управитесь, ваше превосходительство, в лучшем виде.

Повел он губернатора на деревню и стал в пастухи набиваться. Общество согласилось, да и порядило их на цельное лето. Матрос за старшего пастуха пошел, а уж губернатор — за подпаска.

Так-таки до самой осени пасли они деревенскую скотину. А как вышел им срок, собрали они с мужиков деньги и стали делиться.

Разделил матрос деньги поровну — на две кучки — и говорит губернатору:

— Ну, ваше превосходительство, какая кучка вам больше приглянется — левая али правая. Выбирайте.

А губернатору это обидно.

— Ты что, — говорит, — меня с собой равняешь, али себя со мной? Я тебе не ровня. Я губернатор, а ты простой матрос. Мне денег надо поболе, а тебе помене. Забываешься!

А матрос не согласен.

— Как бы не так! — говорит. — Это мне бы надо деньги натрое разделить, да себе две трети и взять. А вам и одной довольно. Как ни суди, я-то пастухом был, а вы — подпаском.

И стали они ссориться. Губернатор свое твердит, а матрос — свое. Под конец рассердился матрос, да и говорит:

— Ладно уж! Не надо мне ваших денег. Берите себе хоть все, да и оставайтесь тут. А я и без денег домой уйду.

Испугался губернатор:

— Ой, что ты, братец, не бросай меня! Я без тебя пропаду. Давай уж, давай делиться поровну.

— Ну, то-то же! Идемте, ваше превосходительство.

— А далеко ли нам идти-то, голубчик? Ты как думаешь?

— Кому далеко, а кому и близко. Закройте-ка глаза да держитесь за мою руку покрепче. Живо дома будете.

Губернатор закрыл глаза, ухватил матроса за руку, дышать боится.

А матрос как крикнет:

— А ну, проснись, ваше превосходительство!

Тот ажно подскочил на месте, да и распахнул глаза.

Смотрит — сидит он на своем стуле, в губернаторском доме. Все кругом сухо, бумаги лежат, как лежали, печать цела. И стоит перед ним матросик, ухмыляется.

Призадумался губернатор.

— А что, — говорит, — братец, скажи-ка ты мне по правде, что тут было, а чего не было.

— Да ведь как сказать, ваше превосходительство? Что было, того не было, а чего не было, то было…

Махнул рукой губернатор и говорит:

— Ступай-ка ты, братец, на свой корабль! Нам, сухопутным, с вами, морскими, не разобраться — одна морока. Сам боле не свяжусь и внукам закажу.

Так-то вот!