Царь зверей не лев

Плохое предчувствие — дважды

— Джо, эта ночная охота не для моих нервов, — нехотя признался Маррей. Мы, да еще Джон сидели в джипе, направляясь к небольшим равнинам неподалеку от Мбала-Мбалы. За нами следовала "тойота" с ящиками для пойманных животных. В ней ехали Майк Маленький и четверо покомо.

После первого, с таким треском провалившегося отлова, о котором мы рассказали в предыдущей главе, племя покомо снова вернулось в наш лагерь. Они пришли сами, не ожидая, пока мы позовем их. Под утро, когда послышались крики крокодилов и бегемотов, мы услышали уже знакомые всплески на реке, а вслед за этим увидели, как покомо переходят реку вброд. Разные чувства владели нами. Ведь я пренебрег ими и, хоть и вопреки своему желанию, связался с племенем борано. Я потерпел поражение. Покомо, казалось, могли быть удовлетворены.

Но они пришли не за тем, чтобы посмеяться надо мной. По-видимому, они уже знали, какую мы потерпели неудачу. А может даже, они все видели сами, потому что, когда мы начали объяснять им принцип отлова с заградительными полосами, они невероятно быстро все поняли.

Итак, мы снова были вместе с покомо, а борано после своего провала оставили нас в покое. Тот незабываемый день поставил точку в наших отношениях. Иными словами, нет худа без добра.

Время поторапливало нас, надо было наверстать упущенные дни и недели. Поэтому нам приходилось вести отлов даже ночью. Но для этого ночи должны были быть темные, безлунные, а еще лучше, если небо было затянуто облаками.

Как раз такая ночь выдалась сегодня. Настроение у меня было отличное: ночная охота наверняка будет удачной.

Маррей задумчиво смотрел на небо. Оно было совсем темное, серые, оловянные тучи почти сплошь закрывали его, и лишь на горизонте оставалась узкая, светлая полоска. В лучах заходящего солнца она казалась сияющим сводом, а буш каким-то сказочно-фантастическим островом.

— Не нравится мне этот ночной лов, — продолжал Маррей. — Я тебе не хотел об этом говорить, но... Сегодня какой-то черный день, и у меня нехорошее предчувствие. Обеспокоенный, я взглянул на него. Я уже был знаком с предчувствиями Маррея и боялся их: почти всегда они сбывались. И на меня порой что-то находило, но я пытался подавить в себе хандру, стараясь всегда поддерживать в лагере доброе настроение. В таких условиях это особенно важно. Маррея, как второго шефа нашей экспедиции, я тоже просил помнить об этом, что, учитывая его, от природы веселый характер, было нетрудно. Он обещал мне, а сейчас словно забыл о своем обещании.

— Почему тебе не нравится ночной лов? — полюбопытствовал я.

— Эти глаза пугают меня. Просто наводят ужас, именно ужас.

Чтобы вам стало понятно, я объясню, как мы ловили зверей ночью. Начинали всегда около десяти часов вечера, а заканчивали часа в два ночи. У нас были особые галогенные прожекторы, которые мы подключали к аккумулятору джипа, и они освещали местность на расстоянии ста метров. Этими сильными точечными прожекторами мы просвечивали буш до тех пор, пока в темноте не вспыхивали глаза именно того животного, которое мы собирались поймать.

Сначала нам пришлось научиться распознавать зверей по глазам. В первые три ночи это было сплошное мелькание разноцветных вспыхивающих огоньков, от которых рябило в глазах. Все эти фосфоресцирующие точки нам надо было безошибочно распознавать. Мы уже знали, что изумрудной зеленью светятся глаза дукеров, у льва большие зеленые глаза, сине-зеленые у гиен, а у геренука — красивые зелено-оранжевые.

Буш ночью казался темным бархатом, усыпанным множеством искрящихся самоцветов. У меня просто дух захватывало от этого великолепного зрелища.

— Маррей, я думаю, ты это не серьезно.

— Нет, я говорю серьезно.

Я решил не обращать внимания на его причуды. Кстати, мы уже были на месте, правда, приехали слишком рано, только ещё начинало темнеть, и пришлось ждать, пока ночь не поглотит все очертания и краски буша.

Прошло около часа. Мы молча сидели в джипе, отсчитывая каждую минуту. Во всяком случае я уже начинал терять терпение. Надо было поймать жирафовую газель, водяного козла и других редких животных.

— Взгляни, Джо, — прошептал Маррей. — Не напоминают тебе сейчас заросли черный, мертвый океан?

— Я и не подозревал в тебе литературных наклонностей.

— Они кажутся черным, холодным океаном, который наводит ужас и таит смерть. Ах, Джо...

— Дружище, ты начинаешь меня беспокоить. Что с тобой?

— Я и сам не знаю.

— Вздыхаешь словно барышня при луне.

"Хорошо, что нет луны", — деловито подумал я и нажал выключатель точечного прожектора. Совсем близко от нас вспыхнули большие зеленые глаза. Я смотрел на эти неподвижные точки, они, словно гипнотизируя, притягивали к себе мой взгляд.

— Это львы, — со страхом прошептал Маррей. За все время нашего пребывания у реки Тана он не забывал, что мы находимся в местах, где обитает очень агрессивное львиное семейство.

Он постоянно напоминал нам об этом, призывая к осторожности. И кстати, был прав. Я ведь уже говорил, что за время нашей жизни около лагеря у Мбала-Мбалы львы разорвали одиннадцать человек. По официальным сведениям, в когтях львов здесь ежегодно погибает около шестидесяти человек. В эти данные не включены дети и те, кто получил тяжелые увечья.

Но "уважение" ко львам испытывал не только Маррей. Боялись их и африканцы. Когда во время ночного лова неожиданно вспыхивали огромные зеленые глаза, все африканцы в нашей команде страшно пугались, становились беспокойными и беспомощными. Поэтому львиных глаз опасался и я.

— Ты знаешь, тут львы неплохо закусили одной парочкой, — продолжал Маррей.

Я слышал эту историю от Муго, который, даже рассказывая ее, дрожал от страха и негодования. Часто в полдень до нашего лагеря доносились из Мбала-Мбалы жалостные, рвущие душу погребальные причитания. Хотя я неоднократно бывал в Африке, но к подобному оплакиванию мертвых так и не смог привыкнуть.

— Ты знаешь, что в краале львы разорвали двух африканцев?

Крааль — плетень вокруг африканских хижин, рядом с которым в жаркие, душные ночи спали мужчины.

— Зачем ты мне это говоришь? — сердито спросил я. — Из-за тебя и так падает наш дух, а это совсем ни к чему.

— Джо, не сердись. Мне сегодня не до шуток. Но... Будь осторожен.

Я включил оба прожектора и направил свет в направлении, где светились львиные глаза. Вспыхнуло еще шесть зеленых огоньков, это означало, что львиное общество увеличилось.

— Посмотрим, как они будут реагировать.

Джон включил мотор, и мы ринулись на них. Свет обоих прожекторов я направил на львиные головы. Мы разглядели могучего льва с роскошной гривой и двух львиц. Глаза их, казалось, смотрели неподвижно. Мы остановились шагах в десяти от них. Они заворчали, оскалив зубы, но не отступили, а наоборот, приготовились к нападению.

Время шло, буш между тем превратился в сплошной, черный массив, и я сразу потерял интерес к львам. В конце концов мы приехали сюда не из-за них. Нам были нужны другие животные.

Мы выключили прожекторы, оставив только свет, чтобы шофер мог видеть вперед хотя бы на несколько метров. Трудно было ездить в таких условиях по бездорожью буша. Но мы не могли включать фары, светились лишь точечные прожекторы, с помощью которых мы по глазам отыскивали животных и светом ослепляли их. В этом и заключался принцип ночного лова.

Мы медленно объезжали равнину, которую присмотрели еще днем. Майк освещал кустарниковые заросли справа, я — слева. То и дело вспыхивало множество глаз, и вдруг мы заметили то, что искали. Глаза геренука.

Джон тут же включил скорость. Всегда трогаясь со второй скорости, мы за несколько секунд развивали скорость в шестьдесят километров. Сейчас оба прожектора были направлены на голову геренука. "Тойота" со всей командой следовала вплотную за нами.

Мы остановились. Африканцы, повыскакивав из "тойоты", помчались к ослепленному светом животному. Майк и я остались в джипе, следя за животным и направляя на него свет. Если животное отведет взгляд, и свет перестанет падать на его глаза, оно тут же начнет видеть, ориентироваться и моментально скроется в чаще.

Глаза геренука, казалось, были неподвижны, а африканцы были уже совсем рядом. Это был самый напряженный момент лова, все наше внимание было сосредоточено на двух зелено-оранжевых угольках, все остальное вокруг словно перестало существовать. Никто в джипе не проронил ни слова, все словно замерло, лишь два тонких световых луча пронизывали черные заросли, и мы молча следили за происходящим.

Внезапно глаза исчезли. Это означало, что мы не уловили момент, когда животное отвело взгляд, и ему удалось скрыться в зарослях. Отступить мы не могли. Прошло несколько секунд, но нам это показалось вечностью. Неожиданно глаза геренука снова вспыхнули на черном фоне зарослей. Их отыскал прожектор Майка.

Оказывается, геренук запутался в кустах акации, и пока он пытался высвободиться, подоспели наши помощники-покомо.

— Майк, мы поймали его!

Мне страшно хотелось бросить прожектор и тоже побежать за всеми. Но приходилось сдерживать свои охотничьи страсти и хладнокровно продолжать освещать животное.

Осторожно держа геренука за шею, африканцы освободили его из колючих кустов и... он наш! Мы завязали ему глаза, ввели успокоительное и погрузили в "тойоту". Это был превосходный экземпляр самки, нам удалось целехонькой привезти ее в Чехословакию, хотя это прекрасное животное доставило нам потом еще немало хлопот.

Успех окрылил нас, а до рассвета оставалось еще достаточно времени. Мы могли продолжить лов. Отвезя геренука в лагерь, мы в отличном настроении вернулись обратно в буш.

— Твои предчувствия на этот раз были напрасны, — посмеивался я по дороге над Марреем.

Он ничего не ответил. Когда он закуривал, и пламя осветило его лицо, я успел заметить, что он все еще так же хмур, как и прежде. Почему он был таким, тогда как всех нас переполняла радость? Да, порой Маррея было трудно понять, и сегодня, пожалуй, лучше оставить его в покое. Что ж, всякое бывает.

— Прорицатель из тебя не вышел, — не унимался я. — Ты бы и на хлеб себе не заработал.

— Возможно, — сухо ответил он.

— Маррей, скажи же наконец, что с тобой?

— Ночь еще не прошла, Джо, — загадочно отозвался он.

Но испортить мне настроение в сегодняшнюю ночь было просто невозможно, а кроме того и времени уже не было. Я включил прожектор, и сразу же вспыхнули чьи-то глаза. Я забыл сказать, что сейчас мы ехали в другом составе. В нашем джипе был африканец, которого мы обучили обращаться с прожектором. Мне хотелось самому принять участие в отлове. Я быстро передал ему прожектор и выпрыгнул из машины. Вслед за мной Майк.

Мы бросились в направлении ярко-зеленых глаз, которые светились примерно в пятидесяти шагах от реки Тана. Здесь был небольшой заливчик, сплошь покрытый густым, липким илом, в котором мы брели, проваливаясь по щиколотку, но не спуская глаз с двух горящих точек. Вдруг мы заметили большого крокодила.

Все произошло настолько стремительно, что я даже не успел ничего понять. Крокодил замер, явно готовясь напасть на меня, но мне удалось ухватить его за хвост, он тут же выскользнул, Майк погнался за ним, и тут я ступил в воду.

Вода надо мной тотчас же сомкнулась: я, как оказалось, провалился в глубокую яму. Когда я вынырнул, то увидел, что Майк продолжает вести борьбу, по-видимому, даже не заметив моего исчезновения — ведь все произошло в считанные секунды. Но времени на размышления у меня не было, его не было даже на то, чтобы как следует прийти в себя... Майк держал крокодила, с силой вцепившегося в его высокие сапоги, за хвост, тщетно пытаясь вытащить его на берег. Тут ему и в самом деле удалось отбросить крокодила, но... прямо на меня.

Крокодил упал в яму, в которой я уже успел побывать, и исчез.

— У тебя было приятное общество, Джо, — заметил Маррей, когда все осталось позади.

Я даже не помню, как добрался до джипа, как не помню и того, как выбрался из ямы. Не к чему строить из себя героя, да и отвечать на вопросы я был не в силах. Сначала надо было освободиться от воды и ила.

— Джо, куда ты подевался? — услышал я звонкий голос Маррея. Он первым пришел в себя и, как видно, оседлал своего конька.

Что ж, его пророчество сбылось.

— Я вижу, ты скучаешь без своего крокодила, — сладким голосом продолжал Маррей.

Майк в замешательстве молчал, остальные тоже. Лишь у Маррея не пропало желание продолжать этот разговор.

— Я знаю, есть более приятные напитки, чем вода в Тана. Сегодня вечером я тебе один такой приготовлю.

Маррей сдержал свое обещание. У него были припрятаны бутылка шотландского виски и бутылка пива.

Но мне почему-то ничего не хотелось.

Драматические события имели продолжение и в следующую ночь. Мы ехали в джипе в своем обычном составе. Настроение у Маррея было хорошее, чему в значительной степени способствовала история с крокодилом.

— Маррей, у меня какое-то нехорошее предчувствие, — заметил я, когда мы покидали лагерь. Разумеется, я хитрил, думая отплатить ему за вчерашнее.

— У меня абсолютно никакого, — весело ответил он.

Этой ночью мы собирались ловить в новом месте, где кустарник был очень редок. Мы рассчитывали на богатую добычу. Сначала все шло как нельзя лучше... Как только мы прибыли на место и включили точечные прожекторы, вспыхнули глаза редкого животного. Как и обычно, мы бросились к нему.

Метрах в пятидесяти от него мы неожиданно заметили перед собой глубокую яму, которую, по-видимому, "выкопали" слоны. Джон изо всех сил нажал на тормоз, но было поздно. Мы свалились в нее со скоростью сорок километров.

Мы оказались одни посреди буша, на значительном расстоянии от джипа. Можно сказать, нам еще повезло. У Майка было вывихнуто плечо, я, видно, здорово ударился, так как сильно болело в боку, а Джон, влетевший головой в стекло, получил такую шишку, что не смог от неё избавиться до конца нашего пребывания в буше.

— Джо, сегодня ты был прав, — прошепелявил Маррей. Эта ночь стоила ему передних зубов.

Африканцы веками охотились на диких животных. Поскольку их оружие было очень примитивным и убивали они животных исключительно для того, чтобы прокормить себя, а также поскольку численность их из-за постоянных междоусобных войн была невелика, экологическое равновесие животных в природе не нарушалось. С приходом европейцев положение резко изменилось: пастбища были отданы домашнему скоту, огнестрельное оружие обеспечило безопасную и быструю охоту, при этом животных отстреливали в больших количествах, африканцы из проволоки научились делать капканы, за слоновую кость и рог носорога платили золотом, возрастал спрос на шкуры животных. Земли никем не охранялись, истребленные животные исчислялись тысячами. И в наши дни жажда наживы и огнестрельное оружие в руках африканцев позволяет убивать животных в огромных количествах.

С целью охраны диких зверей в местах, где нет населенных пунктов, стали создаваться национальные парки. Но и сюда удается проникнуть браконьерам: на животных охотятся с помощью сетей, капканов, огнестрельного оружия, применяют и отравленные стрелы, и целые сооружения для отлова. Браконьеры не останавливаются ни перед чем, часто нападают на сторожей в национальных парках, стреляют в них, порой дело принимает даже трагический оборот.

Нельзя назвать точное число животных, загубленных браконьерами, но без сомнения оно исчисляется сотнями тысяч. Мы довольно часто встречали браконьеров, но будучи гражданами другого государства, мы предпочитали не связываться с ними. Мне приходилось видеть отлично организованную браконьерами охоту, во время которой были отстрелены десятки животных. Уцелевшим удалось уйти, но вместе с ними ушло и много раненых животных, которые наверняка стали добычей хищников.

Вопрос о браконьерстве в Африке стоит очень остро. Часто на своем пути нам попадались убитые жирафы, зебры без хвостов. Африканцы делают из них браслеты, которые продают туристам по три шиллинга за штуку. Слоны и носороги тоже являются для них источником дохода. Обычно браконьеры устраивают засады неподалеку от водоемов, куда звери приходят на водопой. Лишь за одну ночь, когда луна хорошо освещает местность, они убивают по шесть и больше слонов и все ради их бивней. Хотя при охоте отдают дань традиции и применяют отравленные стрелы, но бивни уже отпиливают современными ручными, механическими пилами, которые берут с собой. Мясо животных, убитых таким способом, нельзя употреблять в пищу. В том случае, если африканцы отстреливают животное не на мясо, ядом натирают нагретый на огне наконечник стрелы; если же животное собираются использовать на мясо, то совсем небольшим количеством яда покрывают холодный наконечник. Некоторые животные, например, носорог научились находить противоядие. В некоторых местах растет неизвестный мне кустарник, плоды которого служат отличным противоядием. Как только носорога настигнет отравленная стрела, он, повинуясь инстинкту, отыскивает эти плоды, спасающие его от смерти.

Какую же горькую судьбу мы, люди, уготовили столь великолепным животным, которыми обычно так восторгаемся! За нецелых восемьдесят лет нам удалось истребить сто восемь видов млекопитающих, и мы хорошо знаем, что подобная участь ждет и остальных.

Приготовлением яда в селениях обычно занимаются немногие, посвященные в эту тайну мужчины. Прежде чем отправиться в джунгли за ядом, они дают клятву, что будут хранить секрет его приготовления. По обычаю, они устраивают богатое угощение, и, взяв с собой на три дня еды, рано на рассвете незаметно уходят в джунгли. Как правило их бывает двое, самое большое — трое. В джунглях они отыскивают очень ядовитое дерево кибаи и нарезают из его ветвей маленькие палочки примерно около десяти сантиметров. Яд для стрел получают из дерева Apocanthera friziorum, которое на вид вполне безобидно и напоминает худосочную оливу. На нем растут небольшие ягоды, которые созревая, бывают красного цвета. Из них получается довольно хорошее повидло. Надо сказать, что не все деревья этого вида ядовиты. Ядовитых деревьев очень мало, и отыскать их — дело нелегкое. Африканцы, обладающие секретом получения из них яда, по-видимому, определяют эти деревья по погибшим животным, грызунам и мышам, лежащим под ними. Получением яда занимаются прямо в джунглях. Веточки ядовитого дерева погружают в горшок с водой и варят и днем и ночью в течение одного-двух дней. Они должны полностью развариться до образования волокон. Остатки осторожно удаляют, а вода в котелке продолжает понемногу испаряться, пока не образуется густой экстракт, похожий на сироп. Когда работа окончена, яд, напоминающий тягучее тесто, заворачивают в шкуру газели и возвращаются домой. По дороге стараются обходить стороной человеческое жилье, чтобы никто не видел, что они несут. Яд не должен остыть, поэтому всю дорогу его согревают, прижимая к телу. В случае, если он остынет, его приходится переваривать вновь. Но действие такого яда уже ослабевает. В хижине сверток прячут под крышей, прямо над очагом, чтобы идущее от него тепло постоянно согревало его.