Эра цепей

Глава 6: Спираль дождя

Над морским горизонтом медленно поднимался шпиль вытянутого ввысь поселения. Дома так плотно и тесно прижимались друг к другу, что с моря почти не было видно улиц. Там, меж нагромождений причудливых зданий, лишь иногда сверкали тусклые проблески фонарей, когда случайные прохожие проходили по утопленным глубоко внутри города-муравейника спертым улицам. А ниже, у самого основания, где россыпью разноцветных флагов и хибар громоздились, прижимаясь к каменным зданиям, бедняцкие трущобы, у самого края гиганта расползались, утопая в холодных волнах, несчетные пристани, гавани, порты — ругань, скрип примитивных кранов и шум идущего вверх дождя доносились до изможденного юноши даже с такого большого расстояния.

Он ничего не приказывал зверю — тот и сам знал куда и как нужно плыть, как вернуться домой, поэтому Жене оставалось лишь наблюдать, как за перепончатыми парусами кораблей-джонок вырастает мерцающая тысячами огней живая гора. Змей медленно, размеренно плыл, лавируя между сотнями и сотнями кораблей, лодок плавучих домов и целых дворцов, приближаясь к причалу. Наконец, когда деревянный помост глухо ударился о прикованный к зверю паланкин, Женя, обессиленный, осторожно соскользнул с него, облизывая пересохшие губы.

— Воды… — тихо прошептал он, протянув руку к рыбаку, на вид вполне обычному человеку.

Мужчина нагло усмехнулся, не поворачивая головы.

— А тебе мало что-ли? — он обвел взглядом усеянную суднами водную гладь. — Пьяный? Пойди вон… в… э…

Наконец, он взглянул на того, с кем говорил. Увидел огромное, бледное тело, едва прикрытое стянутыми с трупа брюками — жабий жилет был покрыт кровью, да и пах слишком странно. С каждой секундой все больше казалось, что рыбака не иначе как хватил удар, он вытаращил глаза, не зная что делать и куда податься. Наконец, он, выронив удочку, что до этого крепко стискивал в руках, быстро поднялся и выкрикнул, убегая:

— П-простите..!

И снова Женя остался один. Безумно хотелось есть, еще больше хотелось пить. Он стал ловить ртом капли влаги, собравшейся на причале, чтобы хоть как-то смочить горло. Дождь, несмотря на то, что капли срывались в поверхности моря, почему-то был пресный, обыкновенный.

Он протянул руку, зачерпнул морской воды… И припал к ней губами, жадно глотая. От удовольствия он раздул ноздри, вбирая воздух, поперхнулся, закашлялся, но, отдышавшись, продолжил пить. Море было пресное. Казалось, будто в нем даже меньше соли, меньше едва ощутимого привкуса, чем в обычной воде.

Напившись, он упал без сил на спину. Над головой возвышался уходящий ввысь шпиль неизвестного города, по небу медленно проплывала чужая, голубая планета, прикованная гигантской цепью к, казалось, самому морю. Нервный смешок вырвался из груди, а на глаза стали наворачиваться слезы. С каждым тихим смешком, лицо его все больше искажалось гримасой боли, непонимания, все острее ощущался неприятный, влажный холод этого мира. Он протянул руку к медленно плывущей по небу планете, словно пытаясь коснуться ее… И встал, стиснув зубы и сжав руки в кулаки.

Каждый шаг по дощатому настилу приближал его к мириаде запахов и шумов, доносящихся из порта. Там, на набережной, носились в нескончаемом, неконтролируемом хороводе люди, самые разные — от тусклых, невзрачных и больных, до пестрых и счастливых, звенящих железом и монетами в тугих кошелях. Оттуда несло потом, рыбой и плесенью, и от остроты запахов кружило голову и урчало в животе.

Затеряться в толпе, сразу понял Женя, у него точно не выйдет. Чем бы ни было это неуклюжее, огромное тело, в которое он попал, но он заметно возвышался над кем бы то ни было, и тут же притягивал к себе взгляды. Кто-то тут же впадал в оцепенение, другие разбегались в стороны, и все сильнее со всех сторон звучали удивленные вздохи и непонятные, странные слова.

Трое темильцев, разделывавших рыбу, прямо там, посреди чешуи и зловонной крови пали перед юношей ниц, что-то быстро залепетали. Не раздумывая ни секунды, Женя схватил с низенького стола пару огромных рыбин, нервно сглатывая, и попятился назад, к причалу, то и дело оглядываясь через плечо. Никто не стал его останавливать.

Но не успел он понять, что случилось, как водный змей, что принес его сюда, сверкнув серебристым хвостом, нырнул в пучину. Женя успел лишь выкрикнуть что-то нечленораздельное, и, понимая, что обратного пути нет, побежал прочь, буквально прорываясь через толпу людей. Кто успевали заметить пришельца — тут же расступались, освобождая путь. Других Женя отталкивал, в основном случайно, но те тут же, подобно жаболюдам, падали ниц.

Что-то было не так, слишком бурная реакция на него возникала у всех, кто его видел. Чтобы не привлекать столько внимания, Женя, вбегая вверх по скользким ступеням уходящей по спирали вверх улицы, свернул в переулок настолько узкий, что в нем едва ли смогли бы протиснуться двое людей. Ноги утопали в грязи и смраде, но здесь, по крайней мере, никто не видел его, никто не мог навредить. Юноша не мог взять в толк почему окружающие себя так вели, и это пугало.

Обессилев, он упал у глухой стены там, где было почище. Свет снаружи сюда почти не пробивался, и, неожиданно, это в какой-то мере успокаивало Женю. Он впился зубами в сырую рыбу, отдирая мясо от костей, проглатывая его, не глядя и почти не жуя. Руки тряслись от голода и напряжения, а изнутри рвался истерический смех:

— Хах… Ха-ха… Голум хренов…

Пища, пусть и холодная, мерзкая, наполняла живот, а вместе с сытостью возвращалась и способность здраво мыслить. Первой здравой мыслью было то, что, раз уж он прячется в подворотне, то не будет неприличным выбросить кости и шкуру рыбины прямо тут. Второй — нужно как-то замаскироваться, хоть как-то.

Пока он доедал вторую рыбу, капли дождя медленно, плавно перестали тянуться к небу. Скопившаяся на стенах влага сперва зависла, соединяясь в крупные капли, а затем начала медленно стекать вниз, как и положено. Воды вокруг было так много, что не нужно было даже искать где умыться — достаточно было провести руками по каменным стенам, и можно было набрать полные ладони воды. Женя быстро растер ими лицо, руки, смывая кровь и кое-как избавляясь от запаха рыбы, а затем провел ладонями по голове. Лысый, даже скорее бритый — жесткая щетина пробивалась через скальп. То же было и с остальным телом — не было привычных волос на руках и ногах, лишь отдельные, колючие щетинки, либо было совершенно гладким, и даже брови едва ощущались под подушечками пальцев.

Но больше всего беспокойств вызывала пуповина. К этому моменту она побелела, совершенно потеряла чувствительность, но все еще торчала из живота, и это не могло не беспокоить. Как назло, завязать ее тоже не было возможности, слишком мало от нее осталось. Придерживаясь за живот, юноша медленно побрел дальше по переулкам, прислушиваясь к шуму на улицах и стараясь не приближаться к людям. Шаг за шагом становилось все светлее, по правую руку в полумраке показался дворик с крытой беседкой, а за ней — чуть приоткрытая дверь, ведущая в один из домов. Она со скрипом открылась, а Женю обдало теплом человеческого жилища и ослепило тускло мерцающим на полоке огоньком масляной лампы.

Ему нужна была одежда. Логика была простой: если тут дожди идут не только сверху вниз, но и наоборот, значит, сушить ее на улице никто бы не стал. Выходит, обыскать нужно чей-то дом, какой бы паршивой эта идея ни была.

Заходя внутрь, юноша больно ударился лбом об дверной косяк. Излишне огромный рост ощущался еще неудобнее внутри дома, где ему приходилось сгибаться чуть ли не вдвое чтобы пройти дальше. Там, среди больших кадок с мыльной водой, за темным проходом и вправду были развешаны бельевые веревки, с которых юноша стал снимать все подряд, мокрое или нет. Какой-то кусок темной ткани он тут же намотал на лицо на манер арафатки, и дальше стал перебирать рубашки, брюки и юбки из грубой ткани, но ничего не годилось на его огромное тело.

— Ах! — вдруг раздался позади него женский крик. Низкая, приземистая темилька от испуга выронила тазик, вода из него расплескалась по полу. — Вор, вор! Хозя..!

— Тихо-тихо! — зашипел Женя, кинувшись к ней, попытался зажать ей рот. — Тише, ну! Я не вор, я…

Не придумав ничего лучше, он сдвинул ткань вниз со своего лица, оголяя его. Женщина сразу же вытаращила глаза, судорожно вздохнула и, вырываясь из рук юноши, упала ниц перед ним.

— Простите, я… — она не могла подобрать ни слова, кроме бесконечных извинений, и это было еще хуже обвинений в воровстве. — Извините меня, прошу, простите…

— Тихо! — Женя понял, что она замолчит лишь если ей приказать. — Одежда. Скорее.

Она тут же бросилась прочь, скрываясь в узких проходах между комнатами. Раздался грохот, что-то упало под ее судорожные причитания.

— Одежда-одежда-одежда… — повторяла она.

Женя вышел на звук ее голоса. Несчастная, испуганная до полусмерти темилька буквально переворачивала вверх дном все шкафы и сундуки, набитые разным тряпьем. Наконец, она выудила оттуда странного вида длинный халат из грубой ткани, на Жене смотревшийся скорее как слегка длинноватая куртка, темный плащ из непонятного, напоминающего то ли кожу, то ли резину материала, и принялась перебирать обувь, составленную друг на дружке на нижних полках.

— Т-тут нет ничего… Вашего размера… Простите, прошу вас, извините меня…

— Все нормально, эй… Да твою ж… — легонько коснувшись плеча женщины чтобы успокоить, Женя выругался, когда та, вздрогнув всем телом, рухнула на пол без сознания.

Юноша аккуратно приподнял ее голову, уложил на свернутую одежду и, оглядываясь, так же тихо вышел из дома, низко пригибаясь чтобы снова не удариться головой. Покидать тепло и сухость дома не хотелось, тело требовало вернуться назад, но останавливаться было нельзя. Сейчас Женя мог думать лишь о том, что он, как ученый, возможно, первым из людей попал в этот мир, и его святой долг — установить правильный контакт. И теперь, когда на нем была хоть какая-то одежда, он смотрел наверх, на высокий шпиль, пока мелкий дождь капля по капле пропитывал намотанную на лицо ткань.

И он пошел, теперь уже не скованный странной реакцией на него местных обитателей. Конечно, в толпе людей, идущих то вверх, то вниз по крутым улицам он выделялся, а на иных переходах между этажами города ему и вовсе приходилось пригибаться, но больше никто так бурно не реагировал на странного пришельца.

— Дорогу! Разойтись! — рявкнул кто-то, идущий сверху.

Прочие, что были рядом, тут же стали скрываться в переулках, а кто не мог — жались к стенам домов, пропуская вперед длинную процессию. Из улиц на верхних ярусах города вниз спускалась длинная вереница закованных в цепи рабов в сопровождении воинов, вооруженных грубо скованными серповидными мечами. Среди рабов Женя смог разглядеть и мужчин, и женщин, и детей, и даже странного вида нелюдей, каких он еще не видел: рогатых, с копытами вместо стоп. Последними, замыкая строй, в сопровождении еще нескольких воинов шли человек в кожаном плаще и огромной, широкой шляпе, а рядом с ним — еще один, в длинном, черном одеянии с жутковатым в виде глаза и серпа под ним на груди.

— Дорогу, шваль! — рявкнул вновь идущий впереди капитан, замахиваясь на Женю.

Скрипя зубами, юноша схватил его за руку и нервно сглотнул. Он не был героем, и цель его в этом мире была совсем в другом месте… Но на него взирали десятки посеревших от тяжелого труда и пыток глаз. Маленькие дети с тяжелыми цепями на шее, осунувшиеся и исхудалые, смотрели на него снизу вверх, а во взглядах их не было ни лучика надежды — только боль.

— Отпустите их, — словно в трансе, медленно и спокойно сказал Женя. — Сейчас же.

Воины обнажили клинки. Капитан вырвал руку из цепкой хватки, отошел на шаг назад.

— Отпустите их! — рявкнул юноша вновь, и в этот раз сорвал с лица промокшую ткань.

Кто-то из воинов отшатнулся, ни один не решался теперь поднять оружие. Капитан вмиг побледнел, не зная, что ответить, а в глазах рабов загорелась искра. Правда, не та, на которую рассчитывал Женя.

Они боялись.

Самые маленькие, еще не успевшие окончательно сломаться дети начали плакать. Мать, вымученная голодом, принялась судорожно успокаивать ребенка, прижимать его к груди. Мужчина без одного глаза безмолвно открыл рот.

Пан или пропал. Учитывая то, как реагировали на него случайные прохожие, Женя надеялся на то, что тот же эффект он произведет и на этих людей, и, судя по всему, так оно и было. Возможно, ему досталось лицо местного аристократа, а, быть может, убийцы, которого боялись и уважали. Как бы то ни было, отступать уже было некуда, глупость уже совершена.

— Встать, — вдруг вперед вышел человек в черных одеждах. — Всем.

— Н-но господин, это же…

— Это самозванец, — брезгливо бросил он. Подняв взгляд, он обнажил бритую наголо голову, жесткое, угловатое лицо. — Результат умелого колдовства, не более. Всем встать.

Меж воинов прокатилась волна шепота. Кто-то и вправду начал вставать, а капитан и вовсе обнажил оружие. Женя нервно сжал кулаки, стиснул зубы, судорожно оглядываясь и прикидывая, куда бежать. Назад — узкая лестница, выполняющая роль улицы, вперед — враги. В переулки? Он не знал город, и могло статься, что он окажется отрезан там, где никто не помешает этим людям с ним расправиться.

— Отведите меня к… — от волнения голос срывался, он стал запинаться, еще сильнее уверяя воинов в том, что он не тот, за кого они его приняли. — Я хочу говорить с вашим лидером!

— Именем тагаца, я объявляю этого человека виновным в еретическом предательстве тагацита и всех душ, населяющих его царства, — жестким, холодным, как лед голосом сказал человек в черном. — И объявляю его рабом без права выкупа. Взять его.

Других вариантов не было — он побежал вниз. Капитан что-то гаркнул, вслед за беглецом устремились почти все воины конвоя. Теперь люди на улицах уже не расступались перед Женей, но никто, впрочем, и не пытался его остановить.

— Стоять! — кричали вслед преследователи.

Сердце в груди готово было вот-вот разорваться. Идиот! Кретин! Беги! Беги!

Босые ноги скользили по грязным, влажным ступеням, он едва не падал, подскальзывался и хватался за перила. Совсем рядом с его рукой вонзился в них кривой меч, Женя невольно вскрикнул. Еще несколько шагов, и резкая, невыносимая боль, какой он не испытывал ни в этой, ни в прошлой жизни ужалила его под лопатку. Он упал, кубарем покатился по лестницам, а боль в спине становилась все сильнее. Ударившись об небольшую площадку возле входа в один из домов, он едва смог подняться на четвереньки. В голове безумно звенело, все двоилось, а халат липнул к телу от горячей крови.

Первый из воинов, кто догнал его, схватился рукой за торчащую из его спины стрелу. Юноша закричал от боли, упал на живот.

— Хватит, хватит! — завопил он.

Воин лишь усмехнулся.

— На корабль его. — сухо сказал человек в черном.

— Есть, господин прозелит! — выкрикнул капитан.

А дальше — удар, темнота. Боли он уже не почувствовал.