Царь зверей не лев

Как Отьен стал мужчиной

В Уганде наш лагерь располагался на берегу речки Грик — в Карамодже, точно там же, где и несколько лет назад. Вы даже представить себе не можете, с какой радостью я ожидал встречи со старыми друзьями и разговоров о прежних временах.

Я отправился в деревню Набисва набирать рабочую силу. Многие из собравшихся местных жителей меня узнали, я по их лицам видел, что они рады моему приходу, но все же что-то здесь было "нечисто".

Со всех сторон так и сыпались вопросы:

— Бвана, ты принес еду?..

— А лекарства?..

— Бвана, почему тебя так долго не было? У нас нет денег!

— Ты нам дашь сигареты?

Все хотели мне что-то сказать, все друг друга перекрикивали, и все-таки я видел, что они как-то изменились, как будто они вдруг разучились смеяться. Мне тут же рассказали, что многим из них пришлось отправиться в поисках куска хлеба в другие края, что многие умерли — конечно же, по причине болезней, нехватки лекарств и в результате истощения.

Все развеселились только тогда, когда я спросил об Отьене.

Когда-то Отьен работал в нашем лагере с лассо. При отлове с ним приключилось несчастье, его серьезно ранило и... одно ухо у него повисло на мочке. Бедняга орал от боли, а все вокруг только посмеивались: "Без уха он — не мужчина!" Отьен это тоже сознавал, так как даже после того, как я сделал ему успокоительный укол, он продолжал выкрикивать: "У меня было ухо, я был Отьен! У меня нет уха — я больше не Отьен!"

Перевязав его на скорую руку, я отвез его в больницу. Туземцы были изумлены и не могли понять, как это белый господин вдруг взял на себя такой труд и повез за сто километров в больницу их чернокожего друга. Когда через несколько дней я снял с него повязку, все население лагеря собралось вокруг нас. Негры стояли с одной стороны, белые — с другой. Все напряженно ждали, что же будет с Отьеновым ухом.

Оно оказалось там, где ему надлежит быть. Туземцы по одному подходили к Отьену и собственными глазами рассматривали это чудо. Потом они снова выстроились в ряд и самый старший по возрасту негр с достоинством провозгласил:

— Отьен снова стал мужчиной!

Остальные смеялись, прыгали и взвизгивали, так что в лагере получилось небольшое торжество.

И вот сейчас, когда я спросил об Отьене, все принялись хихикать и вспоминать малейшие подробности.

— Бвана, мы приведем тебе Отьена! — развеселились они окончательно.

Сначала смысл происходящего скользнул как-то мимо моего внимания. Я понял все только тогда, когда увидел Отьена перед собой. С минуту он молча смотрел на меня, потом тихо сказал:

— Бвана... это ты?

С обеих сторон его поддерживали двое мужчин. Потом он освободился от них и сделал пару шагов мне навстречу. Шагал он тяжело, напрягая последние силы, а вокруг все зубоскалили.

— Бвана, Отьен — опять не мужчина.

Я ничего не мог понять.

— Бвана, — прошептал Отьен и покачнулся.

Схватив его за руку, я почувствовал, что она горячая и влажная.

— Что с тобой?! — спросил я его.

— Отьен больше не мужчина! — смеялись вокруг.

— У Отьена есть ухо, Отьен — мужчина! — совершенно серьезно заявил я.

При этом я видел, что по его лицу стекают струйки пота. Взгляд его был неподвижен, а тело сотрясалось в лихорадке.

— Отьен, сядь!

— Отьен не может сидеть! — все хихикали. — У Отьена нет задницы. Отьен — не мужчина!

Я присмотрелся к указанной части тела. На Отьене были трусики — так же как на любом жителе диких джунглей. Они носят их, собственно, всю жизнь. Если они рвутся, на них нашивается заплата, а на разорванные заплаты — еще заплаты. Таким образом, создается интересное "произведение искусства"...

— Отьен, ты болен? — спросил я участливо.

— Отьен не может сидеть! Отьен больше не мужчина! — перекрикивали друг друга туземцы.

— Бвана... — тяжело вздохнул Отьен. — Я больше не смогу ловить для тебя зверей.

— Почему ты не сможешь ловить для меня зверей?

Он не ответил... Быстро и осторожно я уложил его в джип. Отьен и вправду не мог сидеть. Когда мы везли его в лагерь, он всю дорогу простоял на коленях, оперев голову о сиденье, и только вздыхал от боли. Я надеялся, что когда мы останемся одни, Отьен, наконец, расскажет о своей загадочной болезни. Но он все молчал. Когда мы приехали в лагерь, из машины его пришлось вынести на руках. Он уже не мог сопротивляться. Он только смотрел на меня влажными глазами и повторял: — Бвана... я уже... не смогу... охотиться...

Прежде чем потерять сознание, он показал на трусы. Когда я снял их с него, то обнаружил обширный абсцесс. У Отьена была высокая температура и острое заражение крови. Дни его или даже часы были сочтены, но все-таки оставалась еще надежда на то, что его спасет немедленное хирургическое вмешательство.

У туземцев попросту нет денег ни на врачей, ни на лекарства. Но их колдуны знают множество трав, которые во многих случаях оказывают эффективное действие. Отьен, однако, не пошел ни к знахарю, ни к колдуну.

Я не мог понять, почему он этого не сделал. Когда все было позади, я расспросил об этом повара Ливора. Ливор был достаточно интеллигентен, немного знал английский, был моим наперсником и рассказывал мне много интересного о жизни туземцев.

— Скажи мне, почему Отьен не стал лечиться? — спросил я его.

— У него была рана на заднице, а это большой позор.

— Почему же позор?

— Это рана не для мужчины.

Ливор после этого перечислил мне все части тела, на которых настоящий мужчина не должен иметь никаких болячек. В течение этого разговора мне стало, например, ясно, почему среди местного населения так распространены венерические болезни. Вот почему Отьен скрывал свое ранение до тех пор, пока у него хватало сил. Но, наконец, болезнь перешла в такую стадию, что таиться дальше было просто невозможно, и Отьен перестал "быть мужчиной". Ливор мне объяснил, что если бы даже Отьен плюнул на предрассудки и обратился к знахарям и колдунам, ни один из них не стал бы его лечить, так это было ниже их достоинства.

Я дал Отьену ударную дозу антибиотиков, кое-как обработал рану и погнал машину в больницу. Правда, ездить быстро по ужасным африканским дорогам практически невозможно. Я мчался буквально наперегонки со временем... В здешней "дисциплине" я, правда, достаточно поднаторел, но ведь на этот раз речь шла о человеческой жизни. Могу признаться, я не был убежден, что Отьен переживет эту кошмарную дорогу.

В лагере все с нетерпением ждали нашего возвращения. Но больше всех, видимо, переживал Джимми, наш партнер из одной фирмы. Вместе с ним мы должны были наловить множество зверей, а рабочая дисциплина стояла на самом низком уровне. Пока что мы не поймали ни одного животного.

Когда мы с Отьеном вернулись обратно, туземцы плотным кольцом стояли вокруг мрачного Джимми.

— Если бы я с каждым захворавшим носился по больницам, я не заработал бы ни пенни.

Тем не менее он любезно поделился своими запасами антибиотиков широкого спектра действия, которые мне были нужны для лечения Отьена, и в тот момент я подумал, что Джимми в общем-то парень, что надо. В этом мнении мне позже довелось утвердиться при очередном приключении с тем же Отьеном.

Отьен, таким образом, был жив и почти здоров, хотя врач-индус, который его в больнице оперировал, отнесся к происходящему весьма скептически. В Африке мне не раз доводилось убеждаться в том, насколько хорошо на негров из диких джунглей действуют лекарства, так как их организм представляет собой как бы нетронутую целину. Вот и Отьен выкарабкался из этой истории потрясающе быстро.

Да, я вам еще должен рассказать, каким необычным способом туземцы проверили, выздоровел ли Отьен окончательно.

Вокруг Отьена они образовали круг. Он был худой, ослабевший, и я видел, что ему совсем не все равно, что будет дальше, потому что ему-то это было известно точно. Дело в том, что, когда Отьену пришили оторванное ухо, ему пришлось перенести тяжелое испытание. Все до единого жителя деревни Набисва подходили к нему и дергали за ухо. Им надо было убедиться, крепко ли оно держится. Тогда у меня были опасения, что из-за этой несчастной проверки Отьена еще раз придется везти в больницу. И вот теперь Отьен тихонечко стоял и ждал...

— Повернись! — крикнул высокий, достойного вида туземец, который по всей очевидности обладал в деревне наибольшим авторитетом.

Отьен повернулся и... туземец чисто европейским способом сведения счетов, то есть пинком, убедился, на месте ли у Отьена "соответствующая вещь". Отьен и глазом не моргнул. Шов был еще свежий, ему, должно быть, было очень больно, но он мужественно выдержал очередное испытание.

Я вспомнил об ухе... Если сейчас все черное население захочет убедиться в том, что у Отьена все в порядке, то мне, пожалуй, надо будет что-то предпринять, хотя в дела туземцев я предпочитал не вмешиваться. Слава богу, мои опасения оказались напрасными.

— Отьен — опять мужчина! — объявил серьезным тоном негр, отвесивший Отьену пинка, и на этом все кончилось.

Правда, с Отьеном у нас была еще одна проблема. Как вы знаете, он когда-то работал у нас с лассо. А так как он ослабел после болезни, мы подыскали ему в лагере работу полегче, которую он выполнял и после своего выздоровления. Я не заметил, что Отьен от этого по-настоящему страдает. Это заметил Джимми.

— Слушай-ка, этот твой Отьен ходит как мокрая курица, — сказал он мне в один прекрасный день. — Надо бы дать ему в руки лассо.

Когда Отьен первый раз после болезни вышел на охоту, для него это был просто праздник. С тех пор он работал с лассо, а мне подвернулся случай утвердиться в мнении, что Джимми и вправду парень, что надо.

Многие виды животных ведут общественный образ жизни, что очень схоже с нашей, человеческой жизнью. Они обитают на строго ограниченной территории совместно с представителями своего вида, и каждое из них в определенной группе занимает свое определенное место. Животное, живущее в одиночестве, вынуждено обо всем заботиться самостоятельно: отыскать пищу, построить жилье, воспитать потомство и быть все время настороже, опасаясь врагов. Животные же, ведущие общественный образ жизни, в определенной степени распределяют свои обязанности в стаде, что дает им много преимуществ — прежде всего обеспечивается большая безопасность и большее количество пищи. Сообщества могут включать членов одной семьи (как, например, у бобров), но могут быть и гораздо более обширными (например, у обезьян). Некоторые образуют свободные сообщества (колонии морских птиц), другие заключают прочный, внутренне не изменяющийся союз.

Каждый из членов звериного сообщества занимает строго определенную ступеньку иерархической лестницы. Выше всех стоят самые сильные, ниже те, кто послабее. У млекопитающих иерархия намного прочнее, чем у других животных; главенствующее животное в стаде — это не тиран, но тот, кто берет на себя ответственность за защиту своей группы от внешних врагов, и вместе с тем решает споры между членами группы прежде всего посредством угрозы вмешательства с его стороны в случае продолжения драки. Иерархия очень полезна — в группах с четко установленной иерархией жизнь течет мирно, в них возникает меньше споров, так как каждое животное занимает свое место и не пытается мешать "вышестоящим". Доказано, что виды животных с хорошо организованной иерархией потребляют больше пищи, а их потомство развивается быстрее.

Как только один из членов сообщества почувствует опасность, он тут же начинает бить тревогу: стадо, стая, семья или свора в тот же момент предпринимают все необходимое для сохранения собственной безопасности. Если стаду слонов ничто не угрожает, то все они издают звуки, похожие на кошачье мурлыканье. Положив руку слону под горлом, можно почувствовать, как его кожа дрожит, вибрирует — но "мурлыканья" мы не слышим. Как только появляется опасность, слоны один за другим перестают издавать эти специфические звуки, наступает полная тишина, которая и служит сигналом тревоги.

Иногда случается, что отдельное животное, сообщая остальным об опасности, само подвергается ей в интересах всей группы. Маленькие антилопы импала почти беззащитны, поэтому они живут в стадах, что им помогает хотя бы вовремя сообщить друг другу об опасности. Однажды я видел, как стадо импал в двадцать голов спокойно жевало листву. Вдруг одна из них заметила львицу, отдыхающую в тени дерева. Импала предупреждающе зафыркала. По этому сигналу две антилопы отделились от стада и, тревожно фыркая, побежали туда, где лежала львица. Обнаружив, что у нее нет агрессивных намерений и что она валяется под деревом просто так, они еще с минуту следили за врагом. И только тогда, когда львица задремала, вернулись к стаду, все это время кормившемуся совершенно спокойно.

Интересно предупреждают об опасности газели Томсона — как только одна из них обнаруживает поблизости хищника, она на всех четырех подпрыгивает высоко вверх. При приземлении раздается стук копытец о землю. Этот сигнал настолько выразителен, что газели даже на расстоянии километра замечают его. Но и в этом случае животное, предупреждающее об опасности, обеспечивает стаду возможность бегства за счет угрозы своей собственной безопасности.

Наглядным примером полезности свободного сообщества является самозащита скворцов от самого ярого врага — сокола. Сокол хватает добычу на лету, а так как он буквально пикирует на свою жертву, то часто развивает скорость более ста восьмидесяти километров в час. У него очень сильные ноги и острые когти. Но и у сокола есть "ахиллесова пята" — если он налетает на добычу крылом, крыло ломается. В течение длительного процесса борьбы за выживание скворцы изобрели эффективную систему защиты от врага: как только какой-нибудь бдительный скворец замечает высоко в небе кружащего сокола, он тут же подает сигнал тревоги, а рассеянная до этого времени стая быстро сбивается в кучу, почти крыло к крылу, и движется как монолитная масса. Кинуться на нее — для сокола это означало бы настоящее самоубийство, поэтому он не нападает, а выжидает, пока какой-либо из скворцов не устанет и не начнет отставать. Воспользовавшись удобным моментом, он хватает добычу и улетает. Ослабший скворец не оставляет, таким образом, потомства, которое впоследствии могло бы препятствовать выживанию всего семейства скворцов. Так что сокол, собственно, способствует укреплению их последующих поколений.

Когда-то существовало предположение, что борьба за территорию между представителями одного и того же вида — это борьба за самку. Сегодня уже ясно, что животные таким образом защищают свою территорию из-за корма, который она им предоставляет, причем защищают от представителей своего вида и одинакового пола.

Присутствие животных других видов им, как правило, не мешает. В конце концов, точно так же ведет себя и человек, огораживающий свой участок и запрещающий доступ к нему остальных людей, в то время как его совершенно не волнует, что по его саду бродит кошка или там гнездятся птицы. Среди животных действует принцип, что охраняемый участок должен быть достаточно большим для того, чтобы прокормить отдельное животное, пару, семью или стадо без нарушения биологического равновесия. Это значит, что для травоядных на таком участке должно быть достаточно травы или листьев, а для плотоядных — достаточное количество добычи.

Животное, занявшее определенную территорию, охраняет ее пределы с помощью разного рода сигналов; самыми распространенными из них являются звуковые — птицы распевают не для того, чтобы лишний раз признаться в любви своим подругам; многие разновидности обезьян, так же как и львы, громким рычанием предупреждают своих соплеменников, чтобы они не переходили границы чужих владений. Часто пределы участка отличаются запахами, зрительные сигналы встречаются реже — их используют некоторые разновидности рыб.

До сих пор не было исследовано, до какой степени защита территории связана с половым инстинктом. Самцы антилопы бурой соперничают в пределах собственного участка, стремясь привлечь самок к спариванию. Самка идет на спаривание только с сильным представителем, отвоевавшим собственную территорию. Остальные самцы осуждены жить в "холостяцких" группах без самок. Подобным образом ведут себя и газели Гранта и Томсона, прыгучие антилопы, черные буйволы и антилопы топи. Соотношение между защитой территории и половым инстинктом у различных видов и разновидностей отличается лишь некоторыми деталями.