Эра цепей

Глава 28: Узоры на пальцах

Когда паника в доме пошла на спад, а из комнаты Кайры убрали разорванное выстрелом тело убийцы, Келеф прошел в обеденный зал. Сейчас здесь не было никого, даже лампы не горели, за исключением одной, которую слуги зажгли специально для юноши. Он сидел один, в тишине и темноте внезапно умолкшего дома, прислушиваясь к своим собственным мыслям. В руках у него — маленький хрустальный знак, который он бережно держал в клочке ткани. Подобные знаки могли выдать только те, кто носил имя Сеотосов и жил в этом доме, и он позволял беспрепятственно пройти за ворота, если показать его стражам. Круг подозреваемых сужался, сжимаясь до одной единственной точки в пространстве. Мысли под силой притяжения тяготели к этому проклятому шпилю, который, казалось, вот-вот падет, как суждено любой высокой башне. Закручиваясь в бесконечную спираль, все мысли сводились к одному простому, но кажущемуся бредом вопросу:

Зачем убивать Кайру?

И действительно, старшая дочь главы дома, будучи внебрачным ребенком, вряд ли могла представлять для кого-то хоть какую-то угрозу. Конечно, все еще могла оставаться вероятность того, что она попросту знает что-то такое, из-за чего ее было решено убрать. Но почему тогда не пришли за ним самим? Из всех, кто сейчас находится в шпиле, Келеф, пожалуй, знал больше всего секретов для него не предназначенных. Возможно, сама Кайра знает ответ, но разговаривать с ней порой было трудно — мысли девушки витали где-то даже не в облаках, а среди звезд, а сознание будто бы было перемешано и спутано. Порой она говорила такими сложными, витиеватыми и пространными метафорами, что, секундой позже, сама переставала понимать смысл сказанного. И все же стоило с ней поговорить.

Келеф убрал хрустальный знак под халат, завернув его в ткань, и быстрым шагом направился наверх. Если кто-то и может приоткрыть завесу тайны, то это он, остальные слишком заняты грызней друг с другом. Именно по этой причине он, забрав с тела противника пропуск в дом, решил пока никому не рассказывать о своей находке, понадеявшись на то, что Кайра тоже решит сохранить это в тайне. Впрочем, насчет девушки можно было не беспокоиться, ведь если она и решила бы кому-то рассказать, еще не факт что ее вообще поняли бы.

— Выходи… — устало простонала Цара, прислонившись к стене напротив двери в башенку Кайры. — Ты не сможешь сидеть там вечно.

Подле нее были двое слуг, что держали большое, явно недешевое зеркало, направленное на дверь. Келеф нахмурился, наблюдая за разворачивающейся сценой, и чуть помедлил, прислушиваясь.

— Нет! — раздался из-за двери крик девушки.

Она боялась. Боялась по-настоящему, что случалось очень и очень редко.

— Выходи! — перекрикивая ее, повторила Цара. — Живо!

Келеф вышел на свет. Слуги, не имея возможности поклониться теперь уже дворянину, коротко склонили головы. Мать семейства тяжело вздохнула, массируя гудящие виски.

— Что здесь происходит? — спросил парень, глядя на зеркало. — Она боится зеркал. Зачем вы это делаете?

— Хватит уже! — рявкнула на него в ответ женщина, в воздухе повеяло запахом алкоголя. — Этого бы не случилось, если бы она… Она…

Цара не могла подобрать правильных слов. Не смогла бы, наверное, даже если бы была трезвой — слишком долго копилась в ней обида на чужую дочь, которую так любил ее муж. Эмоции, обиды, чувства смешались в ней, и уже нельзя было разобрать в ворохе мыслей чего-то конкретного, осталась лишь бесконечная неприязнь и непонимание что с одной, что с другой стороны конфликта.

— Цара, послушайте…

— Отвяжись от меня… — она не дала ему сказать, зло зашипела в ответ.

— Давайте выпьем.

Женщина подняла на него взгляд усталых, темных глаз, прикрыв ладонью лицо. Она тяжело вздохнула и жестом показала слугам, чтобы они унесли зеркало, и вслед за ними вместе с юношей шатко пошла вниз по длинной винтовой лестнице.

Пусть он и не был обязан, но Келеф отослал слуг и стал сам разливать кислое, пряное вино по хрустальным бокалам. Сам он не пил, алкоголь был ему неприятен из-за того, насколько быстро юноша терял из-за опьянения голову, но все же он звонко чокнулся с хозяйкой дома, на что та произнесла тост:

— За детей!

— За детей.

Они выпили, и снова дом погрузился в тишину. Келеф знал, что лучше сейчас не напирать, дать женщине самой прийти к нужным мыслям и высказаться, когда она будет готова. Да и торопиться уже было некуда — после произошедшего время ощущалось вязким, густым, будто бы еще чуть-чуть и оно остановится вовсе. Цара вздохнула в темноте, покачивая бокал с вином в руке и пустым, пространным взглядом уставившись куда-то перед собой.

— Я люблю своего мужа, Келеф. — наконец, начала она.

Такие разговоры были для ее собеседника не в новинку. Десятки посиделок на прокуренных кухнях, балконах — там жизнь, что кипела в соседних комнатах под жар алкоголя и музыки, останавливалась, замирала. Начинался тихий разговор, шепот и откровения, которыми не делятся обычно даже с близкими.

— Я знаю. — тихо поддержал он.

— Я правда его люблю. Ты бы видел его в молодости — он был великолепен. Высокий, статный… Ну, не как ты, конечно, ходуля, но все же.

Келеф улыбнулся новому прозвищу, отпил еще вина.

— Меня не волновало даже то, что у него на руках была маленькая дочь от какой-то умершей при родах простолюдинки. Я ради него была готова весь Темиль осушить.

— Как вы с ним познакомились?

Женщина мечтательно улыбнулась в свете масляной лампы, поигрывая остатками вина в бокале. Поднявшись, Келеф взял со стола кувшин и добавил женщине алкоголя, дав той возможность на мгновение погрузиться в воспоминания, сформулировать мысль.

— Мои родители были из числа опального дворянства. Лишенные индаритов, кораблей, людей. Но все еще благородные, это знали все. Впрочем… Благородство и способность пичкать свое чадо миамом так, чтобы оно не сдохло еще ничего само по себе не значит. С тем же успехом я могла стать очередной марионеткой на службе Артанитов. Но… Мой отец когда-то сражался бок о бок с отцом Карамаха, мы даже жили здесь, в Остацине. Не в шпиле, конечно, но… Да уж.

— Родители решили за вас?

— Не-е-ет! — усмехнулась Цара и отпила вина. — Нет-нет, что ты. В молодости Карамах был таким наглым и самоуверенным, что даже его отец не мог им управлять. Ну и я была не промах, знаешь ли. И красоткой.

— Вы и сейчас красивы.

— Ну ты уж чуши не неси, подлиза, — женщина не переставала улыбаться, все так же погруженная в свои собственные мысли. За весь разговор она ни разу не взглянула на Келефа. — Тогда я была… Ух! Стройная, подтянутая. А попка, Собака, м-м-м!

— Я понял, понял, — прыснул юноша, заметно смутившись. — Но как вы с ним сошлись?

— А… Он тогда вернулся из очередного плавания, уже с ребенком на руках. Когда отбывал — мы друг другу пообещали, что сбежим, когда он вернется, вместе. А оно вот так вот получилось. Но да чего уж, было и было, со всеми случается.

— Вы ненавидите Кайру? — вкрадчиво, тихо спросил Келеф, но голос его дрогнул, вызвав подозрения у собеседницы.

— Меня подозреваешь? — горько усмехнулась она. — Нет, Келеф, я люблю ее. Как и все, что связано с Карамахом. Может, если бы он чуть больше уделял внимания мне и детям, я бы вообще ему ноги целовала. Но увы.

От слов про поцелуи у Келефа в голове возникло болезненное, резкое воспоминание о том, что он видел в городе. Возможно, он предпочел бы не видеть того, чем занимается Фрида со старшим сыном семейства.

— Спасибо вам, — тихо сказал юноша, забирая пустой бокал у Цары. — Я… Честно говоря не знал, чего ждать от этого разговора.

— Обращайся, — бросила она в ответ, махнув рукой и раскинувшись на стуле. — Ни один из сволочей в этом доме со мной все равно больше не выпьет.

Он тихо, быстро вышел из обеденного зала, сжимая бокал за тонкую ножку. В свете чуть более ярких ламп у входа в Шпиль он пригляделся, подняв его и глядя на мутное стекло на свету. Тут и там виднелись отпечатки пальцев госпожи этого дома, и пусть многие из них смешивались и перекрывали друг друга, из этого можно было бы что-нибудь придумать.

Быстро спустившись на кухню, Келеф попросил у кухарок немного крахмала. Его всегда было в избытке, окаль давала уйму крахмала при готовке, и женщины-темильки охотно отсыпали юноше белого порошка. Следом он забрал с кухни одну из глубоких суповых тарелок, покрытых эмалью, и быстро, пока никто не заметил его, вернулся в свою комнату.

Тарелку он с минуту держал над крохотным огоньком масляной лампы, чтобы та покрылась копотью, и так несколько раз, каждый раз соскребая копоть со дна, пока не набралась небольшая кучка. Наконец, он смешал крахмал и копоть и аккуратно, держа смесь на ладони, стал дуть на нее, покрывая бокал и хрустальный пропуск тонким слоем темно-серой пыли. Она прилипала к поверхности в тех местах, на которых оставались слегка жирные отпечатки пальцев людей, делая их более яркими и четкими, и теперь Келеф мог сравнить отпечатки на хрустальном знаке и на бокале, который держала Цара.

При примитивном освещении делать это было весьма непросто, но юноша постарался выставить небольшое зеркальце, что было в его покоях, так, чтобы оно сильнее отражало свет, фокусируя больше яркости на стекле. Едва дыша, он склонился над столом, сверяя одни отпечатки с другими, прикидывая где на них сходились петельки, спирали, узлы. Процесс был медленным, кропотливым и требующим усидчивости. К счастью, работа в обсерватории и долгие ночи вместе с Любой научили его не бросать начатое дело.

В конце, когда спина уже ныла и просила о пощаде, а в комнате стало нечем дышать от спертого воздуха, Келеф открыл окно, опершись на узкий подоконник. Он закурил, сжимая сигарету грязными от порошка пальцами и задумчиво глядя вдаль.

Ни один из отпечатков не совпадал с теми, что остались на бокале Цары.

***

— Ты тоже заметил, что на пальцах есть узоры? — тихо спросила Кайра, пока Келеф снимал отпечатки ее пальцев.

— Ну, не сам. Я об этом читал, — честно признался юноша, вытирая пот с шеи. — Но суть в том, что у всех эти узоры разные. Если найду, у кого они совпадают с узорами на хрустальной печати, то узнаю, кто хочет твоей смерти.

— Никто не хочет, — все так же тихо продолжала художница. — Ту девушку подослали не чтобы убить меня, а чтобы умереть.

— Что ты имеешь в виду? — Келеф поднял на нее взгляд.

— Ты пришел сразу, как убийца зашла ко мне. Это не совпадение.

Выходит, Келеф не просто успел вовремя и чудом спас девушку — кто-то изначально спланировал покушение так, чтобы он успел ее спасти. Конечно, это была лишь теория, и ни у Келефа, ни у Кайры не было доказательств ее состоятельности, но все выглядело именно так, как и предположила девушка.

— А зачем тебе мои узоры? — она склонила голову набок, обхватив руками колени и пристально глядя на юношу у нее в комнате.

— Пока не знаю, — он пожал плечами. — Может, там и твои пальцы остались. В любом случае, мне нужны отпечатки всех твоих родственников.

— Тогда не говори никому зачем ты это делаешь, — взгляд ее больших, холодных глаз заставлял кровь в жилах Келефа стынуть от странного, неприятного ощущения. — Сестра умеет менять внешность. Наверное, и узоры сможет поменять.

— Ты подозреваешь, что Рина хотела тебя убить? — удивленно спросил юноша, подняв на собеседницу взгляд.

— Нет. Меня никто не хотел убить. Они хотели, чтобы ты меня спас.

И снова та же песня. Келеф уже знал, тут он больше ничего не добьется. Если Кайра зацикливалась на какой-то идее или мысли, то она ее уже не отпустит. Переубедить или вытянуть из нее больше информации на этом этапе уже было невозможно.

Следующей на очереди была ее сестра. Рина не покидала комнату после покушения, как и почти все домочадцы, и это, на самом деле, положительно сказалось на ее состоянии. Сейчас она была уже далеко не такой уставшей и измученной, как обычно, хоть и не бросала табак — Келеф научил ее правильно сворачивать самокрутки, и теперь даже в его отсутствие Цацат был ей не страшен, курить она могла и без своей трубки.

Юноша, открывая дверь спиной, держал в руках, касаясь краев полотенцем, большой металлический поднос с болотными фруктами и ягодами. Рина, что корпела над какой-то книгой, тут же поднялась и поспешила помочь — юноша отдал ей поднос, но забрал полотенце, чтобы она прикоснулась подушечками пальцев к холодному металлу.

— Чего читаешь? — он заглянул ей за плечо, глядя на исписанные сложными квадратными иероглифами страницы книги.

— Пытаюсь найти что ты сделал, — усмехнулась Рина, усаживаясь обратно за стол и закидывая небольшую алую ягоду в рот. — Прислуга жужжит целыми днями, все гадают что это было и откуда у тебя такая магия.

— Это не магия, — улыбнулся Келеф, присоединяясь к трапезе. — Всего-лишь технология из моего мира.

— Надо близнецов такими штуками вооружить, — медленно, сосредоточенно произнесла девушка. — Оно же только один раз стреляет, да?

Келеф кивнул, прожевывая горсть ягод.

— Значит, обстреливают противника из арбалетов. Потом они сближаются и… Бум! Как бы не оглохнуть только.

Юноша тихо усмехнулся. Рина времени зря не теряла и, надеясь на верность собакоголового, уже мысленно присвоила себе его оружие. Он мог ее понять, потому как ни один человек не заслуживал его верности настолько же сильно, как она. И все же он пришел забрать и ее отпечатки пальцев. Нельзя было быть уверенным ни в чем. Нельзя было отметать возможную подозреваемую.

— А как у тебя с чтением? Сколько слов уже знаешь?

Письменность Шестилунья пошла по самому отвратительному и сложному из всех возможных путей — местные иероглифы работали на манер китайской письменности и являли собой одновременно и идеограммы, и целые слоги. Понять, в каком именно значении используется тот или иной иероглиф можно было по соединениям — длинные слова представляли собой набор из нескольких слогов, соединенных друг с другом прямыми линиями, но от этого становилось лишь сложнее, потому что текст сливался в сплошную мешанину черточек, квадратов и углов.

— Ну… — вздохнул Келеф. — Серединка на половинку. Думаю, сотню иероглифов могу написать.

— Ого! — искренне удивилась Рина. — Да ты у нас полиглот! Это очень хороший прогресс.

Всякий раз, когда она принималась его за что-нибудь хвалить, он невольно становился еще больше похожим на пса. Иногда он, вспоминая то, как вел себя перед госпожой, думал про себя, что, будь у него хвост, его можно было бы вести по дому и хвалить, и это помогло бы сэкономить на уборке залов — все смел бы. Одним словом, юноша таял, и сильнее всего он таял когда это говорила она.

— Этого мало. Эрциллийский сложный, и письменность у вас ужасная. Я бы, честно говоря, подумал как ее можно поменять.

— Тише, тише, притормози, — Рина тихо засмеялась, тепло улыбаясь. — Сначала давай разберемся с оружием, а потом подумаем насчет реформ. У меня сестру чуть не убили, на секундочку.

— Да понимаю я… — горько вздохнул в ответ Келеф, опустив голову.

Как похвала заставила его мотать хвостом от радости, так и ее слова после опустили его уши. Конечно, Рину можно было понять, она думала о самых насущных проблемах и просила у него оружие не просто так, но все же юношу ужасно огорчало то, что она и слушать не хотела о других его идеях. Раз за разом Рина просила его сосредоточиться на оружии, а это было именно той стороной изобретательства, которой Келеф касаться совершенно не хотел.

Он провел с ней чуть больше часа, непринужденно болтая о чем-то совершенно несущественном. Рина заметила, что Келеф избегает разговоров об оружии и отнеслась к этому с пониманием, больше не заводя разговор о том, что он сделал с убийцей. В конечном итоге она бы все равно получила это оружие в свои руки, это понимала и она, и сам юноша, однако время еще не пришло.

Оставались двое, если не считать главы дома, который сейчас находился в море. Проще всего оказалось разобраться с Фридой — та сама поймала молодого человека и поманила за собой, коротко сказав, что им нужно поговорить. Разговор вести она собралась в своих покоях, где юноша до сих пор ни разу не был. Это была просторная комната в темных тонах звездного неба, почти полностью заполненная книгами и свитками. Большой стол из темного дерева был завален исписанными листами бумаги, на нем также громоздились раскрытые тома, и даже на неубранной постели с шелковым бельем лежала книга с закладкой-кисточкой. Фрида выдвинула из-за стола стул, предлагая гостю сесть, и сама села напротив.

— Зачем позвала? — неожиданно грубо даже для себя самого спросил Келеф и тут же осунулся.

— Чтобы ты не тратил мое и свое время, — холодно ответила женщина, выложив на стол лист бумаги. — Дактилоскопия, м? Умно.

С этими словами она приложила один за другим пальцы к губке, смоченной чернилами, и оставила на чистом листе бумаги все свои отпечатки. Келеф, глядя на это, уже знал, что не найдет там совпадений с отпечатками на хрустальной печати, Фрида не стала бы так рисковать.

— Откуда мне знать, что ты не поменяла узор на пальцах?

— Такое может сделать только Рина, ты сам можешь спросить у нее и не тратить мое время, — вздохнула в ответ Фрида. — А теперь я хотела бы поговорить с тобой насчет случившегося.

Келеф чуть наклонился вперед, давая понять, что он слушает ее.

— Ты должен оставить попытки создания огнестрельного оружия.

— Испугалась? — ухмыльнулся юноша, закинув ногу на ногу. — Увидела что-то, от чего не сможешь защититься?

— Ты идиот, Келеф. Эта примитивная поделка ничто по сравнению с тем, чем сражались мои братья и сестра. Раз ты такой умный, то наверняка должен понимать концепцию электромагнитного оружия.

— Хочешь сказать, что у вас есть ускорители частиц? Фрида, вокруг все с мечами и копьями бегают!

— Были! — громко, зло отрезала женщина, осадив собакоголового. — У нас они были. Но этого было мало.

— О чем ты?

— Тагац. Когда пришел он, многие пошли за ним. Добровольное вымирание. Оружие не понадобилось. Вскоре оно было переплавлено вместе со всем остальным, запрещено и забыто. Следом в топку отправились пороховые ружья, пушки. Не удивлюсь, если и арбалеты скоро станут чем-то необыкновенным для новых поколений.

— Технологический регресс? Но зачем?

— Хватит вопросов. Я расскажу тебе о том, что произойдет, когда Рина Сеотос получит в свое распоряжение твои идиотские пороховые палки.

Нахмурившись, юноша откинулся на спинку стула, ничего не отвечая Фриде. Он пристально уставился на ее лицо, слушая ее рассказ и с каждым словом все больше понимая, какую ошибку совершил.

— О пороховом оружии вскоре узнают на Эрцилле. Скорее всего, летучую мышь отправят в тот же день, и путь через вакуум у нее займет около двух недель. Еще две недели потребуется на то, чтобы еще одно послание добралось до Карды, где день и ночь рождаются и воспитываются бойцовские собаки тагаца, золотой клан кардийцев. Они погрузятся в свои капсулы, уснут, а через неделю проснутся на подлете к Темилю. Еще несколько часов уйдет на корректировку орбиты, несколько минут на жесткую посадку. Потом начнутся чистки, это еще где-то два-три часа. Через четыре часа город Остацин будет стерт, как будто его не было. Кардийцы пожмут друг другу руки, побьются лбами и улетят на Эрцилль за наградами от своего повелителя.

Келеф не отводил взгляда от ее глаз, пытаясь понять, лукавит ли женщина, сидящая перед ним. Но ни в ее словах, ни в голосе, ни в уставшем взгляде не читалось ни капли лжи. Вероятно, она даже не преувеличивала, рассказывая все это, и кардийцы, которых Келеф пока еще ни разу не встречал, действительно были настолько страшны, как она описывала.

— Но зачем? — тихо спросил юноша. — Зачем все это?

— Прогресс, по мнению тагаца, означает гибель его империи. Загоняя людей все дальше в каменный век, он сохраняет власть. Просто и элегантно.

Он молчал, обдумывая ее слова. Никому, кроме Ийро он не успел рассказать о составе пороха, о его пропорциях, и, возможно, это спасло их всех. Если слухи о подобном оружии достигнут тагаца, восседающего в черном дворце на Эрцилле, то всему дому и населению города наступит конец.

— Фрида, я… А ты здесь что забыл, собака?! — прервав его мысли, в комнату ворвался Эрман. На благородном юноше не было лица, но быстро выражение растерянности сменялось гневом. — Отвечай когда тебя спрашивают, подонок!

— Это я его позвала, — спокойно, смерив ворвавшегося в комнату парня взглядом ответила женщина. — А что? Я не могу общаться с другими мужчинами?

— Я… Это… Ублюдок… — Эрман прошипел, скрипя зубами и с ненавистью в глазах уставившись на Келефа.

Фриду подобная сцена лишь забавляла, а вот ее гость заметно нервничал. Пусть он и упражнялся с мечом, подаренным Риной, но фехтовать умел весьма посредственно и наверняка лишился бы головы, вызови его Эрман на дуэль. Поэтому, чтобы не нагнетать и дальше, он встал перед ним на одно колено, вынул меч из ножен и двумя руками протянул ему со словами:

— Прошу простить, ваша благость. Я не желаю с вами вражды, Фрида лишь позвала меня, чтобы спросить о произошедшем.

Эрман еще несколько секунд пребывал в ярости, выхватил меч у Келефа и хотел было рубануть, но холодный, насмешливый взгляд любимой женщины его остановил. Фрида без слов бросала вызов юнцу, одними глазами говорила ему, что если тот даст волю эмоциям, то проиграет. Шумно вздохнув, Сеотос с видом мастера осмотрел короткий меч, двумя руками держа его за лезвие, перекидывая с руки в руку, проверяя баланс.

— Ты не заслуживаешь этого оружия, — фыркнул он, возвращая клинок Келефу. — Убирайся с глаз моих.

Быстро убрав в халат свернутый в рулон лист бумаги, а меч в ножны, Келеф поспешил удалиться. Теперь у него были отпечатки и Эрмана, которого он подозревал, пожалуй, больше прочих, они остались на лезвии меча и теперь дело было за малым. Весь оставшийся день он провел, снимая с разных предметов отпечатки пальцев всех домочадцев, у которых он успел их взять, и сравнивая их с теми, что остались на хрустальном знаке. Один за другим, он кропотливо, тщательно сверял узоры, от которых под конец работы у него начало расплываться и рябить в глазах. Раз за разом, палец за пальцем… И ничего. Не совпадали отпечатки ни Фриды, ни Эрмана, ни даже Рины. Никто из них не давал знак убийце, и понимание этого все больше заводило юношу в тупик.

Поздним вечером, когда все в доме готовились ко сну, ворота вдруг отворились. Келеф, стоя на одном из балконов и покуривая самокрутку взглянул вниз — это была свита главы дома, Карамаха Сеотоса. Он срочно вернулся домой после того как узнал о случившемся, и далеко внизу, в порту виднелся его огромный корабль с длинными синими знаменами, украшенными символом ключа.

Оставался лишь один человек, отпечатков которого не было у Келефа. Один-единственный обитатель этого дома, которого не было в момент нападения и не было тогда, когда юноша пытался найти виновного в покушении.

Карамах Сеотос, глава этого дома.