Эра цепей

Глава 26: Цвет

— А теперь серьезно, — Карамах Сеотос сложил руки на столе, пристально глядя на сидящего напротив юношу. — Как ты додумался до этого? Кто подсказал тебе?

— Никто, господин, — честно ответил Келеф. — Это материал, который давно был известен в том месте, откуда я родом.

— Ты родом с Темиля? Краковые деревья растут здесь и нигде больше.

— Нет.

Он старался говорить мало, дать как можно меньше информации о его прошлом, но скрывать абсолютно все уже не мог. Глава семейства прижал его к стенке и заставил говорить, не оставив юноше выбора, когда его дочь преподнесла ему изделия из нового, доселе невиданного материала. На столе перед ним были разложены примитивные, выполненные без излишеств пластиковые гребни, жезлы и бусины. До чего-то более интересного они дойти пока не успели.

— Учти, что я узнаю, если ты лжешь мне. Где Фрида нашла тебя?

— На корабле работорговцев, мы занимались лесоповалом. Я не знаю где именно мы стояли на якоре, но дорога до сюда заняла два месяца.

— Хорошо, — нахмурился Карамах. — Сними свою маску.

— Но господин…

Мужчина лишь поднял ладонь, покачав головой. Ему не нужны были слова для того, чтобы дать собеседнику понять, что спорить с ним не стоит. Выбора не оставалось, юноша мог лишь раскрыть свою тайну, и теперь даже Рина, что обычно защищала его в таких ситуациях, никак не могла вмешаться. Шумно сглотнув, он развязал узлы на затылке и под подбородком, медленно снял с лица деревянную маску, обнажая лицо верховного правителя. Выглядел он, правда, куда более жалко и запущено, иконы изображали лик тагаца идеальным, без проросшей щетины и мешков под глазами, но отрицать сходство было невозможно.

— Кто сделал с тобой такое?

Юноша покачал головой, вяло пожал плечами. Взгляд мужчины, сидящего напротив, заметно изменился, и от этого ему становилось неуютно. К этому моменту он чувствовал себя голым без своей маски, и то, что люди странно реагировали на его настоящее лицо никак не делало ситуацию лучше.

— Откуда именно ты родом?

— Не из Шестилунья, — честно признался Келеф. — Прошу, поверьте мне. Когда я впервые раскрыл свой секрет, меня заковали в цепи. Но я куда полезнее в мастерской, чем на лесоповале.

— Успокойся, — заметив волнение Собаки, коротко, холодно сказал Карамах. — Что еще ты успел сделать? Какие технологии твоей родины смог повторить?

— Никаких, господин, — солгал юноша. — Только это.

Нельзя было раскрывать все карты. Врать по поводу своего происхождения уже не имело смысла, человек с его знаниями и связями мог легко проверить его слова, но вот скрыть тот факт, что он начал вооружать личную гвардию для его дочери он пока еще мог, не говоря уж об изобретении пороха.

— А что мог бы? — наконец, после минутного молчания тихо спросил глава дома.

Собакоголовый ответил не сразу. Что он действительно мог повторить? Даже создание пороха и пластика показало, что повторить современные технологии весьма непросто. Возможно, если бы у него был год-другой на разработку, он смог бы представить надежное, рабочее огнестрельное оружие, но на этом его идеи пока заканчивались. Да и чего вообще хочет Карамах?

— Все зависит от потребностей. Я занялся изготовлением ринита чтобы дать нашему такурату продукт на экспорт. — созданный из краки пластик юноша решил назвать в честь своей госпожи.

Карамах тихо хмыкнул, даже не пытаясь улыбаться. Он взял в руки одну из грубо отлитых и заточенных напильником расчесок из ринита, стал крутить ее в руках.

— Зачем тебе это? Чего ты хочешь взамен?

Юноша выдохнул. Архатим Карамах Сеотос оказался умнее и добрее, чем он предполагал с самого начала. Чисто технически, он мог бы прямо сейчас заковать его в цепи и пытать, вытягивая все известные Келефу технологии, но решил действовать от обратного, предложить пряник, а не кнут. Это было логичным, взвешенным решением, потому как собакоголовый пусть и пытался уходить от прямых ответов, но, очевидно, знал больше, чем дал сейчас. К тому же, он не раз доказывал свою верность его дочери и лояльность его дому. Да даже назвал материал, который изобрел сам, в честь Рины, хотя мог бы сохранить свое имя в истории.

— Я хочу получить титул индара и стать вашим полноправным вассалом, а не слугой.

— Это можно устроить, — понимающе кивнул Карамах. — Цара проверит твою кровь. Если она достаточно сильна, титул перейдет по наследству твоему старшему отпрыску.

Основным признаком знати была кровь. И, в отличие от Земли, здесь это понятие имело не столько сакральное значение, сколько являлось практической необходимостью, продиктованной местной системой экономикой и устройством общества. Дело в том, что именно знать имела достаточно большую резистентность к миаму, чтобы, начав употреблять его в детстве, не погибнуть от отравления водой жизни, а научиться использовать его для колдовства — простолюдины очень редко выживали при подобных попытках. И если обычный человек мог получить знатный титул и свой личный надел, то вот передать его детям он мог лишь в том случае, если его родословная достаточно резистентна к влиянию миама.

— Тебе будет дарована плавучая деревня и все полагающиеся к ней суда. Взамен я требую от тебя, как от своего вассала, верной службы и продолжения твоей работы. Если тебя будет преследовать успех, я дам тебе гораздо больше.

— Благодарю вас, — склонил голову Келеф, потянувшись за маской, лежащей на столе. — У меня есть еще одна небольшая просьба. Мое слово мало что значит, но к вам прислушаются. Я хотел бы просить вас огласить эдикт, согласно которому никто не сможет требовать от меня показать свое лицо.

Впервые за долгое время Карамах слабо, едва заметно улыбнулся. Он сразу же вернул себе прежнее безэмоциональное выражение лица и, лениво взмахнув рукой, спросил:

— Зачем тебе это? Ты мог бы добиться большего, если бы не скрывал его такой позорной личиной.

— Я слишком долго был в чужой тени. — коротко ответил Келеф.

***

Посвящение в индары должно было состояться через два дня. Карамах снова был в разъездах, но по такому случаю задержался в шпиле на чуть более долгий срок, заодно разбираясь в накопившихся делах такурата. И пусть Келеф еще не стал знатью, теперь он мог гораздо более свободно перемещаться по дому и городу без необходимости отчитываться перед кем-либо о своих делах. Разумеется, не воспользоваться такой возможностью он не мог, и активно разгуливал по шпилю, прислушиваясь к разговорам служанок, их сплетням и последним новостям.

Нельзя было теперь его и обыскивать, что позволило юноше наконец пронести в шпиль свое главное изобретение. В своей новой комнате, пусть все еще не слишком богатой, но хотя бы просторной и не расположенной на нижних этажах, он достал из-за пазухи толстую железную трубу, один из концов которой был наглухо заковал. В ствол он стал пересыпать часть пороха, который удалось сделать к этому моменту, затем заткнул ствол слоем бумаги и насыпал внутрь мелких осколков шлака, набранных в мастерской Ийро. Полноценным огнестрельным оружием назвать это было сложно, да и пользоваться им было неудобно, но теперь, когда он практически в открытую вышел против Фриды и ее заговора ему было куда спокойнее, когда под одеждой за пазухой у него было средство последнего шанса.

И так, с оружием наготове, он стал часто покидать свою комнату, чтобы узнать что-нибудь новое, подготовиться к тем интригам, что его ждут. Особенно интересно ему было наблюдать за Фридой, которая, куда бы она ни шла, вечно занималась чем-то сомнительным, всякий раз заставляя Келефа удивляться тому, что она до сих пор не оказалась на морозе с подобными замашками. Впрочем, она была крайне полезна Карамаху, являясь, по-сути, его правой рукой и советницей, мнение которой зачастую было решающим при решении особо спорных вопросов. Так и сейчас Келеф, заметив, что она спешит куда-то по узким коридорам шпиля, вышел из тени, стараясь как можно более бесшумно проследовать за ней. Женщина спустилась в самый низ, в ангар, где ее уже ждал закрытый паланкин, и любопытство юноши разгорелось еще сильнее — она явно пыталась скрыться от посторонних глаз, но зачем?

Он стал следовать за ней, благо что паланкин был не самым быстрым способом передвижения. Держась на почтительном расстоянии, он пользовался преимуществом в том, как хорошо выучил город за время пребывания здесь, и как хорошо знали его местные. Когда паланкину нужно было пробраться через извилистые улицы, Келеф даже не пытался следовать шаг в шаг, а вместо этого свободно заходил в дома горожан, во многих из которых его приветствовали с улыбкой, и проходил прямо через них, срезая часть пути. Фрида спускалась все ниже и ниже, и из тени мутных, грязных окон за ней следил он, тихо преследуя до самого нижнего города, где женщина, что-то коротко приказав своим людям, вошла в неказистый двухэтажный дом, ни в одном из окон которого не горел свет.

Келеф обошел дежурящих у вход людей по дуге, дошел до соседнего дома, постучал. Коротко поприветствовав жителей, он попросил разрешения войти, убедив их, что это дело государственной важности, и хозяйка-темилька пропустила его на второй этаж. Там, сидя у окна, в тени, он наблюдал, как Фрида заходит в пыльную, грязную комнату на верхнем этаже соседнего дома, садится на кровать, закинув ногу на ногу. Там ее уже ждал Эрман, старший сын Сеотосов, одетый в вычурно простую одежду. Он так старательно пытался не выглядеть как человек из знатного круга, что это выглядело смешно — юноша был совершенно оторван от простого народа, в отличие от его сестры.

Двое стали о чем-то громко спорить, но звук не доходил до Келефа через пелену дождя и закрытые окна. Он мог лишь наблюдать за тем, как Фрида что-то строго повторяет Эрману, а тот о чем-то раз за разом сокрушается, нервно ходит по комнате. Наконец, она протянула ему руку, и тот, вздохнув, неуверенно подошел к ней. Одно короткое слово, и юноша встал перед женщиной на колени, а она положила ладонь ему на макушку, медленно, ласково поглаживая.

— Охереть можно, Фрида… — прошептал, ухмыльнувшись, Келеф.

Фрида провела рукой по щеке вспыльчивого юноши, что-то ему сказала. Он ответил уверенным кивком головы. В его взгляде, и это было видно даже через мутные стекла, читалась не просто любовь, а настоящее обожание. Эрман медленно опустился ниже, Фрида приподняла полы одеяния, и юноша принялся целовать ее ноги, обтянутые черными полупрозрачными чулками.

У Келефа от увиденного отвисла челюсть. Конечно, он понимал, что Фрида не просто так готовит свой переворот именно в этом доме, но подобного точно ожидать не мог. Она запустила все свои четыре руки гораздо глубже в семейство Сеотосов, чем собакоголовый мог себе представить, и оставалось лишь догадываться о том, что она собирается делать дальше. Но в одном Келеф мог быть уверен — Рина не в безопасности, не при ее праве на правление.

Вскоре он покинул дом, заплатив его хозяевам за молчание, и поспешил вернуться в шпиль. Там уже велись приготовления, и он сам должен был быть готов к церемонии, а значит нужно было привести себя в порядок. Он принял ванну, надел парадную синюю форму Сеотосов, как следует закрепил на поясе ножны с мечом, подаренным Риной. Не забыл, впрочем, и про ручную пушку, спрятав ее за поясом, под длинным синим солдатским халатом. Наконец, когда все приготовления были завершены, он поспешил вниз, в обеденный зал, где уже убрали столы и приготовились к церемонии.

У самого входа его поймала Фрида, поманив пальцем. Она в несвойственной для себя манере положила руку на его плечо, заставив юношу чуть стиснуть зубы от неприятной ноющей боли, преследовавшей его уже несколько недель, и, глядя ему прямо в глаза через маску, улыбнувшись, спросила:

— Понравилось зрелище?

— Как ты..?

— Должна сказать, Келеф, я ошибалась насчет тебя, — медленно проговорила она, похлопывая его по плечу. — Ты не такой идиот, каким я тебя считала. Оказывается, все гораздо хуже.

— Спасибо, я стараюсь.

Женщина тихо усмехнулась, вздохнула, покачивая головой. Во взгляде ее читалось разочарование и жалость к тому, кого она когда-то вытащила из рабства, и кто теперь так старательно показывал, что он и сам может со всем справиться. Для нее Келеф был всего-навсего ребенком, не сильно старше того же Эрмана, который уже ожидал ее в зале.

От продолжения сцены парня спасла появившаяся вдруг Рина в нарядном, праздничном желтом шелковом платье. Лучезарно улыбаясь, она, не сдерживая себя, раскинула руки, буквально хватая Келефа и заключая его в объятия.

— Поздравляю тебя! — воскликнула она, мило, искренне улыбаясь. — Но со службы я тебя не отпущу, понял?

— Да куда уж мне, — усмехнулся он в ответ. — Ты ж без меня и шага ступить не можешь.

— Да ну-у-у тебя! — наигранно-обиженно протянула девушка, отпуская, наконец, свою жертву. — Давай, пошли, уже все ждут!

Она убежала в зал, присоединившись к своей матери, что стояла в самом конце, по левую руку, вместе с младшим ребенком. Справа же ждал Эрман, о чем-то тихо переговариваясь с отцом и бросая на входящего в зал Келефа взгляды, полные презрения и пренебрежения. К ним присоединилась и Фрида, отчего отцу и сыну пришлось закончить разговор. Карамах отошел в сторону, встав по центру, и от него к Келефу, что медленно шел вперед, простиралась теперь длинная ковровая дорожка.

— Подойди. — приказал Карамах.

Глубоко вздыхая от волнения, юноша шагнул дальше. Солдаты в парадной форме, с длинными алебардами образовывали коридор, поднимая над ним свое оружие. Торжественность момента портили лишь мысли о том, что он сегодня увидел, но парень старательно выгонял из головы засевшую в ней картину. Подойдя к своему господину, он встал перед ним на колени.

— Клянешься ли ты в верности мне и моим потомкам? — громогласно, на весь зал спросил Карамах.

— Клянусь. — уверенно ответил Келеф.

— Клянешься ли отстаивать имя дома Сеотосов ценой своей жизни?

— Клянусь.

— Встань. Отныне ты — Келеф Сеотос, младший моего имени. Я принимаю тебя в свою семью и с гордостью признаю своим вассалом. Цара?

Мать семейства, сдержанно улыбаясь, подошла к своему мужу. Она вынула из рукава небольшую иглу, уколола ей палец Келефа, и почти сразу же капля крови впиталась в ее руку, коротко сверкнув золотым сиянием. Улыбка ее стала заметнее, она кивнула.

— И твой титул отныне будет переходить твоим детям и детям твоих детей. Морем, солью и цепями, я нарекаю тебя индаром.

Воины подняли алебарды, разом торжественно прокричали, когда Карамах, взяв с блюда горсть соли, посыпал ей голову Келефа. Теперь он был одним из них, Сеотосов, пусть и не являлся им родственником — не имея собственного дома, он принимал имя того, кто наделил его властью.

Почти сразу же слуги принялись ставить обратно стол, другие заносили в зал праздничные яства. Наконец-таки Келеф мог сидеть вместе со всеми, а не прислуживать Рине, хоть иногда он и порывался наполнить ее бокал по привычке.

Карамах не остался на праздник и почти сразу же покинул дом. Цара, его жена, успела лишь бросить полный злобы взгляд ему вслед, и первой приложилась к вину, почти не касаясь еды. Рина, как и младший сын Сеотосов, себя в еде не сдерживали, а вот Эрман и Фрида вели себя куда скромнее, ведя долгий, напряженный разговор шепотом, на ухо, пока звуки их голосов заглушала музыка.

Собрались здесь и богатейшие торговцы города, представители торговых гильдий Темиля. Жаболюды вскоре окружили новоиспеченного индара, каждый стремился первым познакомиться с ним, пожать руку, представить свою гильдию, перекрикивая остальных. Сперва он пытался отвечать, окруженный возможными деловыми партнерами, но вскоре заметил, как Рина о чем-то оживленно спорила с уже изрядно подвыпившей матерью. Обе они явно не вели дружескую беседу, и даже обычно радостная и солнечная на людях дочь уже почти кричала на мать, а вскоре и вовсе, бросив столовые приборы, выбежала из зала.

— Прошу меня простить. — откланялся Келеф и поспешил вслед за молодой госпожой.

Слыша ее удаляющиеся шаги, он побежал следом. Она убегала в свою комнату, как и множество раз до этого, и, забежав внутрь, громко хлопнула дверью, сотрясая стены шпиля. Остановившись у закрытой двери на секунду в нерешительности, Келеф постучался, тихо позвал:

— Хэй… Могу войти?

— Нет! — выкрикнула Рина. — Убирайся!

Он тяжело вздохнул, присел у двери, прислонившись к ней спиной. Было слышно, как девушка тихо плачет, и юноша совершенно не представлял как ее успокоить. Не было у него подобного опыта в прошлой жизни, лишь мимолетные, ни к чему не приведшие случайные отношения.

— Давай покурим, — предложил, наконец, он. — Молча. Ничего не буду спрашивать.

Из-за двери послышался громкий всхлип, а затем тихое “угу”. Он вошел внутрь.

В комнате было темно, гораздо темнее, чем обычно. Шторы закрыты, и лишь тусклый огонек одной-единственной бумажной лампы в дальнем углу комнаты кое-как разгонял тень вокруг. Там, в ее свете, обхватив колени, сидела Рина — волосы взъерошены, на щеках потекшая тушь. Келеф прошел к прикроватному столику, привычным движением вытащил спрятанный за ним кисет с табаком и бумагу. Присев напротив, он стал сворачивать самокрутки, ничего не говоря, как и обещал.

Его присутствие успокаивало Рину. Вскоре тихие всхлипы прекратились, превратились в тихое, полное грусти дыхание, тихо шепчущее в темноте о ее печали. Юноша протянул ей папиросу, и она, взяв ее, легонько коснулась его руки.

— Она… — тихо начала Рина. — Почему они просто не могут любить друг друга? Разве это так сложно?

— Сложнее, чем ты думаешь, — вздохнул Келеф. — Я не знал своих родителей. Полагаю, они тоже не могли любить, даже меня.

— Ну ты и балда, мне теперь еще грустнее… — вздохнула в унисон с ним девушка. — Мама… Ненавидит отца за то, что его постоянно нет рядом. И за Кайру.

— За твою сестру? — удивленно спросил Келеф, сворачивая вторую самокрутку.

— Угу. Винит его в том, что она сидит там. В том, что она такая. А она… Она, гух с’ге, нормальнее всех в этом доме! Ну скажи ведь?

— Ее, кстати, не было на празднике. Мать?

— Угу… — тихо ответила Рина. — Из-за нее Кайра и не выходит. Ненавижу…

Она закурила. Тусклый огонек на конце самокрутки осветил ее лицо на краткий миг. И снова она не была похожа на ту версию себя, которую старательно показывала окружающим. И снова перед Келефом была уставшая от этой жизни, измученная девочка.

— Я могу как-то помочь? — тихо спросил он, закуривая.

— Мне или Кайре? — устало улыбнулась девушка.

— Обеим.

— Поднимись к ней. Ты ей нравишься. Говорит, что над тобой постоянно горит свет. Не спрашивай, я не знаю что это значит.

Келеф тихо усмехнулся, выпуская едкий дым из носа. Тихо добавил:

— А тебе?

— Хм… — протянула Рина, отложив в сторону недокуренную папиросу. — Дай потрогать лицо. Хоть руками посмотрю на тебя.

— Ты же мне можешь просто приказать. — усмехнулся юноша.

— Ну, уже нет, — Рина улыбнулась и погасила фонарь. Комната погрузилась во тьму. — Ну так?

— Ладно…

Он вздохнул, стал развязывать шнурки маски. Кожа, отвыкшая от контакта с воздухом, почувствовала приятную прохладу, лоб сморщился, разминаясь. Девушка подсела ближе, рукой нащупала его руку. Он мягко обхватил ее ладонь, протянул к своему лицу.

— Колется… — тихо сказала Рина, трогая его щеки.

— Я пока не научился нормально бриться. У меня дома бритвы были другие.

Девушка тихо усмехнулась. Второй рукой она коснулась его уха, медленно провела тонкими пальцами по лбу. Пальцы коснулись носа, пересохших от волнения губ.

Тихий вздох, мягкость ее губ. Все произошло так быстро, что Келеф не сразу понял что случилось. Он ответил на поцелуй, мягко касаясь ее щеки рукой, прильнул к ее губам. Но вдруг, она отпрянула, тихо, рвано вздыхая:

— Не сейчас. Слишком рано.

Казалось, сердце его билось так сильно, что эхо ритмичных, быстрых ударов слышалось даже через шум дождя. Он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки, и стал надевать маску обратно.

— Поднимись к Кайре, правда. Я буду тебе благодарна.

— Хорошо, моя госпожа. — улыбнулся Келеф.

— Иди уже! — засмеялась она, взяв двумя пальцами дымящийся окурок, затягиваясь. — Балда-а-а!

Из ее комнаты он не вышел — выпорхнул. Еще никогда что в этой, что в прошлой жизни с ним не случалось чего-то подобного. Это было круче любой победы, ощущалось даже ярче, чем обретенный титул. Зажав в зубах папиросу, он летящей походкой преодолевал пролет за пролетом, поднимаясь на самый верх, к Кайре. Он ворвался к ней в комнату, улыбаясь:

— Кайра, я..!

И застыл. Девушка стояла у самого окна, окутанная холодным светом Эрцилля. Над ней возвышалась темная фигура убийцы с длинным, кривым ножом в руке. Человек обернулся, и, увидев Келефа, с невероятной, нечеловеческой проворностью кинулся к нему, отталкиваясь от пола всеми четырьмя конечностями.

Юноша едва успел выхватить меч, но его это не спасло — убийца полоснул его ножом по руке, и собакоголовый, опешив от внезапного нападения, выронил оружие. Еще удар, точный и четкий, прямо в горло. Из глубокого пореза побежала кровь, заливая темно-синий халат юноши, лишь деревянная маска спасла его, отведя удар в сторону.

Убийца снова кинулся к нему, занося нож для смертельного удара. Юноша отшатнулся, упал на спину, пальцами сжимая тлеющую сигарету. Во второй руке он стискивал холодный ствол оружия. Человек в черном кинулся на него, острие ножа направлено прямо на сердце, но не успел — тлеющий уголек коснулся крохотного отверстия в трубе, порох с грохотом, вышибающим стекла, взорвался внутри, посылая град острых осколков в нападающего. Выстрел был такой силы, что в тело убийцы с огромной дырой в груди отбросило в другой конец комнаты. В ушах ужасно звенело, зрение двоилось.

Кайра медленно подошла к бездыханному телу. Ее пальцы окунулись в свежую, горячую кровь. Она провела ими по деревянной маске своего спасителя, наклонилась к нему, прошептала:

— Вот — твой цвет.