Быль и небыль

Сказка про Василису Премудрую, про Иванушку, сына охотницкого, и про морского царя

Жили-дружили мышь с воробьем. Ровно тридцать лет водили они дружбу: кто что ни найдет — все пополам.

Да случилось как-то — нашел воробей маковое зернышко.

«Что тут делать? — думает. — Куснешь разок — и нет ничего». Взял да и съел один все зернышко.

Узнала про то мышь и не захотела больше дружить с воробьем.

— Давай, — кричит, — давай, вор-воробей, драться не на живот, а на смерть. Ты собирай всех птиц, а я соберу всех зверей.

Дня не прошло, а уж собралось на поляне войско звериное. Собралось и войско птичье. Начался великий бой, и много пало с обеих сторон. Куда силен звериный народ! Кого когтем цапнет, глядишь: и дух вон! Да птицы-то не больно поддаются, бьют все сверху. Иной бы зверь и ударил и смял птицу, так она сейчас в лет пойдет. Смотри на нее, да и только!

В том бою ранили орла. Хотел он подняться ввысь, да силы не хватило. Только и смог, что взлетел на сосну высокую и уселся на верхушке.

Окончилась битва. Звери по своим берлогам и норам разбрелись. Птицы по гнездам разлетелись.

А он сидит на сосне, избитый, израненный, и думает, как бы назад воротить свою прежнюю силу.

А на ту пору охотник мимо шел.

День-деньской ходил он по лесу, да ничего не выходил. «Эх, — думает, — видно, ворочаться мне нынче домой к жене с пустыми руками».

Глядь — орел сидит на верхушке сосны. Стал охотник под него подходить, ружье на него наводить.

«Какая ни на есть, а все добыча», — думает.

Только прицелился, говорит ему орел человечьим голосом:

— Не бей меня, добрый человек. Убьешь — мало будет прибыли. Лучше живьем возьми да прокорми три года, три месяца и три дня. А я, как наберусь силушки да отращу крылушки, — добром тебе заплачу.

«Какого добра от орла ждать?» — думает охотник и прицелился в другой раз.

А раненый орел опять просит:

— Не бей меня, добрый человек. Я тебе за добро добром заплачу.

Не верит охотник и в третий раз ружье подымает.

В третий раз просит его орел:

— Не бей меня, добрый молодец, а возьми к себе да прокорми три года, три месяца и три дня. Сам увидишь — добром тебе заплачу.

Сжалился охотник, взял орла и понес домой.

— Ну, добрый человек, — говорит ему орел дорогою. — День-деньской ходил ты, да ничего не выходил. Бери теперь свой острый нож и ступай на поляну, что середь леса лежит. Была у нас там битва великая со всяким зверьем, и много мы того зверья побили. Будет и тебе пожива немалая.

Пошел охотник на поляну: а там зверья побитого видимо-невидимо. Куницам да лисицам счету нет. Отточил он нож на бруске, поснимал звериные шкуры, свез в город и продал недешево. На те деньги накупил хлеба в запас и насыпал с верхом три закрома, — на три года хватит.

Проходит один год — опустел один закром. Велит орел охотнику везти его на то самое место, где сосна высокая стоит.

Оседлал охотник коня и привез орла на то место. Взвился орел за тучи и с разлету ударил грудью в дерево: раскололось дерево надвое.

— Ну, охотничек, — говорит орел, — не собрался я с прежней силою. Корми меня еще круглый год.

Вот еще годок миновал. Опустел и другой закром. Опять привез охотник орла в лес, к высокой сосне.

Взвился орел за темные тучи, разлетелся сверху и ударил грудью в дерево: раскололось дерево на четыре части.

— Видно, приходится тебе, добрый молодец, еще целый год кормить меня. Не собрался я с прежней силою.

Вот прошло три года, три месяца и три дня. Во всех закромах пусто стало.

Говорит орел охотнику:

— Вези меня опять на то самое место, к высокой сосне.

Послушался охотник, привез орла к высокой сосне.

Взвился орел повыше прежнего, сильным вихрем ударил сверху в самое большое дерево — и расшиб его в щепки с верхушки до корня. Так весь лес кругом и зашатался.

— Спасибо тебе, добрый молодец! Теперь воротилась ко мне моя силушка. Бросай-ка ты лошадь да садись на крылья ко мне. Понесу я тебя на свою сторону и расплачусь с тобой за все добро.

Сел охотник орлу на крылья. Полетел орел на синее море и поднялся высо́ко-высоко́.

— Посмотри, — говорит, — на синее море, — велико ли?

— С колесо, — отвечает охотник.

Тряхнул орел крыльями и сбросил охотника вниз. Дал ему спознать смертный страх и подхватил, не допустя до воды.

Подхватил и поднялся с ним еще выше.

— Посмотри-ка теперь на синее море, — велико ли?

— С куриное яйцо! — отвечает охотник.

Тряхнул орел крыльями и опять сбросил охотника вниз.

Над самой водой подхватил его и поднялся повыше прежнего.

— Ну, теперь посмотри на синее море, — велико ли?

— С маковое зернышко!

В третий раз тряхнул орел крыльями и сбросил охотника с поднебесья, да опять-таки не допустил до воды, подхватил на крылья и спрашивает:

— Что, добрый молодец, узнал, каков смертный страх?

— Узнал, — говорит охотник. — Я уж думал: не бывать мне живым.

— Вот и я так думал, как ты на меня ружье наводил. Ну, теперь мы с тобой за зло рассчиталися. Давай добром считаться.

Полетели они на берег.

Летели-летели, близко ли, далеко ли, видят — середь поля медный столб стоит, как жар блестит.

Пошел орел книзу.

— А ну, охотничек, — говорит, — прочитай-ка, что на столбе написано.

Прочитал охотник: «За этим столбом медный город есть — на двадцать пять верст в длину и в ширину».

— Ступай в медный город, — говорит орел. — Тут живет сестра моя старшая. Кланяйся ей и проси у нее медный ларчик с медными ключиками. А другого ничего не бери — ни злата, ни серебра, ни каменья самоцветного.

Пошел охотник в медный город, к царице-Меденице.

— Здравствуй, государыня! Братец твой поклон тебе посылает.

— Да откуда ж ты братца моего знаешь?

— Так и так… Кормил я его, больного, раненого, целые три года, три месяца и три дня.

— Спасибо, добрый человек. Вот же тебе злато, серебро, каменья самоцветные. Бери, сколько душеньке угодно.

Ничего не берет охотник, только просит у царицы медный ларчик с медными ключиками.

— Нет, голубчик. Не тот сапог да не на ту ногу надеваешь. Дорого стоит мой ларчик.

— А дорого, так мне ничего не надобно.

Поклонился охотник, вышел за городские ворота и рассказал орлу все, как есть.

Рассердился орел, подхватил охотника и полетел дальше. Летит-шумит по поднебесью.

— А ну, посмотри, добрый молодец, что позади и что впереди деется.

Посмотрел охотник и говорит:

— Позади пожар горит, впереди цветы цветут.

— То медный город горит, а цветы цветут в серебряном.

Опустился орел середь поля у серебряного столба. Велит охотнику надпись читать.

Прочитал охотник: «За этим столбом стоит город серебряный — на пятьдесят верст в длину и ширину».

— Здесь живет моя средняя сестра, — говорит орел. — Проси у нее серебряный ларчик с серебряными ключиками.

Пошел охотник в город — прямо к царице, орловой сестрице. Рассказал ей, как жил у него три года, три месяца и три дня братец ее, недужный, раненый, как холил он его, поил, кормил, в силу приводил. И попросил за все за это серебряный ларчик и серебряные ключики.

— Нет, — говорит царица, — не тот кусок хватаешь. Не ровен час — подавишься. Бери сколько хочешь злата, се́ребра, каменья самоцветного, а ларчик мой дорого стоит.

Ушел охотник из серебряного города и рассказал орлу все, как есть.

Рассердился орел, подхватил охотника на крылья широкие и полетел прочь.

Опять летит по поднебесью.

— А ну-ка, глянь, добрый мо́лодец, что позади и что впереди?

— Позади пожар горит, впереди цветы цветут.

— То горит серебряный город, а цветы цветут в золотом.

Опустился орел средь поля у золотого столба. Велит охотнику надпись читать.

Прочитал охотник: «За этим столбом золотой город стоит — на сто верст в длину и в ширину».

— Ступай туда, — говорит орел. — В этом городе живет моя меньша́я сестра. Проси у нее золотой ларчик с золотыми ключиками.

Пошел охотник прямо к царице — орловой сестрице. Рассказал, что знал, и попросил золотой ларчик с золотыми ключиками.

Послушала его царица, подумала, головой покачала.

— Дорог мой ларчик, — говорит, — а брат дороже.

Пошла и принесла охотнику золотой ларчик с золотыми ключиками.

Взял охотник подарок дорогой, поклонился царице низехонько и вышел за городские ворота. Увидал орел, что идет его дружок не с пустыми руками, и говорит:

— Ну, братец, ступай теперь домой, да смотри — не отпирай ларчика, пока до своего двора не дойдешь.

Сказал и улетел.

Пошел охотник домой. Долго ли, коротко ли — подошел он к синему морю. Захотелось ему отдохнуть. Сел он на бережок, на желтый песок, а ларчик рядом поставил. Смотрел, смотрел — не вытерпел и отомкнул.

Только отпер, откуда ни возьмись, раскинулся перед ним золотой дворец, весь изукрашенный. Появились слуги многие: «Что угодно? Чего надобно?»

Охотник наелся, напился и спать повалился.

Вот и утро настало. Надо охотнику дальше идти. Да не тут-то было! Как собрать дворец в ларчик по-прежнему? Думал он, думал, ничего не придумал. Сидит на берегу и горюет. Вдруг и видит: подымается из воды человек — борода по́ пояс, волоса — до пят. Стал на воде и говорит:

— О чем горюешь, добрый молодец?

— Еще бы не горевать! — отвечает охотник. — Как мне собрать дворец высокий в такой ларчик маленький?

— Пожалуй, помогу я твоему горю, соберу тебе дворец — только с уговором: отдай мне, чего дома не знаешь.

Призадумался охотник.

«Чего бы это я дома не знал? Кажись, все знаю».

Взял да и согласился.

— Собери, — говорит, — сделай милость. Отдам тебе, чего дома не знаю.

Только вымолвил слово, а уж золотого дворца нет, как не бывало. Стоит охотник на берегу один-одинешенек, а возле него золотой ларчик с золотыми ключиками.

Взял он свой ларчик и пустился в дорогу.

Долго ли, коротко ли — приходит домой. На самом пороге встречает его жена.

— Здравствуй, свет! Где был, пропадал?

— Ну, где был, там теперь нету. Ты лучше скажи, что без меня дома было? Чем порадуешь?

— Сыном, голубчик ты мой, сыном, — говорит жена. — Нам без тебя господь сынка даровал.

«Так вот я чего дома не ведал», — думает охотник и крепко приуныл, пригорюнился.

— Что с тобой? Али дому не рад? — жена спрашивает.

— Не то! — говорит охотник и тут же рассказал жене про все, что с ним было.

Погоревали они, поплакали, да не век же и плакать-то!

Раскрыл охотник свой ларчик золотой, и раскинулся перед ними большой дворец, хитро изукрашенный. Появились слуги многие. Расцвели сады, разлились пруды. В садах птички поют, в прудах рыбки плещутся.

И стал он с женою да сынком жить-поживать, добра наживать.

Прошло лет с десяток и поболе того.

Растет сынок у охотника, как тесто на опаре — не по дням, а по часам. И вырос большой. Умен, хорош, молодец молодцом.

Вот как-то раз пошел отец по саду погулять. Гулял он, гулял и вышел к реке.

В то самое время поднялся из воды прежний человек — борода по́ пояс, волоса до пят.

Стал на воде и говорит:

— Что ж ты, обещать скор и забывать спор? Припомни-ка, ведь ты должен мне.

Воротился охотник домой темней тучи и говорит жене:

— Сколько ни держать нам при себе нашего Иванушку, а отдавать надобно. Дело неминучее!

Взял он сына, отвез на морской берег и оставил одного.

Огляделся Иванушка кругом, увидал тропинку и пошел по ней — авось куда и приведет. И привела его тропинка в дремучий лес. Пусто кругом, не видать души человеческой. Только стоит избушка одна-одинешенька, о куриной ножке, об одном окошке, со скрытым крыльцом. Стоит — сама собой повертывается.

— Избушка-избушка, — говорит Иван, — стань к лесу задом, ко мне передом.

Послушалась избушка и повернулась к лесу задом, к нему передом.

Поднялся Иванушка на крутое крыльцо, отворил дверь скрипучую.

Видит — сидит в избушке Баба Яга, костяная нога. Сидит она в ступе, в заячьем тулупе.

Поглядела на Иванушку и говорит:

— Здравствуй, добрый мо́лодец! Откуда идешь, куда путь держишь? Дело пытаешь али от дела лытаешь?

— Эх, бабушка! Напой, накорми, да потом и расспроси.

Она его напоила-накормила, и рассказал ей Иванушка про все без утайки.

— Плохо твое дело, добрый молодец, — говорит Яга Баба. — Отдал тебя отец водяному царю. А царь водяной шибко гневается, что долго ты к нему не показывался. Ладно еще, что по пути ты ко мне зашел, а то бы тебе и живому не бывать. Да уж так и быть — слушай! Научу тебя. Ступай-ка ты далее по той же тропочке, что ко мне привела, через леса, через овраги, через крутые горы. Под конец дойдешь до двоих ворот. Не ходи в те, что на засов заперты, иди в те, что на замок замкнуты, да еще торчит на них человечья голова. Только ты не бойся, постучи три раза, и ворота сами отворятся. За воротами сад-виноград, а в саду пруд-изумруд, а в пруду двенадцать сестер купаются. Обратились они серыми уточками, ныряют, плещутся, а платья их на берегу лежат.

Одиннадцать вместе, а двенадцатое — особо, в сторонке. Возьми ты это платьице и спрячься.

Вот выйдут сестрицы из студеной водицы, оденутся, да и прочь пойдут. Одиннадцать-то пойдут, а двенадцатая станет плакать, одежу свою искать. Не найдет и скажет: «Отзовись! Кто мое платье взял, тому дочкой послушной буду!» А ты молчи. Она опять скажет: «Кто мое платье взял, тому сестрицей ласковой буду!» Ты все молчи. Тогда она скажет: «Кто мое платье взял, тому женой верной буду!» Как услышишь такие слова, отзовись и отдай ей платье. Здесь твое счастье, здесь твое спасенье.

Поклонился Иван Бабе Яге, попрощался с ней и пошел по тропинке.

Долго ли, коро́тко ли, вёдром ли, погодкой ли — дошел до двоих ворот. Отворились перед ним ворота, и увидел он сад-виноград, а в саду пруд-изумруд, а в пруду серые уточки купаются.

Подкрался Иванушка и унес то платьице, что в сторонке лежало. Унес и схоронился за деревом.

Вышли уточки из воды, оборотились де́вицами — одна другой краше. А младшая — двенадцатая, всех лучше, всех пригожее.

Оделись одиннадцать сестер и прочь пошли. А младшая — двенадцатая — на берегу осталась, ищет платье свое, плачет — не может найти.

Вот и говорит она:

— Отзовись! Кто мое платье взял — тому буду дочкой послушною!

Не отзывается Иван.

— Кто мое платье взял, тому буду сестрицей ласковой!

Молчит Иван.

— Кто мое платье взял, тому буду женой верною!

Тут вышел Иван из-за дерева.

— Бери свое платье, красна де́вица.

Взяла она платье, а Иванушке дала золотое колечко обручальное.

— Ну, скажи мне теперь, добрый молодец, как тебя по имени звать и какого ты роду-племени, и куда ты путь держишь?

— Отец с матерью Иваном звали, а из роду я охотницкого, а путь держу к царю морскому — хозяину водяному.

— Вот ты кто! Что ж долго не приходил? Батюшка мой, хозяин водяной, шибко на тебя гневается. Ну, ступай по этой дороге — приведет она тебя в подводное царство. Там и меня найдешь. Я ведь подводного царя дочка — Василиса Премудрая.

Обернулась она опять уточкой и улетела от Ивана.

А Иван пошел в подводное царство.

Приходит, смотрит: и там свет такой, как у нас. И там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет, и месяц светит.

Привели его к морскому царю. Закричал морской царь:

— Что так долго не бывал? Не за твою вину, а за отцовский грех вот тебе служба невеликая: есть у меня пустошь на тридцать верст вдоль и поперек — одни рвы, буераки да каменья острые. Чтобы к завтрему было там, как ладонь, гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла бы за ночь так высока и густа, чтобы галка в той ржи схорониться могла. Сделаешь — награжу, не сделаешь — голова с плеч!

Закручинился Иванушка, идет от царя невесел, ниже плеч голову повесил.

Увидала его из терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

— О чем, Иванушка, кручинишься?

Отвечает ей Иван:

— Как не кручиниться? Приказал мне твой батюшка за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменья острые, и засеять пустошь рожью, и чтобы к утру та рожь выросла, и могла в ней галка спрятаться.

— Это еще не беда. Беда впереди будет. Ложись с богом спать. Утро вечера мудренее.

Послушался Иван, лег спать.

А Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

— Эй вы, слуги мои верные! Ровняйте рвы глубокие, сносите каменья острые, засевайте поле рожью отборною — чтобы к утру все поспело.

Проснулся на заре царь морской, позвал Иванушку, пошел с ним на поле.

Глядит — все готово: нет ни рвов, ни буераков. Стоит поле, как ладонь, гладкое, и колышется на нем рожь, да такая густая, высокая, колосистая, что галка схоронится.

— Ну, спасибо тебе, брат, — говорит морской царь. — Сумел ты мне службу сослужить. Вот тебе и другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду — по триста копен — все пшеница белоярая. Обмолоти ты мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка. А скирдов не ломай и снопов не разбивай. Коли не сделаешь — голова с плеч долой.

Пуще прежнего закручинился Иван. Идет по двору невесел, ниже плеч голову повесил.

— О чем горюешь, Иванушка? — спрашивает его Василиса Премудрая.

Рассказал ей Иван про беду свою новую.

— Это еще не беда — беда впереди будет! Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.

Лег Иван.

А Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

— Эй вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть, все ползите сюда и повыберите мне зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто, до единого зернышка!

Поутру зовет к себе Ивана морской царь.

— Сослужил службу, сынок?

— Сослужил, царь-государь.

— Пойдем, поглядим.

Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты. Пришли в житницы — все закрома зерном полнехоньки.

— Ну, спасибо, брат, — говорит морской царь. — Сослужил ты мне и вторую службу. Вот же тебе и третья — эта уж будет последняя. Сделай мне за ночь церковь из воску чистого, чтобы к утренней заре готова была. Сделаешь — выбирай любую из дочек моих, сам в эту церковь венчаться пойдешь. Не сделаешь — голову долой.

Опять идет Иван по двору и слезами умывается.

— О чем горюешь, Иванушка? — спрашивает его Василиса Премудрая.

— Как не плакать? Приказал мне твой батюшка за одну ночь сделать церковь из воску чистого.

— Ну, это еще не беда — беда впереди будет. Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.

Послушался Иван, лег спать.

А Василиса Премудрая вышла на крыльцо и закричала громким голосом:

— Эй вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда. Слепите мне из воску чистого церковь высокую, чтобы к утренней заре готова была, чтобы к полудню мне в ту церковь венчаться идти.

Поутру встал морской царь, глянул в окошко — стоит церковь из воску чистого, как лампадка на солнышке светится.

— Ну, спасибо тебе, добрый молодец! Каких слуг у меня ни было, а никто не сумел лучше тебя угодить. Есть у меня двенадцать дочерей — выбирай себе в невесты любую. Угадаешь до трех раз одну и ту же де́вицу, будет она тебе женою верною, не угадаешь — голову с плеч!

«Ну, это дело нетрудное», — думает Иванушка. Идет от царя, сам усмехается.

Увидала его Василиса Премудрая, расспросила про все и говорит ему:

— Уж больно ты прост, Иванушка. Задача тебе задана нелегкая. Обернет нас батюшка кобылицами — и заставит тебя невесту выбирать. Ты смотри-примечай: на моей уздечке одна блесточка потускнеет. Потом выпустит он нас голубицами. Сестры будут тихонько гречиху клевать, а я нет-нет да и тряхну крылушком. В третий раз выведет он нас девицами — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом. Я нарочно платочком махну. По тому меня и узнавай.

Как сказано, вывел морской царь двенадцать кобылиц одна в одну — и поставил в ряд.

— Любую выбирай!

Поглядел Иван зорко, видит, на одной уздечке блесточка потускнела. Схватил он за ту уздечку и говорит:

— Вот моя невеста.

— Дурную берешь! Можно и получше выбрать!

— Ничего, мне и эта хороша.

— Выбирай в другой раз!

Выпустил царь двенадцать голубиц — перо в перо — и насыпал им гречихи.

Приметил Иван, что одна все крылушком потряхивает, и хвать ее за крыло.

— Вот моя невеста!

— Не тот кус хватаешь — скоро подавишься! Выбирай в третий раз.

Вывел царь двенадцать девиц — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом.

Увидел Иван, что одна из них платочком махнула, и схватил ее за руку.

— Вот моя невеста!

— Ну, братец, — говорит морской царь. — Я хитер, а ты еще похитрей меня! — И отдал за него Василису Премудрую замуж.

Ни много, ни мало прошло времени, стосковался Иван по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

— Что же ты не весел, муж дорогой? — спрашивает его Василиса Премудрая.

— Ах, жена моя любимая, видел я во сне отца с матерью, дом родной, сад большой, а по саду детки бегают. Может, то братья мои да сестры милые, а я их наяву и не видывал.

Опустила голову Василиса Премудрая.

— Вот когда беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая. Сильно разгневается морской царь — лютой смерти нас предаст. Да делать нечего — надо ухитряться.

Смастерила она трех куколок, посадила по углам в горнице, а дверь заперла крепко-накрепко. И побежали они с Иванушкой на святую Русь.

Вот утром ранехонько приходят от морского царя посланные — молодых подымать, во дворец к царю звать.

Стучатся в двери:

— Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет.

— Еще рано, мы не выспались! — отвечала одна куколка.

Час прошел, другой прошел.

Опять посланный в дверь стучит:

— Не пора-время спать, пора-время вставать!

— Погодите. Вот встанем да оденемся, — отвечает другая куколка.

В третий раз приходят посланные.

Царь-де гневается, зачем они так долго прохлаждаются.

— Сейчас будем, — говорит третья куколка.

Подождали, подождали посланные и давай опять стучаться. Нет отзыва, нет отклика.

Выломали они дверь. Глядят — а в тереме пусто. Только куклы по углам сидят.

Доложили про то морскому царю. Разгневался он и послал во все концы погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иванушкой уже далеко-далеко. Скачут на борзых конях без остановки, без роздыху.

— Ну-ка, муж дорогой, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Соскочил Иван с коня, припал ухом к земле и говорит:

— Слышу я людскую молвь и конский топ.

— Это за нами гонят! — говорит Василиса Премудрая и оборотила коней зеленым лугом, Ивана — старым пастухом, а сама сделалась кудрявою овечкою.

Наезжает погоня.

— Эй, старичок, не проскакал ли здесь добрый мо́лодец с красной де́вицей?

— Нет, люди добрые, — отвечает Иван. — Сорок лет как пасу я на этом месте, — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал.

Воротилась погоня назад.

— Царь-государь! Никого мы в пути не наехали. Видели только — пастух овечку пасет.

Разгневался морской царь, закричал громким голосом:

— Эх вы, недогадливые! Скачите вдогон. Привезите мне овечку, а пастух и сам придет.

Поскакала погоня царская. А Иван с Василисою Премудрою тоже не мешкают — торопят коней. Полдороги позади лежит, полдороги впереди стелется.

Говорит Василиса Премудрая:

— А ну, муж дорогой, припади к земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Слез Иван с коня, припал ухом к земле и говорит:

— Слышу я конский топ и людскую молвь!

— Это за нами гонят! — говорит Василиса Премудрая.

Сама сделалась часовенкой, коней оборотила деревьями, а Иванушку — стареньким дьячком.

Вот наезжает на них погоня.

— Эй, батюшка! Не проходил ли мимо пастух с овечкою?

— Нет, люди добрые. Сорок лет я в этой часовенке служу. Ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь не прорыскивал.

Повернула погоня назад.

— Царь-государь! Не нашли мы пастуха с овечкою. Только в пути и видели, что часовню да дьячка старого.

Пуще прежнего разгневался морской царь.

— Эх вы, малоумные! Вам бы часовню разломать да сюда привезти, а дьячок бы и сам пришел.

Снарядился он, вскочил на коня и поскакал вдогон за Иваном с Василисою Премудрою.

А те уж далеко уехали. Почитай, вся дорога позади лежит.

Вот опять говорит Василиса Премудрая:

— Муж дорогой! Припади к земле, не слыхать ли погони?

Слез Иван с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Дрожит земля от топота конского.

— Это сам царь морской скачет, — говорит Василиса Премудрая, и сделалась речкою. Коней оборотила речной травой, а Ивана — окунем.

Прискакал морской царь. Поглядел и с одного взгляда узнал, что за речка течет, что за окунь в воде плещется.

Усмехнулся он и говорит:

— Коли так, будь же ты речкою ровно три года. Летом пересыхай, зимой замерзай, по весне — разливайся.

Повернул коня и поскакал обратно в свое подводное царство.

Заплакала речка, зажурчала:

— Муж мой любимый, надо нам расстаться. Ступай ты домой, да смотри — никого не целуй, кроме отца с матерью. Коли поцелуешь, забудешь меня.

Пошел Иван домой, хоть и дому не рад.

Поцеловался с отцом, с матерью, а больше ни с кем — ни с кумом, ни с кумою, ни с братом, ни с сестрою. Живет, ни на кого не глядит.

Вот и год прошел, и два, и третий к концу подходит.

Лег как-то раз Иванушка спать, а горницу позабыл запереть. Зашла в горницу сестра его младшая, увидела, что он спит, наклонилась и поцеловала тихохонько.

Проснулся Иван — ничего не помнит. Все забыл. Забыл и Василису Премудрую, словно в мыслях и не бывала.

А через месяц просватали Ивана и начали свадьбу готовить.

Вот в субботу, как стали пироги печь, пошла одна девка по воду. Наклонилась к речке — воды зачерпнуть, да так и обмерла. Глядит на нее снизу — глаза в глаза — де́вица-красавица.

Побежала девка домой, рассказала встречному-поперечному про такое чудо.

Пошли все на реку, да только никого не нашли. И речка пропала — не то под землю ушла, не то высохла.

А как вернулись домой — видят: стоит девица-красавица.

— Я, — говорит, — помогать вам пришла. Свадебные пироги печь буду.

Замесила тесто круто, слепила двух голубков и посадила в печь.

— Угадайте-ка, хозяева, что с этими голубками будет?

— А что будет? Съедим их — и все тут.

— Нет, не угадали.

Открыла девица печь, и вылетели оттуда голубь с голубкою. Сели на оконце и заворковали. Говорит голубка голубю:

— Что ж ты — забыл, как была я овечкою, а ты пастухом?

— Забыл, забыл.

— Что ж ты — забыл, как была я часовнею, а ты дьячком?

— Забыл, забыл.

— Что ж ты — забыл, как была я речкою, а ты окуньком?

— Забыл, забыл.

— Коротка же у тебя память, голубок, да вот так же забыл и Василису мил дружок.

Услыхал эти слова Иванушка и все припомнил. Взял он Василису Премудрую за руки белые и говорит отцу с матерью:

— Вот, дорогие родители, жена моя верная. А другой мне не надобно.

— Ну, коли есть у тебя жена, так и живи с ней.

Новую невесту одарили и домой отпустили. А Иван, сын охотницкий, с Василисою Премудрою стали жить, поживать, добра наживать, лиха избывать.