Эра цепей

Глава 2: Жадность

С первым, судорожным вздохом, какой делают новорожденные, молодое, почти юношеское тело попыталось закричать. Вместо жгучего холода дальнего востока, теперь его окружали промозглость каменного зала, запах плесени и липнущая к коже амниотическая жидкость.

Для того, чтобы вздохнуть, Жене пришлось постараться. Саркофаг раскрылся сам, тяжелая крышка съехала в сторону, но вот удерживающая его плацента никуда не девалась. Воздуха в легких не было, паника быстро охватила юношу, и он стал ногтями, зубами прорываться сквозь полупрозрачную преграду из плоти, буквально прорывая себе путь в этот мир.

Наконец, свобода. Шумное дыхание, учащенное биение сердца. Камера смыкалась вокруг него, подобно теплой ванне, если не смотреть на то, что заполнена она была совсем не водой. Тусклый свет люминисцентных водорослей, свисающих с потолка, бил по глазам не хуже света в больничной палате — глаза, как-никак, были новые, абсолютно девственные. Наконец, когда зрачки немного привыкли к свету, начали сужаться, Женя попытался подняться, и тут же его повалила обратно резкая боль в животе.

— М-м-ах! — простонал он, пытаясь сказать хоть что-то и понимая, что не помнит ни единого слова.

Взгляд юноши устремился вниз, и он с ужасом обнаружил, как к его животу тянется длинная, гладкая пуповина, ускользающая где-то внизу, у основания саркофага. Женя в ужасе нечленораздельно замычал, бережно касаясь отростка дрожащими от волнения пальцами и понимая, что так просто ему не встать. Оставаться здесь было нельзя, нужно срочно выходить к людям, просить о помощи… Но для этого нужно покинуть саркофаг.

Он согнулся, едва сдерживая рвотные позывы. Возможно, его бы уже и вырвало, да только сразу после рождения в нем не было ничего, что можно было бы исторгнуть. Пуповина скользила меж пальцев, ухватиться за нее было тяжело, но послеродовая пульсация уже прекратилась, а это, насколько Женя помнил от пьяных разговоров на кухне со студентами-медиками, верный знак того, что ее можно перерезать. Едва справляясь с отвращением, он вцепился зубами к скользкую плоть, вгрызаясь в нее, как зверь, отделяя свое новое тело от своей “матери”. И, наконец, когда путь к свободе был открыт, он, перевалившись через край саркофага, упал на холодный пол, пока его тело пыталось вызвать рвоту, которой не было.

Какое-то время он просто лежал на холодном полу, пытаясь прийти в себя. Холода он пока не чувствовал, сердцебиение было слишком сильным и его собственное тело согревало его. Оставалось лишь сжимать в кулаке конец оторванной пуповины и пытаться не думать о том, что она прямо сейчас торчит у него из живота. И по мере того, как охлаждалось новорожденное тело, возвращались в разум и те мысли, которые были с ним на момент смерти.

— Срань… Какая… — сквозь зубы прошипел Женя, медленно поднимаясь и чувствуя неприятную резь в животе при каждом движении. — Отче наш… Иже еси… Да как там тебя..?

Но он не был религиозен, не поклонялся ни идолам, ни иконам, и молитву вспомнить не мог. Слишком едким был укоренившийся в его сознании скептицизм, слишком отчаянно он раз за разом доказывал, как он прав и как неправы остальные. Но сейчас, сжимая в руке собственную пуповину и медленно, опираясь на стенку, продвигаясь по сырому каменному залу, он был готов поверить в кого угодно, лишь бы проснуться от этого кошмара.

И вдруг — голоса. Его молитвы, неумелые и бессвязные, казалось, были услышаны. Но голоса все приближались, их отзвуки становились все громче и четче, но ни единого слова он понять не мог. То, что он слышал, звучало как странная насмешка над всеми языками мира сразу — в звонкой, резкой речи нельзя было разобрать даже примерную сторону света, в которой могли бы так говорить.

— Хм, а это что за… Что за вонь? — по длинному, темному коридору продвигались четверо. Во главе отряда шел мужчина в ярких красных одеждах, с ладонью на рукояти меча. — Лепцаг, опять ты? Ну, жаба немытая?

Его голос звучал бойко, насмешливо, а со светлого лица не сходила самодовольная улыбка. Золотые кудри лишь дополняли образ нахала, от которого его спутники то и дело что-то тихо ворчали себе под нос.

— Нет, шеф, — буркнул Лепцаг, приземистый полноватый мужчина, приподняв фонарь.

Человек в красном остановился, обернулся, кинул на спутника насмешливый взгляд белых глаз:

— Врешь ведь. Врешь, земноводное. Это чтобы у меня с крышей поехало все остальное, так ты меня уважаешь?

Лепцаг съежился, тяжело вздохнул. Он знал, что спорить бесполезно, и не поднял жабьих глаз с горизонтальными зрачками на своего командира. Лишь снова качнул фонарем в руке, сжимая ручку пальцами с кожистыми перепонками.

— А вроде говорят: ну культура, ну общество на Темиле, так нет! Образования вам не хватает, и банального воспитания… Ну и чего вы встали? Давай-давай, шлеп-шлеп своими лапами. Ау?

Трое темильцев, широко раскрыв жабьи глаза, застыли, не в силах сделать и шаг. Они смотрели куда-то в темноту, за спину ярко разодетого молодого человека. Тот нахмурился, чувствуя, как странный запах стал сильнее, и лишь стоило ему повернуться, как и он застыл, шокированный. Впрочем, в отличие от спутников, ему хватило умственных сил тут же пасть ниц перед вышедшим им навстречу Женей. Его примеру последовали и люди-жабы.

— Голову не поднимайте, головастики! — шикнул на них командир. — Повелитель, мы..!

Но не успел он закончить фразу, как Женя, удивленно смотрящий на них сверху вниз, вдруг споткнулся, упал на колени и зашипел от боли. Что-то было не так помимо сильного головокружения — пропорции тела были совсем иными, да и зрение было на удивление четким, не то что в старом теле. Снова подступала тошнота, и он согнулся вдвое, уткнувшись лбом в пол, а руками хватаясь за живот и тяжело дыша.

— Госпо-... дин? — неуверенно обратился к нему юноша. — Вам нужна помощь? Я могу подать вам руку?

Но Женя его не понимал. Отдельные искорки сознания нет-нет да вспыхивали в его голове, но полная картина никак не собиралась. “Рука” было единственным словом, которое он почему-то мог понять.

Человек в красном медленно приподнялся, встал сперва на одно колено, а затем и вовсе поднялся на ноги. Люди-жабы, глядя на него, затряслись в ужасе, но хитрый лис уже смекнул кое-что куда быстрее них, оставалось лишь проверить теорию.

— Гидон! — испуганно взмолился один из них. — Ты чего?! Пади ниц, он же всех нас..!

— Цыц! — оборвал его на полуслове мужчина. — Ну-ка… Господин, если вы меня слышите — поднимите, пожалуйста, руку.

— Да я не понимаю… — застонал Женя и завалился набок. — Чего руку? Что..?

— Господа, — ухмыльнулся Гидон. — Прошу всех встать. Кажется, мы сорвали банк.

Услышав это, Женя устало прикрыл глаза. Не было больше сил куда-то ползти или сопротивляться боли, не было ни капли энергии в его новом теле. И хитрым темильцам понадобилось лишь несколько мгновений осознать и переварить услышанное, прежде чем они дружно окружили стонущее тело, поднимая и бодро утаскивая его назад по длинному коридору.

— Ну что ж вы так, дорогие партнеры! — засмеялся Гидон. — А где же ваш страх, где же трепет? Не дрова ж несете!

— Дуй в жопу, петух напыщенный! — прикрикнул ему в ответ Лепцаг. — Ты нам не партнер! Исчезни!

Но молодой человек лишь посмеивался и, прицокивая языком, шел за ними, неся за собой фонарь. Конечно же, вот и проявилась главная черта этого народца — как только запахло большими деньгами (пусть запах и был в этом конкретном случае не из приятных), так сразу же закончились все разговоры о партнерстве и справедливых долях. Впрочем, проблемы все еще не было, Гидон прекрасно умел заговорить зубы любому.

Вскоре коридор вышел на огромный, сверкающий отблесками вод зал с массивными каменными сводами. В самом центре его располагался бассейн, являвшийся единственным проходом в это место, и соединенный с большой водой запутанной сетью пещер. В три стороны из зала уходили вдаль темные, узкие коридоры, и из одного из них сейчас бежали к воде трое темильцев, таща к транспорту большое, ослабевшее тело.

— Давай, давай, скорее в паланкин его, ну! — поторапливал один из людей-жаб.

— Сам знаю! Открывай люк!

Третий ловко запрыгнул на крышу вытянутого, цилиндрического транспорта и принялся откручивать крышку люка. Под водой, прикованный к упряжи, заклекотал тайнаг, водяной змей.

— Господа! — улыбнулся, поставив фонарь на пол, Гидон. — Ну что же вы так сразу? Хорошо, подождите-подождите, давайте просто прикинем на секундочку!

— Зубы нам не заговаривай! — проворчал один из темильцев.

— А я и не пытаюсь. Хочу только уточнить: вот вы его продадите, скорее всего как зверушку Кольфенам, а как делить будете? Паланкин Лепцага, так? Нашел место Гальм, а третий… Как ты там? Все время забываю.

— Сурбан, — нахмурился третий.

— А, ну вот поэтому и забываю, спасибо. Так вот, ты это все дело проспонсировал. Ну, там еще я немного похлопотал, но… Как делить собираетесь? Поровну?

Улыбке Гидона сейчас мог бы позавидовать и самый наглый кот. Он прекрасно видел, как переменились в лицах его спутники. Еще бы, каждый прямо сейчас, в этот миг думает лишь о том, как нагреть остальных и забрать как можно больше себе. В жабьих глазах засверкала жадность, один за другим они потянулись к ножам, переглядываясь и понимая, что никто из них не отступится.

— Ну так что?

— А чего… Тут и так все понятно, — Лепцаг вытащил из-за пазухи длинный нож, кивнул товарищам: — Сначала надо разобраться с тобой, хер блудливый.

Гидон мгновенно переменился в лице. Отвлечь их внимание друг на друга не удалось, мужчины медленно, но верно обступали его, отрезая пути к отступлению. И теперь, когда при них была столь ценная награда, никто не хотел оставлять подобный хвост за спиной.

— Ну же, друзья, все можно решить мирно, — Гидон криво улыбнулся, но все-таки крепко сжал рукоять меча. — Я, в конце концов, всего-лишь исследователь, поэт!

— Ага, любитель почесать языком, не без этого, — ухмыльнулся Гальм и сплюнул себе под ноги. — Я с тобой еще за свою сеструху не поквитался, урод. Чего, думал я не узнаю как ты ей под юбку лез?

— Нет-нет, это была его сестра, не твоя! — улыбнулся кудрявый, кивнув на Сурбана. — А, или нет… Точно, твоя тоже была, извини.

— Моя сестра?! — возмущенно захрипел Сурбан. — Гад такой, иди сюда!

Но Гидон лишь рассмеялся, и даже не стал давать волю мечу. Темльцы непонимающе переглянулись, а он в ответ лишь кивнул в сторону паланкина, люк которого только что закрылся.

— Уходит ваша добыча, красавцы!

— Стой! — в один голос завопили люди-жабы.

Но Женя, прислонившись лбом к холодному металлу и глядя в узкое окошечко спереди уже схватился за поводья. Надеясь на то, что в фильмах и играх все показывают так, как оно и в самом деле работает, он резко взмахнул ими, и, к его собственному удивлению, морской змей потянул его вниз, под воду.

Темильцы тут же попрыгали в воду вслед за ним, но лишь один из них, старший, Лепцаг успел схватиться за поручень паланкина. Вода ударила по его лицу, он едва мог удержаться, а змей все набирал скорость, подгоняемый сидящим внутри прикованного к спине зверя транспорта.

Медленно, но неумолимо Лепцаг полз все выше и выше, хватаясь перепончатыми ладонями за поручни, подтягиваясь и все приближаясь к крепко закрытому люку. Он прекрасно знал как его можно открыть снаружи, и готов был убить сбежавшую добычу, лишь бы не раскрыть свой факт присутствия в столь запретных водах.

А глубины становились все темнее и темнее. Женя потянул за поводья, надеясь заставить зверя вынырнуть на поверхность, но тот непослушно тянул все глубже. Заскрипели крепко сбитые просмоленные доски, на узком, крохотном стеклянном окошечке пошла трещина.

— Да плыви ж ты вверх! Ну, вверх! Наверх! — закричал, что есть мочи, Женя, надрывая и без того болящий живот.

И, наконец, заклекотав, тайнаг потянул вверх, отталкиваясь от водной толщи могучими плавниками. От перепада давления потемнело в глазах, Женя упал на дощатый пол, продолжая крепко сжимать поводья. Лепцаг, едва держащийся за поручни снаружи, стискивал зубы в последней, отчаянной попытке добраться до люка, но в миг, когда его рука легла на крышку, змей, взмахнув хвостом, выпрыгнул из воды, подбрасывая его вместе с паланкином в воздух. Женя, не удержавшись, резко подскочил вверх, ударился об потолок и снова приземлился на пол, лишь для того, чтобы увидеть, как крышка люка отворачивается, и в полуночной тьме, среди незнакомых звезд, под лунным светом сверкает лезвие ножа.

Лепцаг запрыгнул внутрь паланкина, занес нож над юношей и со всей силы обрушил на него удар. Все, что успел сделать Женя, так это схватить его за запястья, не позволяя так просто вонзить нож себе в грудь, и, стиснув зубы, стал пытаться оттолкнуть его. И с каждой секундой, как он тужился, прикладывал все силы, которые давало его новое тело, нож все отдалялся и отдалялся от него. В глазах Лепцага вспыхнул тусклый огонек страха, он цокнул языком и приказал зверюге:

— Вниз!

Но та не послушалась, а Женя все напирал. Неожиданно много силы было заключено в руках новорожденного, пусть и настолько большого. Лезвие медленно поворачивалось под напором Жени, острие вскоре уже смотрело не на него, а на его противника. И в момент, когда темилец готов уже был взмолиться о пощаде, холодное железо медленно, с нажимом вошло в его грудь. Юноша с ужасом наблюдал, как жизнь угасает в глазах живого существа. Он стиснул зубы, не ослабляя напора и понимая, что мог погибнуть сам, но даже осознание этого не помогало. По его руке побежала тонкая струйка крови. Жаболюд встал на колени, влажными ладонями тщетно цеплялся за руки новорожденного, и, вскоре, перестал дышать.

Женя в ужасе отшатнулся от быстро охладевающего тела. На его руках была кровь, кровь убитого им существа, а там, внизу, среди подводных скал, остались и другие, которых он наверняка обрек на смерть. Внезапно стало так тихо, как, наверное, не было еще ни одно мгновение, что он провел в этом странном мире. Лишь снаружи тихо раздавались тихие, звеняще-булькающие звуки. Он вздохнул, пытаясь привести самого себя в чувство, поднялся на ноги и вылез из люка.

Но как мог он промолчать, когда над его головой, прикованная цепью к морю, поднималась целая планета? По водной глади пошли могучие волны, пока гигантская цепь, прорезая себе путь через океан, медленно двигалась с востока на запад. А от водной глади медленно поднимались капли воды, устремляясь в небо и быстро образуя над головой юноши серые тучи перевернутого дождя.

— Какого… хрена? — только и смог произнести он, и так и не смог поднять упавшую от удивления челюсть.