Царь зверей не лев

Драматический финал

Последние четыре дня в лагере под Исиолой не так легко забыть. События так и сыпались одно за другим.

— Маррей, пойдем к загону, — попросил я. — Поможешь мне отобрать животных. Маррей, правда, не понял, что я имею в виду, но охотно отправился со мной. В последнее время он был очень молчалив и часто крутился около меня. Я понимал, о чем он думает: наша экспедиция подходит к концу, и Маррею становится тоскливо...

— Эта жирафа мне не нравится, — заметил я.

— Что ты против нее имеешь?

— Она очень худая.

— Это дело вкуса, — возразил он.

— Согласен. Но и та жирафа, которая стоит рядом с худой, тоже не в моем вкусе. У нее белое пятно на глазу. Наверное, от колючки. Ты заметил?

— Нет. Наверняка это такой пустяк, что...

— Погляди-ка! А у этого самца треснуло копыто.

Маррей посмотрел на меня очень внимательно. Но пока еще не понимал, к чему это я клоню.

— А вон та жирафа как-то уж очень чудно заворачивает голову. Чуть ли не на спину.

— Джо! — взволнованно воскликнул Маррей. — Ты почему все это говоришь?

— Потому что этих жираф мы отпустим обратно в джунгли.

Маррей довольно долго молчал, видимо потому, что решил сначала обдумать выражения.

— Ты рехнулся! — наконец выкрикнул он. — Нам осталось четыре дня до отъезда, а ты хоть представляешь, сколько всего надо успеть сделать?

— Представляю. Например, хоть те же клетки для зебр.

Маррей виновато опустил глаза. Совесть на этот счет у него была нечиста. Изготовление клеток для зебр я поручил его зоологам, объяснив при этом, что длина должна быть восемь футов, и решил, что этого достаточно. Ребята потрудились на славу, изготовив клетки в рекордные сроки. Я был очень доволен, правда, только до тех пор, пока мы не решили посмотреть, что из этого получилось.

Зебру невозможно было впихнуть в клетку.

Я взял сантиметр, все измерил и... оказалось, что клетки имели в длину семь футов.

— Ведь я же говорил, длина — восемь футов!!!

— Но знаешь, Джо, в специальной литературе говорится, что у зебры Греви рост пять с половиной футов, а в длину она — семь футов.

— Но ведь клетка — это не бочка для селедки! — начал я обиженно, но потом взял себя в руки. Зачем понапрасну тратить энергию? Ведь я же знал, что работать придется с неопытными охотниками, так что теперь мне не оставалось ничего другого, как расхлебывать заваренную мной же кашу.

Но вернемся к нашему разговору у загона.

— Джо, ты правда хочешь выпустить этих жираф?

— Правда. В Чехословакию отправятся только первоклассные животные.

— А теперь что? — подозрительно спросил Маррей.

— Наловим других.

— Пароход с транспортом животных уходит двенадцатого августа. Ты же не можешь подойти к капитану, похлопать его по плечу и сказать: "Подождите с отплытием, не поднимайте якоря, мне нужно поймать еще парочку жираф!.."

— Это я знаю.

— У нас нет ни одного исправного джипа, — продолжал Маррей. — Запчастей нет.

— Садись в самолет и слетай за запчастями в Найроби. Ночью починим машины, а с утра идем на отлов.

Маррей сделал "кругом марш!" и исчез. Вечером вернулся со всем, что нам было необходимо. В ту ночь мы не сомкнули глаз, но все было сделано вовремя. Мы радостно приветствовали наступившее утро и совсем не чувствовали усталости.

Я пошел к палаткам, где жили туркано, и весело прокричал:

— Подъем! Подъем!

Обычно довольно много времени уходило на то, чтобы их "раскачать". На этот раз они собрались очень быстро и выглядели подозрительно свежими.

— Пошли на охоту.

Они стояли молча, переминались с ноги на ногу и ухмылялись.

— Что за дела, ребята? — спросил я обеспокоенно.

— Бвана, сегодня мы на охоту не пойдем.

— Почему это вы не пойдете на охоту?

Мне не оставалось ничего другого, как сохранять полное хладнокровие. По опыту я уже знал, что в таких случаях ни угрозы, ни аргументы не оказывают никакого воздействия. Нужно было уметь сторговаться.

— Нам нужно помолиться.

— Ну так помолитесь и — за дело!..

— Сегодня мы работать не будем.

Во мне уже все кипело. Но я все еще сдерживался.

— А почему вы не будете работать?

— Ты должен отвезти нас в Ванюки. В церковь.

Деревня Ванюки находилась в ста сорока километрах от нашего лагеря, туда можно было попасть только по узкой дорожке, протоптанной скотом.

— Молиться можно и здесь. Это не имеет значения.

— Нет. Отвези нас в церковь!

У меня потемнело в глазах. Мои попытки во что бы то ни стало сохранить спокойствие разлетелись в пух и прах. Я бесновался на своем родном языке и на суахили, а они ухмылялись и твердили свое "Отвези нас в церковь".

— Не повезу!

Все тут же уселись на землю и пустились в разговоры, перестав обращать на меня какое-либо внимание. Они знали, что я не могу без них обойтись и были уверены, что добьются своего. Я был так взбешен, что решил не сдаваться. Ничего, сказал я себе, они в конце концов передумают.

Мальчики Маррея остались в лагере и готовились к транспортировке. Из людей племени кикуйя я на скорую руку составил новую группу. До сих пор мы использовали их на вспомогательных работах, ловить животных они толком не умели. Я попытался им все объяснить коротко и ясно, после чего мы отправились в буш. Надежды на успех было мало. Примерно в сорока километрах от лагеря мы остановились в ожидании самолета Маррея, который должен был обследовать местность с воздуха. Ждать пришлось недолго. Через несколько минут Маррей помахал нам крыльями, давая понять, что все в порядке. По рации он сообщил, что примерно в пяти километрах от нас нашел удобную для отлова полянку, на которой пасутся два стада жираф... Мы тронулись в путь.

На поляне паслось уже только одно стадо. Действовать надо было быстро. Я ловил жираф по всему белому свету, но таких осторожных и коварных еще не встречал. Во всех других местах нам иной раз удавалось приблизиться к ним хотя бы на сорок шагов, и только после этого они неспешной рысью убегали от нас. Но эти жирафы реагировали на малейший шум, чужеродный привычным звукам родного буша.

Мы выскочили на поляну. Когда до стада оставалось двести метров, жирафы в момент скрылись в непроходимой чаще.

— Это не страшно, — отозвался в эфире Маррей. — Спрячьтесь в кустарнике на краю поляны, тут неподалеку еще одно стадо, я пригоню его к вам.

Мы укрыли джип под тремя акациями, так что нас не было видно, да и ветер нам благоприятствовал. Самолет начал пикировать, кружить над стадом, так что вскоре множество сетчатых жираф стало приближаться к нам. Когда стадо вышло на середину лужайки, мы на большой скорости выехали из-под акаций... Жирафы на драгоценные доли секунды застыли в изумлении, потом галопом пустились наутек. Но все-таки преимущество в скорости осталось за джипом.

— Не упускайте их с лужайки, не упускайте! — кричал я. Правда, вряд ли кто слушал меня в тот момент. Кикуйя выжидали в полной неподвижности, я еще раньше заметил, что в их глазах горит охотничий азарт. Отлично!

Мы начали сгонять жираф в середину. Только представьте себе эту картину! Мы на всех скоростях гнались за ними, дико ревели моторы джипа и самолета... а я невольно прислушивался к тиканью часов, которые безжалостно отсчитывали секунды. Кто победит?

Лассо обвило шею изумительно красивой самки.

— Пора!

Кикуйя с боевым кличем выскочили из машины и кинулись на жирафу. Все мои инструкции попросту улетучились из их голов. И вы знаете, что они сделали? Шестеро молодцов повисли на тонком жирафьем хвостике, а все остальные кинулись ей на шею. Я орал, умолял... Ничего не помогало.

Жирафа в глубоком шоке опустилась на землю.

Можете ли вы понять, с каким чувством я уходил с этого места? На опушке лужайки я оглянулся. Жирафа неподвижно лежала посередине, а из кустарников к ней подкрадывались два шакала. Я закрыл глаза. Я не стыжусь этого. Я ловлю животных ради жизни, и смерть в природе всегда глубоко ранит меня.

— Бвана, посмотрите, — прошептал Альфонз.

Шакалы напали на жирафу... и тут случилось нечто невероятное. Она вдруг пришла в себя, поднялась и, собрав последние силы, убежала в джунгли. Шакалам пришлось покинуть поле боя.

Кикуйя не поймают мне ни одной жирафы, это было ясно. Не оставалось ничего другого, как уговорить туркано.

Они сидели на том же самом месте, где я оставил их утром, только теперь они уже не ухмылялись, а держались серьезно, даже важно. Причина этого вскоре выяснилась.

— Джо, у тебя гости, — приветствовал меня Маррей. При сообщении неприятных известий он всегда пользовался только единственным числом.

— Так ты говоришь, у нас гости?

— У тебя гости, — поправил он меня, и это означало, что ничего хорошего ждать не приходится...

Из Исиолы прибыл предводитель племени туркано, он был пьян в стельку, но цель своего визита, хоть и заплетающимся языком, изложил на удивление четко и понятно:

— Ты не хочешь, чтобы мои люди молились. Ты не хочешь, чтобы они пошли в церковь. Если ты не отвезешь их в Ванюки, то...

Предводитель угрожающе замолчал и хотел удалиться с достоинством. Тут он зацепился ногой за корень акации, свалился на землю и прохрапел до самого вечера.

Другого выхода у меня не было, пришлось выполнить их требование. Я должен был наловить жираф. Должен! Если завтра их отвезти в Ванюки, я, правда, потеряю еще один день, но зато в запасе останется целых два.

Утром я завел большую "тойоту", и мы отправились в путь. Мы буквально плавали в облаках пыли, зато у туземцев было превосходное настроение. Как только они побывают в церкви, им сразу же захочется работать как можно лучше, — прикидывал я про себя что-то в этом роде, пытаясь хоть чем-то утешиться в этом далеко не комфортабельном путешествии.

Когда мы, наконец, подъехали к Ванюки, меня охватило любопытство. Ведь я ничего не знал о племени туркано, не знал, как они живут, мне были известны только их "особенности", о которых я рассказывал в предыдущей главе.

Высокий туземец, по всем признакам представлявший "начальника экспедиции", сразу же у въезда в деревню приказал мне остановиться.

Вокруг пока еще не было ничего, кроме лепившихся друг к другу обычных местных лачуг.

Все повыскакивали из машины и кинулись к обшарпанному домишке. Над входом висела от руки написанная вывеска "БАР".

— Ведь вы же собирались в церковь! — заорал я.

Церковь для меня представляла в данный момент гораздо больший интерес — из-за дефицита времени. Вчера туркано получили деньги, и теперь их отсюда не вытащишь — до тех пор, пока у них не останется ни копейки.

— Мы больше не хотим в церковь, — ответил мне высокий, и больше на меня уже никто не обращал внимания.

Я вошел внутрь, и вид, который мне представился, был точной копией сценки из любого ярмарочного вестерна. В кино это никого не удивило бы. Но так как это было реальной действительностью, я замер в дверях с раскрытым ртом.

— Закрой! — прозвучал повелительный голос из-за стойки бара.

Причиной моего полного ошеломления как раз и была обладательница этого голоса.

— Закрой! — с угрозой повторила она, и я тут же исполнил ее приказание.

Она была очень красива, и я вовсе не преувеличиваю. На ней было экстравагантное платье европейского покроя, вся она сияла чистотой, прибранностью и вкусом.

— Закрой! — прикрикнула она на меня снова.

— Да я ведь уже закрыл за собой.

— Пасть закрой, — сказала она по-английски, а мое появление на нее не произвело никакого впечатления. Нельзя сказать, что я высокого мнения о своей внешности, но в условиях местной конкуренции мои шансы были совсем неплохи. В этом так называемом баре была неописуемая грязища, он напоминал кабак самого низкого пошиба, с той только разницей, что "клиентура" здесь состояла из негров диких джунглей. Тут не было ни единого представителя цивилизации. Как же здесь могла оказаться эта барменша и, очевидно, хозяйка заведения?..

Загадочная дама меня больше не замечала. Туземцы пили, веселились, но никто даже не пытался буйствовать, тем более позволить себе что-либо по отношению к ней. Она полностью держала ситуацию в своих тонких, ухоженных ручках.

Это понимали даже туркано, — они не плевали ни на пол, ни в лицо. Плевали только на улицу, через открытое окно. Даже они ее уважали.

Время шло, и прекрасная барменша перестала меня интересовать. Впереди сто сорок километров обратной дороги и всего два дня на отлов. Что делать? Как мне их отсюда выкурить? Я предпринял несколько попыток, окончившихся полным поражением.

Положение было безнадежным.

Вдруг мне в голову пришла одна мысль. Я подошел к стойке и со всей вежливостью, на которую был способен, спросил:

— Мадам, можно к вам обратиться с просьбой?

— Подумай хорошенько о том, что скажешь! — в ее миндалевидных глазах сверкнула угроза.

— Мадам, только вы можете мне помочь.

— Все вы говорите одно и то же!

Чтобы, не дай бог, она не поняла меня превратно, я поскорее рассказал о своих затруднениях.

— Мадам, выгоните их! — просил я. — Вас они обязательно послушаются.

Выслушала она меня очень внимательно. Я замолчал, с волнением ожидая ее ответа.

— Все мужчины сволочи! — крикнула она.

— Правильно, — согласился я кротко. — Только выгоните их, пожалуйста.

— Сатанинское отродье! — продолжила она.

— Да, конечно... Если вы их не разгоните, я не поймаю пять жираф.

— Вы, упыри чертовы!

Я любезно согласился. Мадам, наконец, замолчала, схватила плетку и всех нас вышвырнула на улицу. "По знакомству" мне досталось больше всех, но я был ей так благодарен...

На другой день во время отлова я сломал четыре ребра, а в области почек получил тяжелую рваную рану. Я не мог ни стоять, ни лежать.

Но надо было поймать еще четыре жирафы!

Отловом руководил Маррей, он сам предложил свои услуги. Я сидел в палатке, скрипел зубами, но вынужден был улыбаться — иначе бы туземцы побоялись ловить жираф.

На четвертый день ко мне вошел Маррей, его мальчики ожидали снаружи.

— Джо, у тебя есть все жирафы, — сказал он тихо. — Охота окончена.

— Спасибо, Маррей. Спасибо вам всем!

Откуда ни возьмись появился Муго с такой дорогой в тот момент бутылкой и рюмками, за спинами зоологов Маррея в темноте я разглядел туземцев из Найроби, там же были кикуйя и туркано. Несмотря на растроганность, охватившую меня в тот момент, я подумал: "Ну вот, сейчас из-за бутылки начнется настоящая битва".

Но ничего такого не случилось.

С тропического неба на нас молча смотрели звезды... Мы тоже молчали.

Рабочие в нашем лагере все время страдали от малярии. Поэтому я купил килограмм противомалярийных таблеток, которые раз в неделю получали все —в том числе и я. Я давал таблетки каждому работающему у нас, а от малярии все не удавалось избавиться. Потом случайно обнаружилось, что лекарство отдается больным в деревне в обмен на местный самогон и сигареты. В ближайший понедельник все как обычно выстроились на "центральной площади" лагеря в ожидании таблеток, но на этот раз я не позволил никому уйти с места, не проглотив лекарства у меня на глазах. С малярией было покончено.

Анофелес пестрокрылый — так же как и наши комары — предпочитает жить поближе к воде и болотам. Самцы совсем безвредны, пища им не нужна вовсе, у них даже нет колюще-сосательного "устройства". Самки же — настоящие кровопийцы; они прокалывают кожу жертвы, отыскивая при этом кровеносный сосуд, оставляют в ранке капельку слюны, замедляющей свертывание крови, и сосут, пока не насытятся. Вскоре начинают проявляться неприятные последствия — место укуса начинает зудеть, краснеет, чуть позже появляется синюшный отек. Анофелес вместе со слюной заносит в ранку микробов малярии, от которой в странах, где он расселяется, страдают миллионы людей.

Ядовитые змеи не охотятся на людей. Свою добычу они обязательно должны проглотить целиком —вот почему нападений на человека с их стороны практически не бывает. Кроме того, если змея все-таки напала на человека, он еще достаточно долго, примерно в течение получаса, сохраняет способность двигаться и может суметь ранить или убить змею. Поэтому даже самые агрессивные змеи избегают встречи с человеком. Змеи "не разбазаривают" яд — они вбрызгивают его в ранку только такое его количество, которого хватает для умерщвления жертвы. Когда они, защищаясь от человека, кусают его, то вынуждены использовать весь свой запас яда, но и этого часто бывает недостаточно. Укушенный может умереть, если ему вовремя не ввести противоядие (в чем мне самому пришлось убедиться) или не приложат к месту укуса змеиный камень на несколько минут, часов или даже дней. Змеиный яд — это смесь ядов, каждый из которых поражает нервные или мышечные ткани, отравляет кровь. Яды, поражающие нервную систему, вызывают судороги и парализуют прежде всего дыхательный аппарат, причем сердце продолжает биться. Жертва змеиного укуса может ослепнуть и оглохнуть. Яды, отравляющие кровь, увеличивают пропускную способность сосудов, так что отравленная кровь быстро попадает в ткани: конечности сначала покрываются краснотой, потом чернеют и опухают. Может открыться и кровотечение в брюшину. Яды, поражающие мышечные ткани, разлагают их и усугубляют отравление. Бывают случаи, когда уже после введения спасительной сыворотки действие яда в тканях продолжается, что может стать причиной отмирания конечностей, гангрены и длительных воспалительных процессов.

Во время первой поездки в Африку мне в Уганде удалось поймать большую ядовитую змею. Я в руках принес ее в домик, где мы жили, посадил ее в крепкий мешок, а мешок положил в ящик в углу карантинного помещения для обезьян. Там стояло примерно пятьдесят клеток с зелеными макаками. Дней через пять ко мне вдруг с вытаращенными глазами примчался главный зоотехник Кристоф и, еле переводя дух, сообщил, что на клетке с макаками лежит свившаяся в кольцо змея. Я осторожно вошел в карантинное помещение и специальной палкой для отлова змей снова поймал ее. Долго мне не удавалось понять, как ей удалось освободиться. Наконец, я обнаружил в мешке экскременты, которые полностью разложили часть джутового мешка, так что змея спокойно могла выйти на свободу.

По официальным данным, крокодилы в Африке ежегодно пожирают почти три тысячи человек. Когда кто-нибудь становится жертвой крокодила, африканцы говорят: "Хаузуру — схаури ийя мунгу" («Ничего не случилось, на то была воля богов»).

Самое жалостное зрелище — это африканские дети. Большинство из них страдает воспалением глаз, ходят они в рваной одежде и наверняка ни разу в жизни не ели досыта. Они необыкновенно малы и худы, животики у них чрезмерно большие, но они кажутся гораздо старше наших детей. Вы встретите их повсюду: на городских рынках, где крохотные чумазые мальчуганы терпеливо ждут случая заработать пару центов подноской покупок к машине, или вдоль шоссе, где они в изодранных рубашонках охраняют стада коз, овец или коров.

Больше всего меня растрогала одна африканская мама, однажды вечером принесшая к нам на руках восьмилетнюю дочь — девочку в палец руки ужалила змея, рука распухала буквально на глазах. Я промыл палец спиртом, сделал надрезы вокруг подушечки и там, где остались следы змеиных зубов, приложил змеиный камень (фармацевтическое средство, выпускаемое в Бельгии) и тщательно приклеил его пластырем. Девчушка дрожала от озноба, я завернул ее в одеяла и положил у костра, повар приготовил ей крепкого кофе. Через два часа опухоль начала опадать, ребенок дышал уже гораздо спокойнее, стало ясно, что опасность миновала. Утром я сказал матери, что все в порядке и что они с дочкой могут вернуться домой. Через пару часов они вместе пришли обратно. Девочка протянула мне что-то, завернутое в листья. Я не знал, что это должно означать. Повар объяснил мне, что они пришли поблагодарить меня и принесли за излечение курицу. Я не хотел принимать подарка, объясняя повару, что это был мой долг, но он все только повторял: "Бвана, прошу вас, возьмите это, иначе они будут очень несчастны. Эта курица была единственным их состоянием, они принесли вам ее из благодарности. Если вы не возьмете ее, они глубоко оскорбятся". Ну что же, курицу я взял, а девочке подарил двадцать шиллингов, чтобы она купила себе еще три такие же.