Царь зверей не лев

Охота за брюками

Все вокруг утопало в вечерних красках, когда мы после тщательнейшего таможенного досмотра начали укладывать все обратно в "тойоту". Таможенник стоял рядом, в руках он держал те самые сто шиллингов, которые я ему дал, чтобы не разбирать машину до последнего винтика, и очень мило улыбался.

Наконец, мы запрятали в машину последние мелочи. Я выпрямил спину и, помнится, сделал пару приседаний, после чего скомандовал:

— Поехали!..

— А где твоя отвертка? — тут же спросил таможенник.

— Отвертка? А зачем?

— Вот это все надо отвинтить, нам нужно знать, а вдруг у тебя контрабандное золото, бриллианты или опиум.

Таможенник показал мне, что нужно снять с машины. И если бы судьбе было угодно, то от нашей "тойоты" осталось бы только разве шасси. Конечно, вы поймете, что у меня были все основания почувствовать себя самым несчастным человеком на свете. Нам нужно было торопиться в Кампалу, где нас ожидали серьезнейшие переговоры, причем по заданию нашего посольства нам было необходимо организовать еще массу всяких дел — еще до того, как нам предстояло уйти в джунгли. И вот вам...

— Что у тебя в руках, а?..

— Это деньги, — счастливым голосом отвечал он.

— А зачем я тебе их дал?

— Чтобы я себе что-нибудь купил.

За те годы, которые я провел в Африке, мне, конечно, пришлось испытать всякое, причем всегда приходилось сохранять "железное" спокойствие. Попасть можно в самое невероятное положение и, если не рассматривать все происходящее с точки зрения избалованного европейца, то все можно как-то пережить и устроить, причем вырабатывается какое-то шестое, что ли, чувство, которое помогает понять всех этих людей. Я лично всегда к этому стремился, и, в общем и целом, мне всегда это удавалось. Возможно, именно поэтому у меня в Африке до сих пор столько друзей, а среди них и те, что стоят на самой низкой ступени цивилизации...

И на этот раз я старался уговорить сам себя: "Ну хорошо, этот таможенник, бедняга, думает только о том, что сможет купить за эти деньги. Какое ему дело до твоих проблем! Целыми днями он тут выстаивает, спешить ему некуда и вообще он всего лишь исполняет свой долг. Бутылку виски, сигареты и деньги, которые ты ему отдал, он, конечно же, принял, но никаких поблажек тебе от этого не будет, так как он еще не настолько испорчен цивилизацией, чтобы понять, с какой целью ему все это дали".

Правда, после этого внутреннего монолога я почувствовал себя еще хуже. Во второй уже раз я стал выгружать багаж из машины, Зденек начал отвинчивать фары и другие "составные" нашей "тойоты".

— Ведь всю машину по деталям заставит разобрать, — пророчествовал Зденек. — Ни бриллиантов, ни золота, ни опиума он не найдет, а через границу все равно не пропустит. На что спорим?

— Ну, потом у него уже не будет доводов...

— Еще как будет! Ведь мы в коротких брюках.

Под влиянием столь тщательного досмотра я совсем забыл об этом ужасном обстоятельстве. А ведь "командир" нам ничего не обещал...

Мне припомнилось выражение его лица при виде моих десяти тысяч долларов. Глаза у него, правда, заблестели, но в целом он остался равнодушен. Да, пожалуй, ничто не заставит этого молодца отказаться от слепого повиновения приказу. И вдруг мне кое-что пришло в голову.

Я прекратил разгрузку машины и с достоинством начал прохаживаться вдоль пограничной полосы. Новая роль, в которую я "вживался", видимо, очень сильно изменила мой вид, так как таможенник вовсе без уверенности в голосе повторил:

— Где же твоя отвертка?

— Она мне больше не нужна.

— Как это?

— А так, что через пять минут я перееду границу.

Начальник таможни вдруг принялся меня внимательно рассматривать, хотя этим-то он мог бы заняться и пораньше. Что-то ему не нравилось.

Я внимательно смотрел на часы и считал минуты.

— Тебе остается четыре минуты. Пока поставишь печати на все бумаги, уйдет не меньше минуты — так что три минуты тебе остается на размышление. Пропустишь нас через границу или нет?!

— Не пропущу. Ты не разобрал машину, и у тебя нет длинных брюк.

— Ну, хорошо! — сказал я со значением и стал медленно к нему приближаться. Вид у таможенника был неуверенный, но он не отступил. Сознавал свою власть.

— Ты знаешь, кто самый большой господин в Уганде? — спросил я его.

— Генерал Амин! — вытянулся таможенник в струнку.

— Да. И когда я ему скажу, что ты не хотел пропустить меня через границу, знаешь, что он сделает? От тебя не останется даже...

— Мокрого места! — дополнил Зденек.

— А знаешь, почему? — опять со значением в голосе спросил я.

— Не знаю.

— Потому, что я — его старый друг.

Первым делом он кинулся к "тойоте" и принялся укладывать чемоданы. Мне было и смешно, и в то же время жаль его; но, так как мы хотели попасть в Уганду, роль надо было выдержать до конца. "Командир" в бешеном темпе грузил багаж, его коллеги бросились ему помогать, но он не позволил, явно стараясь замолить передо мной свои грехи. Я стоял рядом с часами в руках, и бедняга каждую секунду спрашивал:

— Сколько у меня еще времени?

Ровно через пять минут мы переехали через границу, прождав этого момента целый день. Мы устали и были злы, как черти. Ехать ночью по африканскому бездорожью — в такой перспективе и вправду не было ничего привлекательного.

Нам пришлось вернуться обратно за документами, сама мысль о которых вылетела у нас из головы в напряжении этих последних пяти минут. А неприятности все сыпались и сыпались...

В Кампале мы должны были остановиться у Томми Хохбауэра, которого я знал еще по прошлым экспедициям. Со Зденеком мы договорились, что в город мы въедем на всякий случай затемно, — вдруг нам таможенник не просто так морочил голову.

Томми увидел нас из окна, когда мы выходили из машины перед его домом. Он пулей вылетел из дома и вместо приветствия взволнованно прошептал:

— Скорее, скорее, проходите быстро!..

Мы влетели в дом, чувствуя себя по крайней мере взломщиками.

— Если бы вы попались, упекли бы вас как миленьких, — сказал Томми уже за закрытыми дверями. — За парик и короткие брюки можно схлопотать два года!

И тут в моей памяти всплыли слова таможенника: "У тебя есть десять тысяч долларов, но у тебя нет длинных брюк, значит, у тебя ничего нет".

До моего сознания стал постепенно доходить смысл его философии.

— Как же быть? — спросил я беспомощно.

— Снимите их.

Без брюк мы, конечно, ходить не могли, а Томми Хохбауэр был столь представителен, что в его штанах мы спокойно уместились бы вдвоем со Зденеком.

— На чердаке среди старого барахла для вас наверняка найдутся какие-нибудь брюки времен моей молодости, — спохватился Томми. — Ведь я когда-то был прямо тростиночка!

Вскоре обнаружилось, что эта "тростиночка" и в молодости весила не меньше центнера, так что последняя робкая надежда развеялась, как дым. Наконец Томми разработал очень ловкий план.

— Утром вы поедете на Главную улицу. Зденек остановится прямо перед входом в магазин, вы как следует осмотритесь, нет ли поблизости полицейских, а потом быстро юркнете внутрь.

Томми нарисовал нам подробную схему расположения магазинов. Воспользоваться можно только теми, около которых есть стоянки, — иначе риск слишком велик. И вот, с этой схемой в руках, мы в девять утра отправились в центр Кампалы и не без опасений в душе остановились на Главной улице.

Полицейские носят черные береты, поэтому распознать их можно издалека. На улице не было ни одного белого, сплошь только негры и... черные береты. Мы сидели в машине, боясь прозевать удобный момент.

— Старт! — скомандовал Зденек.

Я вылетел из машины и помчался в магазин. Ошалевший хозяин не издал ни звука, наверняка я был первым человеком, которого он видел в запрещенном "туалете" после опубликования закона.

— Мне срочно нужны длинные брюки!

Хозяин молчал.

— Слышишь? Я хочу купить длинные брюки!!!

— У нас нет, — выдавил он из себя.

— Не ври! Я был здесь три дня назад, у тебя их было полно.

Я думал, что он таким образом хочет содрать с меня подороже, но ошибся. Хозяин, как оказалось, хотел поскорее от меня избавиться и попросту вышвырнул меня на улицу.

В соответствии со схемой мы проследовали дальше. Следующий магазин был большой, выбор здесь был получше, а хозяин поприветливее.

— С радостью помог бы вам, господин, но это невозможно.

— Что вы имеете в виду?

— Господин изволит быть слишком толстым.

У Хохбауэра я был слишком худ, здесь слишком толст... Я принялся убеждать хозяина, что он ошибается, что в талии и в бедрах у меня столько-то и столько-то сантиметров и что по европейским критериям я мужчина в самый раз. Дело кончилось тем, что не я его убедил, а он меня, причем очень просто и наглядно: я перемерял штук двадцать брюк, но ни одни на меня не налезли. В этом было что-то загадочное.

— Как же это так? Почему у вас нет брюк на меня? — я был в полном изумлении.

— В этой огромной куче брюк обязательно что-нибудь найдется.

— Не найдется, — отвечал он с полной уверенностью.

— Это просто непостижимо.

— Да нет, господин, все очень просто. В нашем магазине продаются брюки только для бедных. Вы ведь изволите много жрать, это значит, вы богатый. А тот, кто изволит много жрать, может заказать себе брюки у портного.

Мне кажется, что я точно понял смысл его высказываний.

Тайна, таким образом, раскрылась, но мои проблемы решены не были. Так как брюки мне необходимо было раздобыть во что бы то ни стало, времени терять было нельзя. К сожалению, то же самое повторилось в двух других магазинах, и у нас оставался лишь последний шанс. Зденек отложил схему в сторону и сказал скептически:

— Вот увидишь, на этот раз все будет хорошо.

Хозяин для начала только качал головой и утверждал, что он не может выполнить моего желания, но наконец не устоял перед моими просьбами. Я перемерял неисчислимое количество брюк, после чего все-таки обнаружилась одна пара, в которую я кое-как влез. Эффект был, прямо скажем, необычен. Брюки были узки. Все швы на них готовы были лопнуть. На талии мне их застегнуть не удалось, на задней части они были опасно натянуты, а впереди — слишком свободны.

— Ты просто неотразим! — констатировал Зденек и поскорее открыл дверцу "тойоты". — Присаживайся.

— Я уж лучше пойду пешком.

— Пешком?..

— А вдруг они лопнут? — вслух подумал я, воспринимая все это совершенно серьезно.

Представьте себе, все переговоры в Кампале я должен был провести в этих проклятых брюках и, по большей части, стоя. В качестве сувенира я привез их в Чехословакию. Я заплатил за них 320 шиллингов, т.е. 48 долларов пошлины, и должен вам сказать, что они стоили того, так как забыть о таком приключении просто невозможно.

Том пошел разыскивать грузовик, а мы вдвоем держали антилопу гну, которая весит 350 кг и обладает силой вместе взятых пятерых крепких мужчин. Мы привязали животное к деревцу и связали ему передние ноги. Я при этом держал его голову, а наш африканский помощник улегся на него, чтобы оно не слишком дергалось. Ждать пришлось долго, особенно мне ожидание казалось нескончаемым, так как я только теперь ощутил, как болят все мои бедные косточки. Я проклинал Тома как никудышного водителя и решил никогда и ни за что не садиться с ним больше в машину. Свое решение я выполнил. Наконец Том вернулся вместе с грузовиком. Пока антилопу водружали в машину, я из последних сил отошел в сторонку и в положении стоя попытался найти такое положение, в котором можно было бы не чувствовать боли. Я не мог ни сесть, ни лечь, даже выпрямиться не мог. До лагеря было по крайней мере километров тридцать, дорога была вся в рытвинах. Том послал африканцев с антилопой вперед, а сем медленно и осторожно повез меня в лагерь. Мы ехали два часа, и эти два часа были тяжелым испытанием в моей жизни. В лагере я от пояса до лопаток прочно "обклеился" липким фиксирующим бинтом. Три дня и три ночи я просидел на стуле около костра за нашей хижиной. Примерно на седьмой день я привязал себе на спину толстую доску, выдолбленную по моим размерам, и двинулся потихоньку встречать свою жену Здену, как раз в это время впервые прилетевшую в Африку. По дороге мы остановились в больнице, где и обнаружилось, что с левой стороны вдоль позвоночника у меня двойной перелом пяти ребер и сильно повреждена почка.

Мы отправились на отлов с восходом солнышка. Только что прошел дождь, на колеса налипала грязь, потом машина кое-как заскользила по мокрой траве. У нас было отличное настроение.

И не только потому, что это был первый более или менее приличный день после продолжительного сезона дождей, но и потому, что мы нашли прекрасную жирафу — у нее была ослепительно белая шерсть с прелестно очерченными темно-коричневыми пятнами. Это была самая красивая жирафа из всех мной виденных. Я тут же дал ей имя Белоснежка, и мы припустились за ней как те самые семеро гномов. Мы решили поймать ее во что бы то ни стало, оба джипа разъехались, зажав ее с обеих сторон, и хорошо еще, что была такая грязь, что мы не могли слишком быстро ехать, а она — бежать. Ровно через две минуты из моей машины пошел дым. Я остановился, открыл капот и обнаружил, что причиной дымления были всего-навсего провода от аккумулятора, так что я их просто повыдергал. Второму джипу повезло — его экипаж сумел накинуть на Белоснежку лассо. Я выпрыгнул из своей дымящейся машины и бегом помчался за ней. Охотники из второго джипа держали ее. Но наша Белоснежка оказалась не такой уж хрупкой — она раскидала всех нас и пустилась наутек. Я, конечно, попытался ухватить ее за хвост — это давно проверенный метод. Жирафа, однако, тщательно наблюдала за мной, вовремя изготовилась и лягнула меня, да еще как — я попытался увернуться, но она сумела угодить в самое наше чувствительное место. Я, естественно, тут же покатился на землю и увидел небо в алмазах. Белоснежка, видимо, из простого любопытства снизила скорость и поглядела на меня. Этих секунд хватило для того, чтобы я опомнился и ухватился за лассо, затормозившее рядом со мной. Я, конечно, страшно обозлился, в силу чего обмотал лассо — как альпинист канат — вокруг пояса, кинулся к ближайшему пеньку, уперся в него ногами и руками и решил: будь что будет! Петля обвилась вокруг шеи Белоснежки и начала душить ее, волей-неволей ей пришлось замедлить бег. Мне пришлось выдержать это чуть ли не четвертование, в то время как африканцы из обоих джипов прыгали вокруг нее, но поймать так и не решались. А когда пришло подкрепление с огромным ящиком, они вдруг осмелели и накинулись на нее все вместе.

Это было слишком даже для крепкой Белоснежки. После этого происшествия у меня две недели заживал огромный синячище в низу живота и долго еще потом это место побаливало. И только врач в Дворе Кралове установил, что у меня трещина в крестцовой кости.

Жирафам, видно, суждено наносить ущерб моему здоровью, так как следующее ранение я получил, когда мы загоняли в ящик для транспортировки сетчатую жирафу. Ящик стоял в конце длинного огороженного прохода, ведшего к загону. Когда жирафы оказывались в проходе, мы подталкивали их дубинками до тех пор, пока они не забегали в ящик. Одна из них все пятилась и старалась попасть обратно в загон. Неожиданно она так сильно ударила копытом по моей дубинке, что она чуть не разлетелась в щепки. В этот момент мой помощник с перепугу уронил свою дубинку на землю. И тут вдруг жирафа резко попятилась, доломав мою дубинку, которую мне и так уже было трудно держать. Меня отбросило к загону, после чего мне удалось приземлиться точнехонько на брошенную на землю дубинку. В результате — перелом четырех ребер, для разнообразия с правой стороны. Вновь повторились все лечебные процедуры, пришедшиеся совсем уже некстати, потому что надо было организовывать самый большой в моей жизни транспорт животных в Чехословакию.

В начале 1975 года мы ловили носорогов в верхнем течении Нила в области Самба. С разведывательного самолетика нам по радиосвязи сообщили местонахождение двух самок и одного подросшего детеныша. Когда мы приблизились к носорогам, они пустились наутек. Я обрадовался, увидев, что детеныш — самка, последняя, которую нам нужно было поймать. Нам удалось быстро отделить ее от взрослых самок и накинуть лассо. Мы повыскакивали из джипа, бросились на детеныша, стараясь связать его. В первую очередь я коротким лассо связал ему задние ноги, но передние связать не удалось — восьмисоткилограммовая "детка" стряхнула с себя туземцев и, комично подпрыгивая (что ничуть не снижало опасности), обратилась против нас. Мы набросили на передние ноги специальное короткое лассо. Туземцы снова накинулись на детеныша, продолжающего сопротивляться. И вот, дернувшись в очередной раз, он успел резко ударить меня правой стороной головы по левому плечу. Раздался треск, плечо заболело — и все вроде было ничего. И только когда мы, наконец, связали его, я вдруг перестал владеть рукой и даже не мог ее поднять. Ночью пришлось спать на правом боку, так как плечо распухло и болело невыносимо. Две недели я подвязывал руку платком, потом боль стала отступать. С тех пор в определенных положениях рука снова начинает болеть; должен признаться, что по болевым ощущениям я выучился предсказывать погоду. В Дворе Кралове рентгеновский снимок показал, что носорог перебил мне ключицу и ребро под ней и что оба перелома, к сожалению, плохо срослись.

Я описал только те травмы, из-за которых я некоторое время не мог работать и последствия которых ощущаю до сих пор. Мне пришлось подвергнуться еще и многим мелким неприятностям, которые, правда, приключаются с людьми, даже если они сидят дома — переломанные пальцы, неисчислимые порезы, сотни колючек, вонзающихся, куда им вздумается. Например, я постоянно ощущал режущую боль в глазу. В Найроби я зашел в глазную поликлинику, где и нашли тонкую колючку, застрявшую в белке глаза; ее, конечно, вытащили, но опасались при этом, что в ранку может попасть инфекция. И представьте себе — с тех пор я вижу лучше!