Эра цепей

Глава 8: Разделяй и властвуй

Мысль, хоть сколь-нибудь полезная, пришла не сразу. Сказывались тянущий, болезненный голод, усталость и отвратительная сырость — в таких условиях хотелось только забиться в угол потеплее и тихо склеить ласты. Но он думал. Судорожно обдумывал все варианты, а их было немало — доходило до смешного, когда Келеф всерьез задумался над тем, чтобы заняться поиском болотной руды, сделать нормальные инструменты… Но это все слишком долго, а решение нужно было быстрое, действенное.

— Ну ты чего встал? — вырвал его из транса кто-то из мужиков. — Трясешься, как бейфут в руках у мальца. Нормально все?

— Сейчас, сейчас… — глаза под маской остервенело пробегали то по болотистому берегу, то по бесконечно протянувшейся вдаль беспокойной воде. — Надо что-то… Эй! А что такое бейфут?

Мужчина, что уже уходил было обратно в лес, остановился, обернулся. Сделав пару шагов назад, навстречу юноше, он указал рукой на мачту стоящего вдалеке на якоре корабля.

— Видишь, к рее канат идет?

— Ага… Ага! — сперва Келеф почти промычал это слово, но когда его взгляд за что-то зацепился, он словно ожил. — Ага, да! Точно, конечно! Это же так просто!

— О-о-о, понятно, дождем все мозги посмывало. Ну, хлеба потом не проси, молодой.

Но он его уже не слышал. В голове возникла мысль, простая, но, наконец-таки, правильная. Пытаясь ее не упустить, пробуя и смакуя ее у себя в голове, юноша покрепче сжал примитивный, крохотный топорик, и, обернувшись, понесся в сторону леса. Там его товарищи уже вгрызались в толстый ствол очередного дерева, и кто-то даже облегченно вздохнул, увидев, что Келеф наконец-таки вернулся, но, однако, зря. Вместо того, чтобы подменить уставшего работягу, он стал копаться в грязи, вылавливая из нее кривые обрубки древесины, толстые ветви, куски длинных, высоких корней.

— Чего с ним? — обратился отдыхающий у корней мужчина к Залю, но тот лишь пожал плечами. — Эй, Собака! Твоя очередь!

— Сейчас, сейчас! Продолжайте пока, мне нужно время! — отмахнулся сумасшедший, вылавливая из грязи одну за другим деревяшки и небрежно отбрасывая их в сторону. — Я скоро, погодите! Да!

Наконец, успех. Ветвь у самого основания, которую срубили для удобства переноса бревен к берегу, была достаточно толстой для задумки юноши. В качестве рабочего верстака он использовал высокий пень, оставшийся от уже поваленного дерева, и на нем принялся обрезать ветвь, оставляя от нее лишь широкую, круглую заготовку для своей поделки.

— Ну хоть топор отдай! — выкрикнул другой мужчина, шурр, чьи копыта утопали в грязи еще сильнее, чем ноги остальных.

— Тс! Не мешайте, — наконец, шикнул на рабов Заль. — Продолжайте, не трогайте его.

— И чего ты этому детине так веришь…

— А вот верю, — хитро улыбнулся старик. — И вы поверьте.

Келеф невольно улыбнулся, чего из-за маски, конечно же, никто не увидил. Но так даже лучше, проще сохранять лицо, когда окружающие выводят тебя на эмоции, какими бы они ни были. В таком окружении, с такой работой это было важно.

Очистив валик от коры, он стал прорезать в нем неглубокую канавку, опоясывающую деревяшку по ребру. Делать все это и без того неудобным топориком было крайне сложно, а ведь в прошлой жизни юноша руками толком-то и не работал. Впрочем, здесь небольшой размер лезвия инструмента наконец-таки сыграл на руку — нормальным топором вырезать нечто подобное было бы невозможно.

Закончив вырезать углубление, он примерил его к узкому канату, которым они валили деревья. Тот пусть и не слишком прочно, но кое-как помещался на валике, не выскальзывал. Оставалась самая сложная часть работы — в самом центре нужно было вырезать отверстие достаточно большое, чтобы пропустить через него канат. Как такового острия у топорика не было, а потому сверлить не получалось, нужно было понемногу, осторожно отскребать небольшие щепки, углубляя и расширяя отверстие.

— Топор так сломаешь. Вот, вот так… — пока другие были заняты деревом, Заль, кряхтя, забрался на высокий пень, к своему новому знакомому. — Вот, к себе, р-р-раз, р-р-раз…

Он мягко забрал топор из рук юноши, и принялся помогать ему. Келеф, наконец-таки, смог вздохнуть, перевести дух хоть на пару минут. Эта идиотская гонка на время с другими отрядами точно таких же голодных, уставших рабов выматывала гораздо сильнее чем все, чем до этого приходилось заниматься юноше. Но останавливаться было нельзя.

— Объяснишь, может, чего удумал? — вздохнул старик.

— Еще немного, — кивнул в ответ собакоголовый. — Нужен еще… Дай-ка.

Спрыгнув со своего рабочего места обратно в холодную грязь, Келеф взял канат из рук приготовившегося тянуть дерево мужчины, а затем, на глаз отмерив длину в пару-тройку локтей, вдруг рубанул по нему под испуганные крики остальных:

— Сдурел?! Как накидывать-то будем?!

— Сейчас, сейчас! Смотрите! — он бросил топор, и продел канат в отверстие в середине валика. — Это как на корабле. Почти… Сейчас.

Он завязал концы в узел, оставив валик висеть на нем, и закинул его себе на запястье. Крепко схватившись за ствол дерева стертыми в кровь руками, он стал медленно, аккуратно лезть наверх, чтобы зацепить свою поделку за торчащую кверху ветвь как можно выше.

— Давай конец! — крикнул он с высоты, и, освободив одну руку, стал ловить конец каната.

Валик остался висеть на прочной, толстой ветви, а брошенную ему веревку Келеф крепко устроил в вырезанном желобе. Зажав конец под мышкой, он стал медленно, осторожно спускаться, чтобы ненароком не нарушить конструкцию, а затем, уже на земле, потянул конец каната, чтобы привязать его к другому, еще целому дереву.

— Все за тот конец! Навались! — прикрикнул он, и, закончив с узлами, побежал помогать остальным.

У самого дерева теперь остались лишь Заль и еще один мужчина, углубляющий спил, пока остальные стали тянуть. И почти сразу же, с первым усилием, дерево отчаянно заскрипело, а у самых корней раздался треск.

— Так проще тянуть! Это называется блок! — стиснув зубы воскликнул он. — Давай!

Еще несколько ударов, вбитых клиньев, и дерево с оглушительным треском завалилось набок, падая наземь.

— Хех, а я говорил, — усмехнулся Заль. — Не просто собака, а собака грамотная. Ну, парни, не расслабляемся, давайте дальше!

От одного дерева они быстро переходили ко второму, к третьему. Блоки, сделанные на скорую руку, грубо и примитивно, редко выдерживали нагрузку достаточно долго, чтобы они могли обогнать “ублюдков”, однако даже если только что выточенный блок трескался после первого дерева — это уже можно было считать удачей.

Весь оставшийся день старик Заль вытачивал один за другим свежие блоки, пока остальные, на кураже от внезапного успеха, стали резво, с огоньком валить высокие деревья и оттаскивать их на берег. Под вечер, когда солнце утопало в темно-синих водах, а над горизонтом поднималась прикованная к другой планете цепь, они уже шли нос к носу с фаворитами работорговцев, для победы не хватало лишь одного, последнего дерева, которое никак не поддавалось.

— Надо второй! — бросив канат, устало выкрикнул Келеф.

К этому времени руки его превратились в алое месиво, но юноша будто бы не замечал боли. Веревки, даже несмотря на дождь, стали красными от крови, но они продолжали тянуть, продолжали тащить свою ношу. Все понимали, что стоит на кону, и поэтому когда юноша включил в систему второй блок, все, стиснув зубы, налегли на канат, забыв об усталости.

— Завязывайте! Э! — послышался с берега зов солдата, а за ним и громкий свист. — Домой, девочки!

— Еще немного! Навались, ну! — до боли врезаясь канатом в ладони застонал Келеф.

Заль дрожащими, ослабевшими старческими руками нанес последний удар по стволу. Раздался уже ставший привычным треск, стон погибающего древа, а за ними — смех, крики радости, объятия. Впервые за долгое время отряд отщепенцев, “скотов” обошел тех, кто благодаря своей силе даже почти не голодал, и все благодаря новичку.

Возвращаясь на корабль, они пели песню. Веселую, местами даже грубую и похабную, но такую живую, что даже сопровождающие их солдаты не стали им мешать. Затянул ее, как ни странно, Заль, который за все это время и не выругался-то ни разу, а тут вдруг показал свои неприличные музыкальные пристрастия:

…и если хочешь плакать, друг,

Что день твой был не прост.

То дам совет: от тяжких мук,

Собаку поцелуй под хвост!

Смех не стихал до самого корабля — они веселились, праздновали свою маленькую победу, отвоеванные горячие пайки, лекарства, одеяла. Другие, что подплывали чуть погодя, впрочем, были не так веселы: мужчины из “тварей” молчали, каждый опустив взгляд, а “ублюдки” с нескрываемой злобой смотрели на обошедших их отщепенцев. Особенно гневным, полным желчи был взгляд бритоголового мужчины, чуть крупнее остальных — он не сводил взгляд с Келефа, нервно покусывая губу и криво ухмыляясь.

— Что-то неладное, — тихо шепнул на ухо Залю юноша.

— С ними всегда так, — кивнул в ответ старик. — Любимчики… Не привыкли проигрывать.

Когда последняя лодка глухо ударилась о борт корабля, и последние рабы поднялись на борт, некоторые уже буквально валились с ног, их поддерживали за руки другие. Спуститься вниз им не давали, заставляли ждать, пока капитан закончит с ужином и соизволит выйти к народу.

— Кхм-кхм! Прошу внимания! — наконец, Гайлит вышел на небольшой балкон, глядя на уставших, грязных рабов с высоты своей башни. — До меня дошли сведения, что “скоты” сегодня прыгнули выше головы. Набрали больше всех, а?

Кто-то из мужчин рядом с Келефом невольно улыбнулся, раздались тихие смешки. Вот только сам юноша не улыбался. Что-то было нечисто, и с каждой секундой, что он смотрел на толстую, согретую теплом каюты морду, он все сильнее стискивал зубы под своей маской.

— Молодцы, молодцы… “Ублюдки”, оправдывайтесь! Как так вышло? Мужиков у вас больше, да и вы меня всегда радовали.

— А они жульничали, — криво улыбнулся лысый, сделав шаг вперед. Он мельком зыркнул на Келефа, улыбаясь и прищуривая один глаз. — Так-то деревья у нас были побольше их.

По толпе “ублюдков” прокатилась волна коротких, возмущенных фраз. Все смотрели на хозяина, как голодные птенцы на вернувшуюся в гнездо мать. Все хотели есть, хотели спать. Все ждали вердикта.

— Однако… — цокнул капитан, постукивая толстыми пальцами по перилам. — Действительно ведь, древесины больше, коры тоже. Краки больше выйдет, хм…

— Все было честно! — не выдержав, воскликнул Келеф, понимая, что их собираются надуть. — Просто голову надо использовать. Я вырезал блок, как на мачтах, с ним тянуть проще. Мы больше деревьев повалили!

Он поднял над головой последний уцелевший блок, покачал им взад-вперед. На это Гайлит надул губы, нахмурился, и недовольно проворчал:

— Ну что ты, самый умный тут, что ли? Дураком меня выставить решил?

— Во-во, — усмехнулся лысый. — Работать нормально не хочет, видать…

— Так, тихо, страшный! — цыкнул на него капитан, затыкая. — А вы б поучились! К завтрашнему дню чтоб все такие же вырезали, возьмете у Собаки для примера. А пока… Обычный паек “скотам” и “ублюдкам”, и все. Все настроение мне испортили…

Заль едва успел остановить Келефа, когда тот уже было дернулся, хотел рвануть вперед, разорвать толстяка, неважно как и неважно каким образом он до него доберется. От злости юноша скрипел зубами, чувствуя, как в висках горячо пульсируют вены, раздуваясь.

Спускаясь вниз, в рабские покои, он, капая горячей кровью на деревянный настил, сжимал в руке грубо вырезанный блок. Его грудь хаотично вздымалась от нервного, полного злобы дыхания. Последние рабы зашли за решетку, громко щелкнул тяжелый замок, и никто не решался подойти к песоголовому, что, казалось, готов был взорваться.

— Нет… — тихо прохрипел он, поднимаясь.

Широкими, быстрыми шагами он прошел через рассевшихся на голом полу людей, дальше, по проходам, в сторону носа корабля. Ему что-то вслед выкрикнул тюремщик, заметивший это, но, причмокивая, махнул рукой и уселся обратно на свое место, засыпая. А Келеф шел. Кровь капала с его истерзанных ладоней. Под маской лицо багровело от едва сдерживаемой злости.

— О, собака, — завидев юношу, лысый поднялся, улыбнулся, сжимая при этом кулаки. — Собственной персоной. Чем обя…

Но не успел он договорить, как Келеф, громко заревев, резко, без предупреждения и почти не целясь взмахнул блоком, выбрасывая его вперед и мощным ударом этого импровизированного кистеня разбивая наглецу голову. Тот рухнул на пол, прислонившись к стене, вокруг закричали перепуганные женщины, и даже мужчины “ублюдков” не успели никак отреагировать.

— Папа! — закричала маленькая, вжавшаяся в угол девочка и бросилась к отцу, лицо которого заливала кровь.

— Прочь! — по-звериному рявкнул на нее собакоголовый, грубо оттолкнув, и снова замахнулся на ее отца, нанося очередной удар и в этот раз рассекая ему бровь. — Смотри! Смотри, ублюдок!

Удар за ударом, он оставлял на его голове, на плечах и ключицах кровавые ссадины и синяки.

— Повтори! Сделай свой..!

Но, в очередной раз занеся над головой кистень, он вдруг почувствовал толчок в спину, упал, не ожидая нападения. Деревянная маска, сорвавшись с его головы, отлетела в сторону, а сам он уткнулся лицом в потерявшего сознание бригадира “ублюдков”, сотрясаясь от злобы. И он хотел было продолжить, хотел бить его еще и еще, но чья-то цепкая, дрожащая рука схватила его за запястье.

— Не надо, сынок, не надо… Хватит… — испуганным голосом повторял Заль, упав на колени перед впавшим в буйство юношей. — Не он виноват, не он… Не он нас тут держит… Хватит…

Келеф, тяжело дыша, поднял на него взгляд светлых, почти что белых глаз. Старик замер на мгновение, непроизвольно тихо ахнул, увидев его лицо, хотел даже что-то сказать, но так и не решился. Поджав губы, он молча подал ему отлетевшую в сторону маску, прикрывая своей спиной от остальных, чтобы никто не видел настоящего лица Собаки. И юноша, зажмурившись и пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, натянул обратно свое деревянное “лицо”.

— Пойдем, пойдем… Вот так… — Заль осторожно приобнял его, помогая встать. — Пойдем… Сынок.

***

Когда последние стоны и разговоры затихли, когда единственным звуком осталась дикая волна, бьющаяся о борт корабля, Заль, лежащий рядом с Келефом, тихо прошептал:

— Почему надел обратно?

— Потому что иначе меня все узнают, — сжал губы Собака. — Кого-то… узнают во мне.

— Еще бы, — улыбнулся старик, похлопывая юношу по руке. — Тяжело не узнать лицо, изображенное на каждой иконе. Но ты ведь не он, да?

В груди гулко ухнуло сердце, вонзился в грудь очередной неприятный укол. Уж лучше физическая усталость и боль, чем то, что ощутил сейчас Келеф.

— Я не знаю кто такой “он”. Я вообще ничего не знаю. А все, кто меня видит, они…

— Видят не тебя, — горько вздохнул Заль. — Они видят его. Тагаца. Но парень, “собака” — плохое имя. Это нечистое, злое животное. Может, конечно, песня и смешная была… Но лучше выбери другое имя.

— Не-а, — тихо усмехнулся в ответ юноша. — Там, откуда я родом, есть поговорка: “с волками жить — по-волчьи выть”. А раз уж я здесь, на самом дне… В этой своре собак, думаю, такое имя мне подходит. Звучит.

Старик тихо, хрипло засмеялся, стараясь никого вокруг не разбудить.

— Ну, собака так собака. Уж не знаю что за гад сыграл с тобой такую злую шутку, но… Я рад, что ты с нами, хоть и сочувствую тебе. Хороший ты парень. Родители, наверное, гордятся.

— Хороший ты дядька, Заль, — негромко усмехнулся в ответ Келеф. — Да нет, не гордятся. Нет их. Никогда не было. Вот и рычу на всех.

— Сочувствую, снова, — вздохнул старик. — Все тут… С историей. Всех понахватали за ересь, за политику… Обычно на таких кораблях рабов куда-то отвозят, продают. Но не на этом. Тут мы все сгнием.

— Подожди, за политику? То есть…

— Нет тут ни убийц, ни воров. Все политические, все отправлены сюда умирать, кто как протянет.

И снова укол. Нестерпимая душевная боль, как и много раз до этого — сначала делаешь, потом стыдишься. Слишком много раз он попадал в ситуации, когда времени на обдумывание своих действий не было, слишком много раз потом жалел о содеянном.

Не было здесь злодеев. Не было преступников. Были люди, которых признали неугодными, отправили сюда вместе с семьями. Другие, особо убитые горем, и вовсе были единственными выжившими, а их семьи вырезали еще до того, как на горизонте покажется корабль с высокой башней.

Не было здесь плохих людей. Были те, кому не повезло. Разделенные по отрядам, в бесконечной грызне между собой, пока там, далеко-далеко, в своей башне считает прибыль капитан. Разделяй и властвуй, создай группу любимчиков, сделай их всеобщими врагами. Ведь не один он хотел расправиться с “ублюдками” после сегодняшнего вечера, он просто был единственным достаточно смелым, чтобы и вправду что-то сделать.

Беспокойные мысли кружили над кораблем до самого рассвета. Усиливался шум, топот, гам. Будили рабов. Начинался новый день, для кого-то, возможно, последний. Келеф, стиснув стертые в кровь руки в кулаки, быстро шел к “ублюдкам”, за ним — еще с дюжину мужчин. Увидев это, фавориты работорговцев приготовились было защищаться, мужчины заслоняли собой женщин и детей.

— Надо поговорить. — Келеф протянул руку побитому врагу.