Быль и небыль

Бариново счастье

Жил на свете один богатый барин-заводчик. Были у него заводы, фабрики — вот где чугун-то плавят да железо разное льют.

Жадный он был до денег и все богател. А семейство имел небольшое: жену да дочку — и только-то.

Вот раз приходит этот барин на кухню и говорит кухарке:

— Приготовь к завтрему на обед всякой всячины и как ни можно лучше. Открылось мне нынче в сновидении: будет к нам в гости сам господь бог.

Кухарка думает:

«Что это барин-то наш? Видно, с ума спятил?»

Однако перечить не смеет. Принялась готовить. А барин вышел, созвал рабочих своих и приказывает им всю дорогу — от крыльца до конца — красным сукном выстлать. Поставил сторожей, наказал: эта дорога никому, кроме бога! А сам сел на стул против ворот и сидит — дожидается.

Утро сидел и день сидел — никого на дороге не видать.

Вот уж и ссумерилось совсем. Глядь — идет к воротам старичок — в рваной одежонке, в грязных лаптях — и прямо по сукну!

Сторожа его гнать, пихать, а старичок идет да идет — никак они с им не сладят.

Подходит старичок к барину, кланяется в пояс:

— Мир тебе, хозяин! Пусти ночевать.

Разгневался барин:

— Эх, — говорит, — так и несет тебя лукавый с грязными-то ногами, в лаптищах-то, по ковру. Я, — говорит, — самого господа бога в гости жду, а ты тут грязнишь. Пошел прочь!

Повернулся старичок, назад пошел.

А как настала ночь, он опять объявляется.

Приходит на кухню, к барской кухарке, и просит:

— Пусти, голубушка, на кухню ночевать!

— Ой, нет, старичок, зайдет сюды барин — беда будет. Не живать на свете ни тебе, ни мне. А ты лучше поди в курятник и ночуй там. Да ты табачищем-то не балуешь ли?

— Нет, — говорит старичок, — не балую.

— Ну и ладно. Да смотри — не моги дуть огонечка, а то барин увидит, догадается.

Пошел старик в курятник. А немного погодя кухарка взяла хлебца, молочка, постелю свою и понесла ему.

Вишь, пожалела она старичка-то.

«Я, — думает, — и так пересплю. А ему помягче постлать! Старый ведь человек!»

Подходит к окну и видит — светится в курятнике…

Заглянула она в окошко. Сидит тот старичок, а по бокам ещё двое — малость помоложе, и насупротив каждого по свечке горит.

Вошла она скоро в курятник и давай выговаривать:

— Что ж ты, старичок, я тебя одного пускала, а ты сам ещё двоих пустил!

— Да ведь и они, тетушка, ночевать хотят.

— Я тебя как просила огонечка не дуть, а ты три свечки вздул. Шабаш будет, коли барин увидит.

— Ничего, — говорит, — не увидит. Не бойся.

Вышла кухарка из курятника, стала под оконцем, слушает.

— Господи, — говорит один старичок, — нынче на деревне овца серого барана принесла. Какую ему судьбу написать?

А тот старичок, что прежде всех пришел, отвечает:

— Напиши: этого барана волк съест. Такая его судьба.

— Господи, — говорит другой старичок, — сегодня о полночь родила баба мальчика. Каким его счастьем наделить?

А тот отвечает:

— Нашего хозяина счастьем. Вырастет дитя и всем именьем его владать будет.

Подивилась таким речам кухарка и не посмела дальше слушать. Ушла в дом. А утром заходит она в курятник — старичков проведать — и видит: нет никого! Пропали, как не бывали.

Она — к хозяину.

— Вот, — говорит, — барин, вы гостя давеча поджидали. Был ведь гость-от.

— Как так был? Чего не разбудили?

— А старичок-то в лаптях, что вы вчерась прогнали. Это ведь он самый и был — господь бог-то…

— Что врешь, дура-баба! Ежели бы это бог был, так неужто бы он в рваной одежке пришел? Или у бога одежи мало?

— Нет, бог и бог, — говорит кухарка и рассказала барину, как она пускала одного старичка в курятник, а очутилось три, и как подслушала под окошком, что они говорили.

Усумнился барин.

— Это дело, — говорит, — проверить надо.

Приказывает запрягать и — айда на деревню.

Разыскали ту бабу, у которой ночью овца барашка серого принесла. Заходят в избу.

Барин думает:

«Погоди! Мы сейчас пробу сделаем: купим этого барашка».

Начинают торговаться.

Ну, баба много не запросила: что ей эдакой баранчик? Добро бы — неделька была али две, — а то и на свете-то ещё не жил.

— Берите, — говорит, — сделайте милость.

Купили баранчика, привезли домой, дня три попоили, и приказывает барин:

— Обдерите мне этого барашка. Зажарьте к обеду.

Зажарили.

— Подавайте на стол!

Стали обед подавать. Надо барашка разрезать, а он до того жарок, что не подступиться к нему. И так и этак норовятся — жарок баран.

Ну, что ж! Поставили его на окно остудить. «Зачем, думают, — руки зря палить? Пригодятся руки-то!»

Поставили, значит, на окно. Вдруг — ниоткуда бывший — волк! Тяп ягненка с латки — и был таков! Откуда взялся — туда и скрылся.

Призадумался барин. Дело-то, выходит, действительно правда.

— Запрягай, кучер, лошадей, поедем в ту деревню, где мальчик рожен. Купим того мальчика.

Сели, поехали ту деревню искать. Нашли. Заходят в избу, спрашивают мужика:

— Родила у тебя баба?

— Родила…

— Кого?

— Мальчика.

— Продай мне.

— Ну, что ты, барин! Кто ж робят продает? Да мне самому робята надобны.

(А у самого робят-то куча!)

Барин уговаривает.

— Да что вам не продать? Знаете, у меня именья сколько? А своих сыновей нету — только дочка. Я его выращу, человеком сделаю — не пастухом. Заместо сына мне будет, а у вас ещё много останется. Да и денег вам дам — заживете!

Ну, батька с маткой согласились, продали ребеночка. Продали и барину отдали.

Взял барин мальчика, уворотил в пеленочки и отправился в путь. Ехали, ехали, приезжают в лес.

Барин говорит:

— Кучер, отнеси его подальше да брось в снег. Вот и будет ему мое именье.

Кучер — что ж?

Приказывают — делает. Занес мальчика порядочно от дороги, в овраг, положил под кустик.

Бросили его и уехали.

А дело было зимой — в мороз, в стужу. Не то что дитя новорожденное, большой человек замерзнет.

Той порою вечером ехал через лес купец с обозом. Вдруг видит — в овраге будто огонек горит.

— Ребята, — говорит купец своим приказчикам, — видите, огонек в овраге?

— Видим, — говорит.

Он шубу с себя скинул и полез по снегу в овраг. Спустился и смотрит — лежит в логу мальчик. Снежок около него растаял, и цветики зацвели синенькие. А в головах свечка горит, не гаснет. И лежит он себе, ничего не думает — тепло ему! А кругом-то снегу по коленки, стыдь, ветер…

Купец говорит:

— Ах, да это никак ребеночек лежит! И снежок растаял, и цветики цветут. Он живой!

Взял он робеночка в охапочку, в шубу завернул, сел с ним в сани и поехал дальше.

Заезжает купец на ночлег к богатому барину и рассказывает про свою находку.

— Вот, — говорит, — чудо так чудо!

Барин догадался, что это за робеночек такой, и давай просить купца отдать ему мальчика.

— Нет, — говорит купец, — эту находку мне сам бог послал. Я его буду ро́стить.

Барин так и сяк, просит, умоляет:

— У меня, — говорит, — сыновей нет. Я, — говорит, — его за сына приму.

Ну, купец долго не соглашался. Под конец отдал. «Что ж, — думает, — чужой век заедать!»

Уехал купец, а барин остался и умствует, как бы ему этого мальчика извести. Думал, думал, и надумал: положил в бочку, заделал ее, смолой замазал и спустил в реку.

Долго ли, коротко ли плавала бочка — неизвестно. Только принесло эту бочку к монастырю. Монахи нашли ее, разбили. Смотрят: мальчик! Живой, здоровый. Спит себе.

Они его взяли, вырастили. Стали учить грамоте и на клиросе петь. И такой он вышел удачливый, что никто супротив его не мог спеть. Кто в монастырь ни приедет, все слушают и дивятся.

Вот задумал и тот барин по монастырям поехать — грехи замаливать.

Оставил дома жену с дочкой, а сам отправился на два с половиной года — не больше, не меньше.

Заезжает, между прочим, и в тот монастырь, где мальчик живет.

Приходит к службе, слушает этого певчего и удивляется: много слыхал, а такого голоса никогда не слыхивал.

Спрашивает он у игумена:

— Что это за детина на клиросе у вас так прекрасно поет?

Игумен и рассказал: нашли, мол, в бочке, воспитали, вырастили, а теперь не нахвалимся — и хорош, и толков.

Барин спрашивает:

— А давно ль это было-то?

— Тогда-то.

Ну, барин видит — это тот самый мальчик и есть, никто другой, — и говорит игумену:

— Кабы у меня такой толковый парень был, я бы ему поручил за всеми делами смотрение. Сыновей у меня нет, некому мне помочь. Отпустите его со мной.

Игумен давай отговариваться — жалко ему эдакого певчего отпускать. А барин знает, с какого края подъезжать — взял да и посулил монастырю двадцать пять тысяч.

Игумен созвал братию. Думали так, думали эдак и отпустили парня барину в управители.

Барин зовет его и говорит:

— Вот, брат, поезжай ко мне домой, смотри за всем имением до моего приезду. Будешь за хозяина!

И дает ему запечатанное письмо.

— Жене моей отдашь, чтобы приняла тебя.

А в том письме написано было:

«Милая моя жена! Придет к тебе такой-то человек. Ты пошли его в завод, и пусть его там в котел столкнут. Он мне злодей!»

Взял парень письмо, пошел.

Попадается ему дорогой старичок и спрашивает:

— Куды идешь?

— К такому-то барину.

— Зачем?

— Письмо несу.

— А знаешь ли ты, про что в письме написано?

— Знаю.

— Ну, что?

— Написано, чтобы мне имением управлять, покуда барин не вернется.

— Нет, там не это написано. Ты прочитай-ка письмо! Узнаешь.

— Не могу, — говорит, — не мне писано.

— Ну, мне дай!

Старичок печать сломал и показывает письмо парню.

Тот и глазам своим не верит.

— Да за что же мне такая беда?

А старичок только усмехается:

— Ничего, — говорит, — это дело мы поправим.

Дунул он на письмо. Печать и письмо сделались, как были.

— Ступай теперь и отдай письмо барыне. Все ладно будет.

Взял парень письмо, пошел в имение и отдал барыне.

Она распечатала, читает:

«Милая моя жена! Придет такой-то человек. Ты его, как ни можно скорей, жени на нашей дочери. И будет он всему дому за хозяина — покуда я не вернусь…»

Жена, конечно, ревет…

— Что это, муж ума решился? Велит отдать дочку, незнамо за кого.

Однако не смеет мужа ослушаться. Трех дней не прошло — сыграли свадьбу.

И стал наш молодец за хозяина: похаживает по имению, по фабрике, посматривает — все ли ладно. Жене полюбился — лучше и не надо. И теще — ничего, не жалуется.

Вот и прошло два с половиной года — не больше и не меньше. Воротился барин с богомолья домой. Жена с дочерью и зять на крыльце встречают. Барин смотрит: что такое?

Он думал — певчий этот давно в котле сгорел, ан его в зятья произвели.

Скорей поздоровался, зовет жену в свою комнату. Жена идет.

Он и руками развел.

— Растрепа! — говорит. — Куды у тебя ум девался? Я тебе наказал молодца этого в котле сварить, а ты его в зятья приделала.

Жена говорит:

— На! Не ты ли это письмо писал? — и приносит ему письмо.

Он посмотрел: его рука. Не знает, что и сказать.

Пошел именье посмотреть, туда, сюда заглянул, потом заходит в завод.

Рабочие круг него собираются. Он им и говорит:

— Вот что, братцы, распалите котлы, как ни можно жарче. Вечером придет сюда человек — за работой приглядеть. Вы и в глаза ему не смотрите, и голосу его не слушайте, а кидайте прямо в котел. Вот вам за труды!

Они деньги взяли. Говорят:

— Ладно. Сделаем.

Возвращается барин с фабрики и приказывает зятю тем же вечером на завод сходить — посмотреть, не спят ли там рабочие.

Тот говорит:

— Отчего не сходить? Схожу.

Вот поужинали они с молодкой, и собирается он идти.

— Дай-ка мне сапоги, — говорит. — Батюшка в завод посылает — посмотреть, не спят ли там.

А ей это не по нраву пришлось.

— Куда, — говорит, — идти на ночь глядя? Есть у него заводов-то… Всех не пересмотришь!

Он и остался дома. Лег спать, третий сон видит. А барину не спится. Хочется сходить — посмотреть, что с зятем сталось.

Только вступил в завод, они его — хвать!

И в глаза не глядят, и голосу не слушают. Всё, как он наказывал. Бултых в самый жар — и конец с концом.

А парень хозяином сделался — всем имением заправляет.

Так и досталось ему счастье, что на роду ему было написано.