Быль и небыль

Иван Репников

Жил на деревне старик, и было у него три сына. Вот он говорит им:

— Дети, надо бы нам дров нарубить. Какие вам топоры дать?

Один говорит:

— Мне фунта в два!

Другой:

— Мне в три фунта!

А третий:

— Фунтов в десять.

Дал им старик по топору, и пошли они дрова сечь.

Первый день ходили — два брата по две сажени насекли, а меньшо́й, Иван, только время зря провел.

Приходит домой. Отец его спрашивает:

— А ты что ж? Топор нянчил?

Иван говорит:

— Да я лесу не мог прибрать: мелко́й лес.

На другой день братья по три сажени насекли, а Иван опять топора не наложил — все ходил, лесу искал.

На третий день пошли, сечь стали, слышат — и Иван сечет. Да как сечет! Только шум шумит, деревина деревину ломит.

Много он в тот день лесу нарубил. А уж дров насек! — всю зиму возить хватило.

Весной Иван пеньё выжег и репу посеял.

Осень пришла — поднялась репа до самого неба. Весь бор колыблется.

Надо репу караулить, чтобы воры не повыдергали.

Раскинули братья жребий: старшему первую ночь караулить досталось, среднему — другую ночь, Ивану — третью.

Вот пришел старшо́й в лес… Видит: репы много разворовано, с избу места, а следу нету и знаку нету, кто был да куда ушел.

Что станешь делать?

Он походил-походил да и прилег под кустиком. Прилег и заснул — и так-то крепко, что и снов не видал, и себя не слыхал.

А поутру встает смотрит: репы больше давешнего унесено, и следов нету.

То же и другой брат. Ходить — ходил, караулить — караулил, а никого не укараулил. Под кустиком сидел, сны глядел.

Вот настает Иванов черед. Пришел он на репище — спичья настрогал, в землю натыкал, а потом и огонечек расклал.

Разгорелся костерок, раздышался. Тепло стало Ивану, будто дома на печке. Пригрелся он и задремал. Клонит его сон — вперед и назад, назад и вперед, справа налево да слева направо. Пал он наземь, а в землю-то спичьё натыкано! Сон сразу и ободрало.

Пробудился он — видит середь репного поля огромадный мужик стоит — борода по колена, волоса по пояс. Стоит и репу в мешок складывает.

Схватил Иван свой топор-десятифунтовик, побежал.

— Ты почто репу воруешь? Вот я у тебя голову отсеку.

А тот кричит:

— Не машись топором! Я по своей земле хожу. Это место спокон веку наше. Я — здешний, озерской воденик.

А Иван ему:

— Будь кто хошь — хоть черт, хоть леший, хоть озерской воденик… Не ты лес рубил, не ты пеньё жег, не ты репу сеял. Не ты и печь будешь. Отдавай репу!

А тот говорит:

— Постой! Мне твоя репа в пондраву пришлась. Сладкая! Уступи-ка ты мне ее добром — я тебе огнивце дам да кремешок… А не отдашь добром, я и так возьму.

Усмехнулся Иван.

— Много берешь, мало даешь, — говорит. — Кремешок да огнивце! За эдакую-то гору репы!

— Да ведь не простой кремешок! Ты шорни, шорни об огнивце-то, а потом и говори.

— А что будет?

— А то и будет, что выскочат два молодца и скажут: что, Иван Репников, делать прикажешь? Станешь им, значит, приказывать…

— А они что?

— Они — сполнять.

— Покажь! — говорит Иван.

Взял он кремешок да огнивце, шорнул — выскочили два молодца.

— Что, Иван Репников, делать прикажешь?

Подумал Иван да и приказал им вора-то поймать да голову с него снести.

Не успел сказать — сделали и назад убрались. Ни видом их не видать, ни слыхом не слыхать, дымком растаяли.

А Иван кремешок да огнивце в карман положил и домой пошел. Приходит и говорит:

— Ну, братцы, ночью я потрудился, а теперь ваш черед. Подите-ка, скиньте вора в озеро, а то валяется поперек гряды, всю ботву примял.

Пошли братья на репище. Видят: бугор не бугор, мужик безголовый лежит. Ноги — что две сосны, руки — что две березки. Не то, чтобы в озеро его скинуть, а и сворохнуть-то не сворохнуть. Испугались они — и назад.

— Ваньк, а Ваньк! Да что ж это? К нему и к мертвому-то подойти боязно, а то ведь живой был… Да как ты с им управился?

— У своего-то добра не хитро управиться. А вот как вы эдакого вора не приметили? Чай, не мышка, не воробьишка.

Опустили братья головы.

— Что уж там, — говорят, — проспали мы. А ты скажи-ка нам лучше, Ва́нюшка, как убрать его. Не под силу нам…

— Ладно, — Иван говорит, — уберется. Вы двое не сворохнули, я и один скину.

Пошел он в лес, стукнул кремешком об огнивце. Откуда ни возьмись, явились мо́лодцы.

— Приказывай, Иван, крестьянский сын!

Приказал он им воденика в озеро бросить, в самый омут.

— Из воды, — говорит, — вылез, в воду его и сволоките.

Им велено — они сейчас все исполнили. Спустили воденика в омут и пропали, как не бывали.

А Иван к себе на двор воротился.

День да ночь — сутки прочь. Нынче денек, а завтра другой. Ко времени оборвали братья всю репу.

Иван говорит:

— Ну, братцы, вы репой торгуйте!

— А ты что?

— Я новый огород городить стану.

— Это на зиму-то глядя?

— Ничего! Не всякая овощь морозу боится.

Пошел он на репище, стукнул кремешком об огнивце. Явились два мо́лодца, и велел он им лес обрать и на чистом месте город построить, чтобы улицы широкие, дома высокие, площади мощеные, ворота точеные…

Как повелел, так все и сделалось.

Утром зовет Иван отца да братьев репище посмотреть.

Приходят, смотрят, — что за чудо? Был огород, а стал город — да ведь какой! Чисто — столица!

Иван говорит:

— Ну, батюшка! Ну, братцы! Что нам в деревне жить? Надо в город перебираться.

Ладно. Перебрались в город. Живут — не тужат. Все у них есть, что надо, чего не надо. Легкая жизнь пошла.

А не по дальности от тех мест — за лесом, другой город стоял. И жил там царь вдовый, с дочкой, с царевной.

Прослышал Иван про эту царевну и думает:

«Что же я все холостой хожу? Не пора ли жениться?»

Шорнул кремешком об огнивце — явились перед ним два молодца. Приказывает им Иван — карету золотую подать, да пару вороных в нее заложить, да одежу хорошу принесть, — кафтан парчовый, шубу соболью — прынцем ему охота срядиться!

Глядь-поглядь — стоит перед крыльцом пара коней, карета золотая, полозья серебряные.

Срядился Иван, в карету сел — погнали!

Приезжают к самому к царскому дворцу.

Там видят, — лошади хороши, карета лучше, да и седок — молодец. Докладывают царю: так и так, знатный гость пожаловал.

Сейчас царь навстречу ему выходит, в горницу повел, на стул посадил.

— Откуль? Как? — спрашивает.

— А вот — неподалеку живем… Соседи, стало быть… Жениться я надумал, ваше царское величество. Выдавай-ка ты за меня дочку замуж, а?

Царь думает: «Как быть?»

Понравился ему жених, а только дочка у него уже просватана была за другого — за прынца одного заморского.

Пошел он к дочке.

— Эх, — говорит, — жалости подобно! Прогадали мы. Не было у тебя старого жениха, я бы тебе нового дал.

А дочка ему:

— Ну, что за беда! Жених обрученный — не муж венчанный. Я за этого пойду. Этот, видать, побогаче.

Так и сделалось.

У Ивана не пиво варить, не вино курить. Слуги из огнивца все приготовят.

Поехали к царю, сыграли свадьбу — всем на диво.

А после свадьбы зовет Иван тестя к себе — «погляди, мол, как мы живем».

Поехали всем поездом. Царь дивуется.

Что поделалось! Дико место было, а теперь город стоит. Хитрый ты человек!

Ну вот, проводили молодые гостей со двора и остались парочкой в своем домку жить.

Живут-поживают, горя не знают, а молва про них по всему свету идет. И на коне скачет, и на корабле плывет — и дошла под самый под конец до старого жениха.

Обиделся он, сейчас собирает войска. На корабль посадили, пушки зарядили — плывут.

Приплыли — стали вкруг царского города.

Посылает заморский прынц бумагу царю:

— Отдавай дочку! А выдана — дак биться будем!

Царь скорей посла к зятю.

— Приезжай, зять любезный, — беда!

Тот приезжает.

— Что такое подеялось?

— Да вот, зятюшко, помоги ты мне своей хитростью. Надо бы мне войска прибавить.

А зять только усмехается:

— Да на что прибавлять-то? И так много! Выгоняй-ка, тесть, всю силу поле да вывози сороковки с вином. Только нам и надобно. Справимся.

Послушался царь. Войска вывел и вино вывез.

Тут приезжает сам Иван, крестьянский сын, по прозванью Репников.

— Ну, братцы, — говорит, — пейте вино, веселитесь да кричите ура!

А сам ударил кремешком об огнивце, кликнул своих молодцов да и велел на заморское войско туману напустить, чтоб само себя било, а людям не вредило.

Эти пьют, веселятся, ура кричат, а те друг дружку колют. Так и перекололи один одного.

Утром пошел Иван с тестем по полю. Царь идет, радуется — на веках такого не бывало: все неверное войско перебито, а свое цело-невредимо, только что не особо тверезое. Эдак — с похмелья — пошатывает.

Воротился Иван домой с большой победой. А жена думает: «Что такое? Какие это у него хитрости! Надо узнать».

Стала она его допрашивать да упрашивать…

Как ни подбивается, он все молчит. Она с другой стороны подъехала: давай мужа вином поить.

— Выпей, — говорит, — голубчик! С устатку-то не грех…

Поила, поила да и напоила допьяна.

А как повалились они спать, подкатилась она ему под бочок и просит:

— Скажи да скажи! Ведь я тебе не чужая!

Иван тверезый-то молчать горазд, а пьяный-то говорить горазд. Не удержался он, проговорился спьяна — обсказал все, как есть, и огнивце показал.

Жена слушает и только ахает.

А когда заснул Иван, взяла она да и вытащила тихохонько у него огнивце.

Сходила в город, велела приготовить другое огнивце, точь-в-точь, как старое. Фальшивое мужу в карман положила, а настоящее себе прибрала.

После того написала старому жениху письмецо: «Надоело мне с мужиком сиволапым жить. Приходи брать меня да войско небольшое приводи. А большого не надобно!»

Прынц сейчас войска наряжает, а к царю посла шлет.

— Отдавай дочку или на поединку выходи!

Царь по-старому зовет на подмогу Ивана. А Иван по-старому команду дает:

— Войска выводи да вино вывози!

Пьет войско, песни поет, а Иван огнивце вынимает. Шорнул раз, шорнул другой — ничего не действует. Сменено огнивце.

Напали прынцевы солдаты на царевых — пьяненьких — и всех перекололи.

Что будешь делать?

Говорит Иван тестю:

— Ну, тестюшко, царство твое прожжено. Подавайся ко мне.

Побежали они в Иванов город, на репище, а жена завидела их с башни и сейчас кремешком об огнивце шорнула.

Ниоткуда взявши, явились перед ней двое. Кажись, немного, да могут много.

— Что прикажешь делать, хозяюшка?

— Вон того молодца обратите в жеребца, а меня вместе с кроватью отнесите к старопрежнему дружку — за море!

Не успела мигнуть, а уж где была, там ее нет. Очутилась на новом месте — в прынцевом дворце.

А Иван жеребцом обратился.

Хорош жеребец: глаз огненный, кажна шерстинка что серебринка, повод шелковый, узда золоченая.

Смотрит на него тесть, глазам не верит, а зять-жеребец говорит ему:

— Что ж, тесть, садись на меня, бери повод в руки. Побегу я жену искать. Уж на что я хитрый был, а она и того хитрей. Мало что в разор разорила, еще жеребцом оборотила.

Сел царь в седло, и поскакал конь. Скакал, скакал, ажно в уши воет.

Цельное море кругом обогнул, прискакал к прынцеву парадному крыльцу и сгорготал.

Проснулся прынц, выглянул на парадное крыльцо.

Видит: стоит лошадь бравая, а на ней седой старик сидит.

— Ты почто мне в ночное время покою не даешь?

— Помилуйте, ваше сиятельство. Это не я. Это лошадь. Принесла меня к вашему крыльцу да и стала. А мне с ей не совладать — слаб я.

Прынц говорит:

— И то правда. На что старику такая лошадь? Отведите ее ко мне на конюшню. А деду дайте пятьдесят рублей денег и гоните со двора.

Слуги взяли жеребца, старого царя взашей вытолкали и про пятьдесят рублей забыли.

Пошел старик в рощу, сел на пенек, давай плакать.

— Вот, — говорит, — зятюшка, уходили нас с тобой злые люди.

А прынц приходит к прынцессе и говорит:

— Душечка, погляди в окно, какую я лошадь купил.

Поглядела она и всполохнулась.

— Это ты не лошадь, это ты беду себе купил. Ведь это мой прежний муж — Репников Иван. Прикажи его, государь, удавить или заколоть, а не то худо нам будет.

Вот ведь какая баба! Удавить — говорит!

А прынц — ничего, согласен.

— Отчего же? — говорит. — Это в наших руках. Сделаем.

Позвал он конюхов, отдал им такое приказание.

Те — рады стараться. Сейчас лошадь в кольцо подернули, аж ноги до земли не дотыкаются.

Давится лошадь, уж и смерть глазами видит. А в тое время пришла на конюшню девушка — сена коням подбросить.

Видит — эдакая лошадь хорошая зря помирает, и пожалела — отпустила цепь.

Отдышалась лошадь и говорит ей человечьим голосом:

— Коли уж ты меня пожалела, де́вица, — сделай, как я прошу. Чует мое сердце, сейчас колоть меня придут. Так ты уж подвернись как-нибудь и крови моей в чашечку нацеди. А вечерком поди, вырой перед прынцевым окошком ямку, в ямку кровь мою вылей и землицей прикрой. За ночь вырастет перед окошком яблонька и яблочки на ней поспеют. Ты верхнее яблочко-то сорви и разломи — увидишь там перстенек. Надень его на палец, будешь невеста моя. А коли прикажет царевна дерево срубить — ты первую щепу подбери и в озеро брось. Увидишь, что будет.

Девушка видит, что лошадь не простая, — простые-то по-человечьи не говорят, — и обещалась.

— Все, — говорит, — сделаю. Как вот сказано, так и сделаю.

— Ну, — говорит конь, — смотри же! А то уж слышно — идут!

И вправду, чуть сказал, привалило в конюшню народу. Закололи коня и назад ушли. А девушка крови в чашечку нацедила и в ямку вылила.

Выросла на том месте яблонька, а царевна как увидела ее, так и приказала срубить и сжечь.

Сожги яблоньку, — да не всю. Девушка-служаночка первую щепу подобрала, на озеро снесла и в воду кинула. А на том озере много всякой птицы было — гуси, утки, лебеди. Плавают, ныряют, купарандаются.

Вот щепина-то поплыла, поплыла, до середки дошла, да и оборотилась гусем златоперым. Оборотилась — и ну всех гусей-лебедей гонять. Те крехчут, гогочут, крылами хлопают. А он их так и гвоздит. А в тое самое время прынц по саду гулял. Услыхал он на озере шум, кряк, и пошел на берег.

Стал на песочке, смотрит, удивляется. Что за гусь такой? Перо золотое, глаз огневой, хорош гусь! Только драчлив больно — всю птицу разогнал.

Прынц и думает:

«Ну-кася! Надо этого гуся поймать».

Снял он портки, положил на травку и полез в воду за гусем.

Он за гусем, а гусь от него. Он за гусем, а гусь от него. Манил, манил и заманил на другой бережок. А сам крылья распустил — и назад, туда, где прынцевы портки лежали. Забрал их в лапы и полетел. А в тех портках, в кармане-то, огнивце спрятано было.

Вот гусь этот на лужок сел, огнивце достал — шорнул, и сейчас являются перед ним два молодца.

— Что прикажешь делать, гусь златопер?

— Оборотите меня опять в мо́лодца!

Сказано — сделано. Где гусь сидел, Иван стоит, по прозванию Репников.

— А ну, братцы, предоставьте мне сюда тестя старого и невесту новую, а прынца с прынцессой оборотите в гуся с гусынею. Им безбедно, и другим не вредно.

Те слов не говорят, а дело делают. Приказано — исполнено.

Оставил Иван гуся с гусынею на озере гоготать да плавать, взял с собой невесту, взял старичка и пошел жить на свое репище.