Быль и небыль

Середа

Было это не так чтобы давно, да и не сказать — недавно. На веках было. Баба одна молодая засиделась поздним вечером за пряжей. А случись это во вторник под середу.

В полночь эдак — уж первые петухи пропели — вздумала она ложиться спать. А хотелось ей допрясть початки.

Думает: «Ну, встану завтра пораньше, а теперь невтерпеж, спать охота».

Вот, не перекрестясь, не благословясь, положила она гребень и говорит:

— Ну, матушка Середа, помогай! Чтобы мне завтра до свету встать и початки допрясть.

Так и заснула.

Поутру, в самую рань — еще далеко до свету было — слышит она, — будто кто-то в избе есть, будто у печки возится.

Открыла глаза, видит: светло в дому, лучина в светце горит, и печка топится. И ходит по избе баба, уж не так молодая, накрывшись по кичке белым полотенцем, ходит, дрова в печку кладет, прибирает.

Потом к ней самой подошла — толкает, будит.

— Вставай, — говорит, — полно спать!

Встала баба, смотрит во все глаза, дивится.

«Кто, — думает, да кто? У нас на деревне таких и нету».

Не вытерпела да и спрашивает:

— Ты кто ж такая есть? Зачем сюды пришла?

— А я, — говорит, — самая та, кого ты давеча звала. Помогать тебе пришла.

— Да кого ж я звала? Кажись, никого.

Усмехнулась баба.

— Ну, — говорит, — и беспамятная же ты, бабочка. Забыла, что с вечера Середу кликала. Я самая и есть — Середа.

У хозяйки-то и язык к небу прилип. Молчит, только смотрит.

А та говорит:

— Вот я тебе холсты отпряла, да уж и выткала. Давай белить их, в печку становить. Печка у меня затоплена и чугуны готовы. Сходи-ка на речку, воды принеси.

Баба боится, думает, что б это было?

А Середа сердито на нее смотрит, глаза так и светятся.

— Что ж ты? — говорит. — Поторапливайся! У меня время считанное.

Взяла баба ведра, пошла за водой. Вышла за дверь и думает:

«Не было бы мне беды какой! Чем на реку идти, схожу-ка я сперва к соседям».

Пошла. Ночь темная. Спят еще на селе. Первые-то петухи спели, а до вторых будто далеко.

Подошла она к соседям под оконце и стукнула разок, другой. Не слышат. Насилу достучалась.

Отперла ей старуха.

— Что, — говорит, — дитятко? Зачем в эдакую рань поднялась? Что тебе?

— Ах, бабушка, так и так, пришла ко мне Середа и послала меня по воду — холсты белить. Что б это было?

— Нехорошо, — говорит старуха. — Ой, нехорошо! Либо она тебя на том холсте удавит, либо очи тебе кипятком сварит.

(Видно, старуха-то с ей знакома была. Старые люди — они много кой-чего знают.)

Заплакала молодка.

— Что же мне делать, бабушка? Как беду избыть?

— А ты вот что, милая. Беги-ка домой, стучи ведрами да кричи погромче перед самой перед избой: «на море серединские дети погорели!» Услышит она, да и выскочит на двор, а ты тут и смотри — норови прежде нее в избу вскочить, двери запри и закрести. Станет она тебя просить, грозить станет, а ты не слушай. Твое дело — молись да крестись, крестись да молись — и вся недолга. Вот нечистая сила и отступится.

Послушалась баба, побежала домой. Стучит ведрами, кричит под окошками:

— Ой беда! На море серединские дети погорели!

Выскочила Середа за дверь, побежала смотреть, а баба в избу! Заперла дверь и закрестила.

Только перевела дух, а уж Середа назад прибежала. Стучится, просит:

— Впусти, родимая! Я тебе холсты напряла, белить буду!

Молчит баба.

— Впусти, глупая! Ведь не управишься одна!

А баба и не отзывается.

— С вечера позвала, а утром и двери на замок! Впусти. Как сама войду — так хуже будет!

Притаилась баба и не дышит, только молится да слушает: тут ли Середа.

Тут. Стоит под дверью. В стенку стучит.

Вдруг запели на деревне петухи. Застучала она напоследок и в окошки, и в дверь, и в самую крышу — всюду разом — и пропала.

А холсты у бабы остались.