Эра цепей

Глава 19: Исцеление

— Ты будешь сопровождать госпожу в составе ее свиты, — Келеф едва поспевал за быстро вышагивающим по узкому коридору лакеем Цацатом, который спешно рассказывал тому о его обязанностях. — Запрет на ношение оружия от господина Карамаха все еще действует, поэтому меч тебе не вернут.

— И как я должен ее защищать? — горько усмехнулся юноша.

— От кого же? — Цацат, казалось, искренне удивился. — Ты, кажется, не понимаешь. Госпоже не требуется защита, все это лишь формальности. Скорее она защитит тебя в случае нападения, а не наоборот.

— Она не выглядит настолько сильной.

— Макияж и хорошие манеры, — вздохнул дворецкий, заводя юношу в одно из помещений на нижнем этаже шпиля. — И капелька магии.

За дверью узкий коридор превратился в большую, широкую площадку под дворцом, усеянную толстыми каменными колоннами. На каждой из них виднелись в полумраке символы, значения которых Келеф не знал, а между ними гнездились многочисленные паланкины самых разных форм и видов. Здесь были и простые, прогулочные паланкины без стен, и закрытые, и даже те, что напоминали собой транспорт, на котором в самом начале своего пути юноша сбежал от Гидона и его приспешников — в самом низу конструкции таких паланкинов были толстые крепления для цепи, которой он приковывался к тайнагу для погружения под воду.

Сейчас готовили не самый роскошный, а скорее практичный закрытый паланкин из темного дерева. Возле него уже выстроились воины такурата в длинных синих халатах, с простым, походным оружием и в огромных конусовидных шляпах из краки, напоминающих сверху раскрытые зонты.

— Будешь идти рядом с паланкином, вот тут, — Цацат, резко взмахивая руками, возбужденно указывал юноше на его место. — Просто идти, и если госпоже что-нибудь будет нужно… Госпожа Рина, лазурюшка наша!

Когда девушка стала, в сопровождении нескольких человек, спускаться по винтовой лестнице к ангару паланкинов, Цацат, бросив Келефа, тут же побежал к ней, перебирая короткими ногами. У собакоголового в очередной раз промелькнула в голове глупая мысль о том, что, возможно, этого мужчину держат здесь не только из-за его хватки и способности предугадывать нужды живущих в доме, но и просто из-за смешной, напоминавшей пингвина походки.

— Все готово, дядя Цацат? — мило улыбнувшись, спросила девушка.

— Конечно-конечно, прошу, прошу! — поклонившись, он галантно пригласил ее пройти к снаряженному паланкину, возле которого воины склонились в приветствии перед госпожой.

Келеф повторил их жест, поклонившись, но, как и прежде, не смог заставить себя опустить голову, разглядывая свою хозяйку. Все же нечто странное ощущалось в том, как она выглядела и как себя вела. Как и прочие потребители миама, она была человеком лишь на словах, а на деле разительно отличалась от того же Келефа. Но, что самое удивительно, уловить точную причину такого ощущения было крайне сложно: то ли слишком уж детское для ее возраста лицо, то ли слишком гладкая кожа… А может, и то, то. Впрочем, наверняка были и другие детали, которые Келеф пока не смог разглядеть.

— Открой дверь! — шикнул на юношу, выводя его из транса, лакей.

Встрепенувшись, он поспешил отворить дверцу паланкина. Небольшая ступенька выпала наружу, подчиняясь действию незатейливого механизма, и девушка, приподняв полы длинного голубого платья, поднялась внутрь. Келеф закрыл дверь, ступенька вернулась на место, и носильщики медленно, аккуратно подняли паланкин.

Оглянувшись в последний раз перед выходом, Келеф увидел, как Цацат, наигранно нахмурившись, показывает ему кулак, будто бы говоря, чтобы тот чего не удумал. Невольно он улыбнулся такому жесту и, закрепив нитью под подбородком конусовидную шляпу на голове, поспешил вслед за паланкином, держась рядом с дверью, как и приказал Цацат.

На выходе из верхнего шпиля двое стражей поспешили открыть массивные ворота, пропуская процессию. Они вышли наружу, на улицы города, пока еще верхнего, где тесно жались друг к другу богато украшенные дома особо зажиточных горожан, редкие ремесленные мастерские и все мыслимые заведения, которые могли бы понадобиться хозяевам такурата здесь, в шаговой доступности. Воины, защищавшие паланкин спереди и сзади, шли четким, поставленным шагом в ритме, который Келеф повторить не мог из-за банальных различий в физиологии. Впрочем, это и не было нужно — его задачей было сопровождать госпожу как ее слуга, и очень скоро он ей понадобился.

— Мне ску-у-учно… — открыв окошко, по-детски протянула Рина, чуть надув губки. — А какие команды ты знаешь?

— Госпожа, меня только зовут собакой. На самом деле под маской — человеческое лицо.

— Ну-у-у, я ж не это спросила, — задорно улыбнулась она, выглядывая из паланкина. — Ну какие, какие?

— Я… Агрх… — тяжело вздохнул, качнув головой, Келеф. — Какие угодно, полагаю.

— И лапу умеешь давать?

— Да хоть две сразу, — постепенно сдаваясь под напором ее детской, игривой непосредственности, юноша начинал сдаваться и подыгрывать. — Но ваш отец, думаю, такому не обрадуется.

— Ой, пф-ф-ф, — махнула маленькой ладошкой она. — Он ничему не радуется. Представляешь, я однажды волосы сделала голубыми! Как цвет дома. А он и не заметил! Представляешь?

Келеф коротко кивнул, угукнул.

— А хочешь я и тебе сделаю? Хочешь? — задорно улыбнулась Рина. — Или лицо твое поправлю. Что у тебя там за уродство, покажи-ка.

Девушка потянула было руку к маске Келефа, но тот предусмотрительно сделал шаг в сторону, не позволяя ей коснуться его второго лица. Деревянная маска скалилась в ответ на ее попытки ее снять, и, казалось, вот-вот зарычит.

— Госпожа, прошу прощения, но в этом случае Фрида меня убьет. Да и я, честно говоря, слишком стесняюсь своего уродства, чтобы смущать им ваш взор.

В этот момент юноша и сам не понимал, как ему удавалось подбирать настолько высокопарные выражения при общении с госпожой. Возможно, сказывалось долгое общение с Фридой во время путешествия, а может помогли, наконец, десятки книг про рыцарей и магию, прочитанных в прошлой жизни. Так или иначе, сейчас он казался серьезным, как никогда — форма обязывала и подталкивала к определенному поведению, ровно как и наказ Цацата вести себя подобающе.

— Такой ты зануда, — Рина на мгновение высунула розовый язык и тут же спрятала его обратно. — Теперь ты меня чего-нибудь спроси! Только не пошлое!

— Ну, в таком случае, у меня нет идей для вопроса.

— Да бро-о-ось ты! — захихикала девушка. — Ну давай, спрашивай!

— Ну… Куда мы направляемся, например?

— О, это просто! Мы идем вниз, к беднякам! Они там болеют, и меня попросили помочь. Вот так вот.

Келеф, повернув голову вполоборота, взглянул в приоткрытое окошечко. Внутри паланкина девушка могла вести себя как ей того хотелось, не опасаясь лишних взглядов и помыслов, и поэтому она расположилась внутри в позе, меньше всего напоминавшей то, как должна вести себя знатная девушка. Округлая мордочка выглядывала из крошечного окошечка, пристально следя за слугой.

— Вы, выходит, и лечить умеете?

— А ты думал что я дура, которая только волосы красить способна? — звонко засмеялась в ответ девчушка. — Ну думал же, думал?

— Я стараюсь поменьше думать.

— Да ну? А на ужине вчера ты что сказал? Взял и папе перечить начал, хе-хе.

— Я… Послушайте, я не хотел. Я мало что знаю о том, как вести себя в приличном обществе, и поэтому приходится придумывать все на ходу.

— Хм-м-м? — протянула Рина, широко и хитро улыбаясь. — Какой ты невоспитанный… Ух! Ой, это ж я, вопрос задала. Твоя очередь, получается.

— Два. Вы спросили меня о чем я думал и что сказал за столом.

— Ну нет, так нечестно!

Не выдержав, Келеф сдавленно прыснул. Как-то совсем образ этой девушки не вяжется с тем, что ему рассказывала Фрида на корабле. Слишком… Веселой и беззаботной она была, эта Рина Сеотос. Слишком отстраненной от тех ужасов, которые происходили в ее мире. Впрочем, возможно, в этом и заключалась главная привилегия знати любого мира — сидеть в высокой башне, откуда не видно грязи.

— Ну ла-а-адно… — вздохнула она. — Давай уже.

— Зачем вы помогаете простым людям?

— Ну как… Ну, им же плохо. Да ведь?

Сказав это, Рина уставилась на Келефа, словно спрашивая, правильно ли она ответила. Кому-то на месте юноши могло бы показаться, что дело тут в простой глупости, непосредственности и той самой отстраненности от проблем простых людей, но собакоголовый быстро смекнул, что тут все не так-то просто. Быстро отложив эти мысли на полку подальше, он перешел ко второму вопросу:

— Фрида упомянула некую Кайру когда мы прибыли в шпиль. Кто это?

— А, это моя сестра, — бросила Рина, улыбнувшись. — Странная она. Люблю ее — ужас, аж придушила бы. Моя, моя очередь!

Келеф, оглядевшись, понял, что они почти добрались до нижнего города. Архитектура здесь была проще, материалы дешевле, а усеянные ступеньками улицы — уже и круче. Здесь не было украшенных резными балюстрадами переходов, а место их занимали простые, наспех сделанные переходы между шпилями города, на некоторых из которых расположились мелкие лавки с самыми разными товарами.

— Госпожа Рина, мы прибываем. — отрапортовал один из воинов, шедших впереди.

— Спасибо, — мягко ответила она из паланкина. — Вопрос…

Вдруг, взгляд ее резко переменился. Он стал настолько жестким и холодным, что Келеф невольно на мгновение затаил дыхание. Лицо ее покрылось густой тенью, и лишь эти два больших алмаза сверкали из темноты:

— Что ты знаешь об оружии?

Голос был совершенно не похож на нее. Тихий, шипящий, он будто бы принадлежал не Рине Сеотос, радужной и яркой девочке из высокого шпиля, а женщине холодной и расчетливой, способной управлять другими как марионетками. От этих звуков у Келефа по спине пробежался неприятный холодок, в груди сердце пронзила крошечная ледяная игла.

Паланкин плавно опустился на землю, и Келеф, не успев ответить, открыл дверь. К остановившейся процессии у большого здания, снаружи отделанного разноцветной плиткой тут же выбежали пара человек, укутанных с ног до головы в черные, сложно переплетающиеся одежды. Ткань на них была поношенной, а то и прямо-таки вычурно “бедной”, что так и кричало не столько об их социальном статусе, сколько о том, что это, очевидно, были представители местного духовенства. Лица людей были покрыты белым пеплом, а на головах их — высокие головные уборы со свисающими с них черными вуалями, которые, должно быть, полностью закрывали голову, если их опустить.

— Госпожа Сеотос, — низко поклонился самый старый из них, темилец, покрытое пеплом лицо которого было испещрено десятками морщин. — Видно предки разгневались на нас. Столько больных не было уже давно.

— Здравствуй, друг мой, — голос ее вдруг стал тихим, мягким и даже успокаивающим. Она подала старику руку, и тот ее поцеловал. — Ты будешь мне ассистировать? Мне поведали об одной формуле, которая может помочь.

— Конечно, госпожа моя, — низко поклонился темилец. — Пройдемте, пожалуйста.

Оглядевшись через плечо, Рина улыбнулась Келефу, взглядом поманив его за собой. Пара воинов остались снаружи, встав на страже входа в лечебницу, а остальные последовали за хозяйкой внутрь.

В нос сразу же ударил стойкий, резкий запах благовоний. Внутри было темно, и редкие лучи света, пробивающиеся из крошечных прорезей под потолком, закручивались в голубые спирали дыма, густо витавшего внутри. Само здание было прямоугольным, вытянутым вдаль, и недалеко от входа начиналась сама лечебница — вдоль стен, за тонкими деревянными подпорками, лежали многочисленные больные, вдоль которых медленно шли монахи с небольшими дымящимися чашами в руках. Все они скрывали лица, черная ткань ниспадала с высоких шляп и касалась плечей. Они шептали, зачитывая заклинания на языке, какого Келеф еще никогда не слышал.

Больные были совсем плохи. Многие из них были в бреду, обильно потели, стонали. Их кожа была белой, как снег, и вены яркими синими ветвями проступали на ней. У тех, кто не закрывал глаза виднелись проглядывались кровавые подтеки у век, у многих они засыхали, нарастая густой коркой на ресницах.

Рина прошла в середину зала, под самый яркий столб света. Там, под потолком, виднелся выход небольшой башенки с окнами, через которые пробивались тусклые солнечные лучи. Солдаты встали поодаль, окружая госпожу, и Келеф притаился во мраке рядом с одним из них. Девушка протянула своему спутнику-темильцу свиток, достав его из глубокого рукава, и тот стал быстро пробегаться глазами по начертанным на нем иероглифам.

— Все ясно. Думаю, я смогу взять такой тембр.

— Тогда не будем тянуть.

Опустив вуаль, старик опустился на пол, скрестив под собой ноги и сложив ладони на животе, под диафрагмой. Сопровождавший его монах сел напротив, в руках у него была поющая чаша и специальная резная палочка. Он коротко, звонко ударил по ней, и стал медленно водить палочкой по кругу, создавая пронизывающий до нутра длинный звон. Еще несколько секунд, и старик, подхватив загадочную мелодию, запел. Низкое горловое пение гюке, от которого словно задрожали сами стены храма, заполнило воздух, сотрясая голубоватый дым. Спирали его закружились в сложном танце, распадаясь и сливаясь, и в конце, когда не осталось никаких звуков, кроме заклинания, в ритуал вступила Рина.

Сперва казалось, будто бы она спит стоя. Ее тело стало совершенно неподвижным, глаза закрыты, руки сложены ниже пояса. Под одеждой два катетера, вонзенные в худые, бледные руки впрыскивали в кровоток золотое зелье миама.

Вдруг, она начала подниматься. Все выше и выше над полом, оставляя длинный подол платья колыхаться в воздухе. Она медленно развела руки в стороны, те стали удлиняться, подчиняясь золотому яду. Пальцы, хрупкие и никогда не касавшиеся рабочего инструмента, стали расти, мало напоминая человеческие руки. Взглянув вниз, Келеф увидел: она не левитировала над полом, это удлинялись ее ноги, все ее тело увеличивалось, искажалось, превращалось в ужасающую пародию на человека, пока творилось колдовство. В такие минуты, сотворяя столь сложное заклинание, она не могла сдерживать текущий в ее венах миам, не могла сопротивляться тому, как он менял ее тело, но это было неважно.

Приоткрыв искаженные болью губы, она выдохнула золотистый дым, что стал быстро смешиваться с дымом благовоний, наполняя зал. Запах мгновенно сменился с резкого, характерного аромата благовоний на нечто… Другое. Никто из присутствующих не мог бы описать его, но для всех он был приятным, на грани зависимости.

Под платьем девушки разбухала грудная клетка. Органы, что не должны быть в человеческом теле, росли внутри нее, и тело подстраивалось, меняло форму, чтобы вместить в себя магию. Сердце увеличилось вдвое, легкие быстро сжимались и разжимались, выкачивая из тела лекарство. На удлиненной шее появились и стали быстро расти два вытянутых отверстия, шумно фыркающих и дублирующих дыхание.

Горловое пение становилось все громче. С каждым громким выдохом колдуньи, монах бил по поющей чаше и казалось, что он вот-вот высечет из нее искры. Под потолком конденсировался пар, оседая на деревянных перекрытиях — Келеф провел пальцем по маске, собирая с нее голубоватую жидкость.

Один за другим больные поднимались, вытирали с лица скопившуюся кровь, отдирали толстые корки с глаз. Те, на кого колдовство подействовало быстрее всех, тут же бросались на пол в нижайшем поклоне перед той, что спустилась к ним с вершины этого мира. Пение становилось громче, лечебница сотрясалась от звуков и силы, витавшей в воздухе. Все сильне и сильнее, чаще, больше. Чаша уже не пела — монах ритмично бил по ней резной палочкой, поднимая инструмент над головой.

И вдруг — тишина. Все закончилось так же быстро, как началось. Не удержавшись на длинных ногах, девушка, искаженная и вызывающая у Келефа ужас и отвращение, упала на пол. Солдаты тут же окружили ее, не давая подойти к бездыханному телу никому из простолюдинов, что, возможно, впервые за свою серую, несчастную жизнь лицезрели нечто подобное. Не подпускали и Келефа, который в ужасе смотрел, как конечности девушки медленно приходят в норму, кожа становится нормального цвета, а дыхательные отверстия на шее затягиваются. Рина сдавленно, тихо застонала:

— Келеф… Подай руку…