Быль и небыль

Две доли

Жили на деревне два брата — одного отца сыны, одной матери — отрада.

Были мальцами — дружили, были юнцами — дружили, а как выросли да оженились, тут и пошло дело врозь.

Старший-то взял жену бедную, а младший богатую.

Вот и стали жены ссориться да вздорить.

Большуха говорит: «Мой-то в дому старшой, так, значит, и верх мой. Я по ем главная».

А меньшуха — наперекор ей: «Нет! Мой верх. Наш тятенька на селе первый человек. Моя окрута в три сундука не лезет, а твоей окрутки и на коробочек не станет!»

Да так с утра до вечера и с вечера до утра.

Глядели-глядели на них братья и порешили разойтись от греха.

Разделили они отцовское добро и зажили каждый своим домом.

Поровну разделились, а доля им неровная выпала.

У старшего брата что ни год дети рожаются, а хозяйство все плоше да хуже идет. До того дошло, что совсем разорился. В дому пусто, в клети пусто, а мошна — пустей пустого и легче ветру. Только на сердце тяжело.

Пока хлеб да деньги были — на детей глядя радовался, а как обеднял — и детям не рад.

А у меньшо́го брата всей семьи — сам да хозяйка, и добра девать некуда. Сундуки набиты, клети полны, анбары ломятся.

Вот и надумал старшо́й брат сходить к меньшо́му — поклониться.

Сходил, поклонился.

— Так и так, — говорит, — помоги в бедности.

А тот не слушает.

— Живи, как сам знаешь. Этого и от веку не бывало, чтобы меньшой старшому хозяйство справлял.

Делать нечего. Ушел бедный брат, а немного погодя опять приходит.

— Одолжи, — просит, — хоть лошадей на один денек, пахать не на чем.

Богатый рукой махнул.

— Ладно уж, — говорит. — Сходи на поле, возьми на один день. Да смотри — не спорть!

Пошел бедный на поле. Смотрит: какие-то люди на братниных лошадях землю пашут.

Он к ним.

— Стой! — кричит. — Сказывайте, что вы за люди?

— А ты что за спрос?

— А то, что это моего брата лошади!

Тут один человек — постарше, придержал лошадь и отзывается:

— Нам ли не знать? Оттого и лошадки-то евонные, что мы на них пашем. Я ведь кто? Я твоего брата Счастье. Он пьет, гуляет, ничего не знает, а мы на него работаем — и днем, и ночью, и в буден день, и в праздник.

— Ишь ты! А куда ж мое-то Счастье подевалось? Век живу, а в глаза его не видал.

— А твое Счастье во, под кустом лежит, ночью спит, а днем досыпает.

«Ладно, — думает мужик, — доберусь я до тебя!»

Пошел он, вырезал большую палку, подкрался к своему Счастью и вытянул его по боку изо всей силушки.

Проснулось Счастье, потерло бок и спрашивает:

— Ты чего дерешься?

— А ты чего спишь? Еще и не так прибью, ленивое! Люди добрые землю пашут, а оно — знай себе — под кустом валяется.

— А ты, небось, хочешь, чтобы я на тебя да на твою семью пахало? И не думай!

— Что ж? Так и будешь от веку до веку лежать-полеживать? Ведь эдак мне с голоду помирать придется.

— Зачем помирать. Коли хочешь, чтобы я тебе помочь делало, брось крестьянство да ступай в город. А то я к деревенской работе непривычное: я — Счастье городское, торговое, хитрое.

— Да что ж ты мне в городе начинать прикажешь?

— Сказано тебе — торгуй!

— Торгуй! Было бы на что! Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться.

— Эвона! Сними со своей бабы старый сарафан да продай. Вот те и начало! На те деньги купи новый сарафан, и тот продай. А уж я стану тебе помогать: ни на шаг прочь не отойду.

— Ну, ладно, так и сделаю. Только ты смотри — не обмани.

— Ты-то не струсь. А я не обману.

С тем и разошлись.

А поутру говорит бедный брат своей хозяйке:

— Ну, жена, собирайся, — поедем в город.

— Это зачем?

— В мещане приписаться хочу.

— С ума, что ли, спятил? Детей кормить нечем, а он в город норовит!

— Не твое дело! Укладывай имение, забирай детишек и пойдем.

Собрались. Помолились и стали наглухо избушку заколачивать.

Вдруг слышат: плачет кто-то в избе на голос, охает, причитает.

Хозяин говорит:

— Это еще кто там?

А из-за двери отвечает:

— Кто же как не я: Горе ваше!

— Что ж ты плачешь, Горе?

— А как же? Сам уезжаешь, а меня, Горе горькое, здесь покидаешь!

— Нет, родименькое, — говорит мужик, — я тебя не покину — я тебя с собой возьму. Эй, жена! Выкидай из сундука поклажу.

Жена уж не спорит — опорожнила сундук.

— Ну, Горе, полезай в сундучок, — и чисто, и сухо — в лучшем виде довезем.

Горе влезло.

Он сейчас крышку закрыл, три замка навесил, тремя ключами запер, а сундук в землю зарыл.

Завалил землицей и говорит:

— Пропадай ты, проклятое! Чтобы век с тобой не знаться!

Зарыл и пошел на новое место. Вот приходит бедный с женой и ребятишками в город. Нанял себе домик, что на самом краю, и начал торговать.

Взял старый женин сарафан, понес на базар да и продал за рубль. На те деньги купил новый сарафан и продал за два. Что ни продаст, за все ему двойную цену дают.

Таким-то счастливым торгом расторговался он, разбогател. Большой дом купил, живет чисто, ходит парадно.

Услыхал про то младший брат и приехал к нему в гости.

Смотрит по сторонам, дивится.

— Скажи, — говорит, — братец, как это ты ухитрился, из нищего богачом стал?

— Да просто, — отвечает старший брат, — Счастье свое нашел, а Горе в сундук запер и в землю зарыл.

Завидно сделалось младшему. Покуда старший-то в бедности жил, он каждый день на свое богатство радовался.

«Я-де не такой, как брат, я и умен и счастлив, а потому и счастлив, что умен…»

А тут будто и счастье не то, и ума не довольно.

— Да где же ты, — говорит, — горе свое зарыл? В каком месте?

— А в деревне, на старом дворе.

Попрощался младший с родней и — скорей на деревню. Вырыл сундук, сбил замки и выпустил Горе.

— Ступай, — говорит, — скорей к братцу моему! Отбился он у тебя от рук.

— Нет, голубчик, — отвечает Горе. — Я к нему больше не пойду. Он, лиходей, меня в землю упрятал, а ты выпустил. Уж лучше я к тебе пристану.

И пристало-таки. Да так пристало, что и не убежишь, и не спрячешься. Куда и счастье девалось? — как растаяло.

До нитки разорился меньшой брат.

И хоронить бы не в чем было, да старший на похороны дал.